Читать книгу Остаток огня - Марьяна Ядова - Страница 4

Сначала Роберту показалось, что бритый быстрым и плавным жестом бросил на мостовую какую-то серую палку.

Но палка дрогнула, извилась, вспухла и начала подниматься.

А еще она шипела.

Скоро Роберт, слабея коленями, понял, что смотрит на вполне живую и очень злую кобру. Причем длина этой кобры увеличивалась за доли секунды: вот она была небольшой, вот вытянулась до метра, потом до двух, а потом выросла и до трех. Капюшон раздулся, змея покачивалась, на шее стали заметны темные полосы, а может, это был отсвет витрин магазина, которые все еще источали синеватое мерцание, да отблеск вполне реальных, немагических оранжевых фонарей.

А вот глаза кобры горели совсем не змеиным желтым огнем. И она продолжался увеличиваться: уже стала размером с первый этаж старинного жилого дома, но капюшон ее все возносился вверх. Змея раздавалась и вширь – сообразно длине. Шипение, которое она издавала, напоминало звуки гигантского шланга, спускавшего воду, допустим, в цветущие долины при Великом потопе.

– Вот ты аспид египетский, Мирон, – оскалился Акатар, и глаза его тоже вспыхнули.

Роберт почему-то вспомнил сказку про огниво: «У первой собаки глаза были как чайные чашки, у второй – как мельничные колеса, а у третьей, самой страшной, каждый глаз с круглую башню обсерватории». Сейчас Роберт тоже мог наблюдать, как пылающие глаза кота становятся все больше и все страшнее, меняя степени сравнения, потому что сам кот – разозленный, со вздыбленной шерстью – тоже дорос до размера дома, и они сравнялись со змеей.

А потом Роберт зажмурился, потому что вот только схватки двух монстров ему не хватало, чтобы навсегда застрять в ночных кошмарах, спасибо. Однако звуки до него долетали хорошо, и это было невероятное сплетение двух шипений, хотя кот еще периодически подвывал.

Когда Роберт открыл глаза, Акатар схватил кобру зубами за шею и трепал ее, как резиновую, утробно рыча.

Но тут бритый щелкнул пальцами, и с ближайшей крыши спикировала огромная серая птица с крыльями серпом. Сокол, понял Роберт и еще смог удивиться: откуда в Петербурге соколы? Впрочем, еще более интересным вопросом стало наличие волшебной кобры, не так ли?

Пернатый хищник был тоже невероятных размеров, и когда он сверху упал на кота и долбанул его клювом в темечко, тот взвыл от боли. Роберт поднял с земли камень и швырнул в птицу, но она и не думала улетать и снова пошла в атаку. Когти и клюв у нее блестели, как медь. Роберт поднял еще камень, но все происходило слишком быстро: пока он справлялся со своим человеческим телом, сокол успел еще раз тюкнуть кота в голову и вцепился когтями ему в загривок.

Он был такой большой, что вполне мог поднять своего соперника в воздух и унести, но мешал вес змеи, которую кот не выпускал из пасти, – и она все еще била хвостом, не торопясь умирать.

Роберт тускло подумал, что Акатару теперь уж точно конец, как вдруг на улицу опустилась абсолютная тишина, накрыв ее плотной простыней, и в этой тишине прозвенели, как десяток хрустальных капель, несколько слов.

То ли латынь, то ли арабский, то ли иврит, Роберт не мог понять.

И в один миг взорвались искрами и змея, и сокол, и магазин старухи Жанны. И Акатар теперь сидел на земле в своем человеческом обличье, зажимая ухо, из которого текла кровь.

– Мирон, сейчас тебе стоит покинуть нас, – вежливо сказал Джозеф, чуть брезгливо морщась, будто очищался от скверны. – А завтра предлагаю встретиться и поговорить всем вместе с твоей госпожой, обсудить, каковы ее намерения и что она за нашу находку может нам предложить.

– Все так же защищаешь его, Джозеф, – прищурился бритый, которого звали Мирон. Кажется, он совсем не жалел о неудаче в поединке между анимагами. – Когда тебе это надоест?

– Может быть, уже завтра, – пожал плечами Джозеф. – А может быть, никогда. Я не бегу впереди лошади, Мирон. И тебе не советую. Завтра на закате на набережной.

Мирон помедлил, потом дернул губой, будто хорек, и кивнул.

И исчез, будто и не было его.

– Вот же бабий прихвостень, – простонал Акатар. – А я знавал его еще нормальным человеком, музыкант был хороший…

– Ты и меня знал банковским служащим, помнится, – улыбнулся Джозеф. – Чего только не бывало – и все прошло.

– Не все, – возразил Акатар, нахмуриваясь.

– Не все, – согласился Джозеф – и протянул ему свою руку, помогая подняться.

И еще он заметил, что Джозеф все еще слегка улыбается.

***

После этой ночи Роберт не мог ни спать, ни есть, ни работать.

Он наматывал круги по городу, застревая в случайных кофейнях, наблюдал, как солнце играет на поверхности желтых деревянных стоек, как пенятся белые пузырьки на поверхности капучино, как дворники за окном переругиваются или, наоборот, смеются, показывая желтые зубы и опираясь на свои потрепанные метлы. В любое другое время он бы этим наслаждался бездумно, но не сейчас.

Ночная картинка так и стояла перед глазами.

Гигантские кобры? Волшебные соколы? Призраки из восемнадцатого века? Да вы смеетесь!

Но его это все не только пугало. Еще и безумно влекло. Он готов был, кажется, палец отгрызть, чтобы еще раз увидеть и Акатара, и загадочного Джозефа, и даже Мирона. Мысль о том, что его оставят за бортом, казалась ему непереносимой.

Не оставили – пригласили на встречу на Университетской набережной. Роберт, конечно, понимал, что опять в роли пса-ищейки. Но он больше даже не пытался продать себя подороже – его тащило за магией как на веревке.

– А что это были за слова? – спросил он Джозефа, перед тем как тот ушел.

– Енохианский, – ответил вместо него Акатар, а Джозеф только усмехнулся. – Самый красивый язык, который я слышал.

– Да неужели? – переспросил Джозеф.

– Это мой однозначный выбор, – подтвердил Акатар. – А уж слышал я много. И магия эта – самая красивая, вдобавок очень мощная. Только вот применять ее часто нельзя, не бытовая она совсем. Это как радиацией шарахнуть посреди города, след долго заметен. Спасибо Джозефу, что принял решение.

– Иначе бы тебя порвали, котик.

– Но все увидят, что тут что-то произошло! А ты же знаешь, сколь многие у нас умеют прозревать прошлое…

– Все уже и до того видели, как что-то происходит, камень пылает, как сотни солнц. И я догадываюсь, зачем они все его ищут. И Калиостро, и Мирон. Жанне-то невдомек, она как животное – ее просто на поводке бриллиант держит.

Акатар вопросительно на него воззрился.

– Око, – пояснил Джозеф. – Камень так силен, что может выполнять его функции. А око, как ты понимаешь, всем пригодится, пусть и для разных дел.

– Ну и дрянь, – через паузу сказал Акатар, потирая бороду.

– Еще какая, – согласился Джозеф. – Ладно, мне нужно идти.

Но Акатар схватил его за руку, и лицо его стало каким-то другим: потемневшим, тоньше и острее, чем всегда.

– Что я тебе должен, Джо?

– Ничего, – даже слегка удивился Джозеф. – Разве я о чем-нибудь прошу?

– Я бы предпочел, чтобы ты попросил, – медленно сказал Акатар, чуть раздувая ноздри.

– Посмотрим, – сказал Джозеф.

Роберту показалось, что он сдерживает смех.

Но смеяться он не стал, а растворился в темноте: не исчез, как Мирон, а просто очень быстро ушел, и шаги его были легкими, будто он ничего не весил.

– Что это за магия? Ты сказал: как радиация, но очень красивая. Разве так бывает?

– Бывает, – ответил Акатар, смотря Джозефу вслед. – Это магия ангелов.

***

Так что Роберт сидел в кофейне, на высоком табурете за стойкой у окна, глазел на дворников, на цветущую сирень, на китайские вывески (в последнее время они множились вокруг в геометрической прогрессии), на острый шпиль лютеранского собора на углу, на паутину проводов и читал с планшета о енохианской магии.

Молодой бариста ему сладко улыбнулся и нарисовал пенкой на кофе сердце, пронзенное стрелой, и Роберт слегка косо улыбнулся в ответ – со своей внешностью он к таким реверансам уже привык, а грубым быть не хотел.

И теперь ему казалось, что все, что подсовывала ему Сеть о енохианской магии, было сродни этой сладкой и нелепой улыбке.

Придумали эту магию два странных англичанина – астролог Джон Ди и медиум Эдвард Келли. Они всерьез считали, что ангелы избрали их, чтобы передать свое учение. Роберт долго пытался выяснить, в чем же его конечная цель, пока не нашел, что ангелы просто хотели наказать Землю, которая давала людям плоть и этим отдаляла их от Бога, ведь в физическом теле и со своими примитивными нуждами люди были подобны падшим, то есть бесам. Еще имела место теория, что именно Земля – которая сама по себе была Богиней – заставляла людей перевоплощаться в новой жизни и не отпускала к Всеотцу. Поэтому Землю ждал конец, и ангелы способствовали этому через своих последователей.

По ритуалам же это была типичная церемониальная магия.

В общем, все это Роберту показалось полной чушью, большего винегрета из протестантской религии и языческого черного колдовства он не встречал. То, что он видел вчера в исполнении Джозефа, выглядело совсем иначе. Его действия были выстроены так, как будто он твердо знал, как на практике могут применить силу ангелы – и с изяществом использовал ее. Никаких церемоний он при этом не проводил.

Вызов и подчинение различных духов тоже относились к енохианской магии, и это уже было интересно: а что, если на призраков подействовала не столько соляная дробь, сколько заклинание, шепотом произнесенное Джозефом?

Впрочем, изучать то, что Роберт видел воочию, по Википедии было смешно.

Он просто убивал время в ожидании вечера. И как только закат окрасил небо в розовый, точно пролил на него немного вина, как только дома в предвечернем свете показались белыми все до одного, Роберт слез с табурета, запихал планшет в рюкзак и отправился на встречу с тремя волхвами.