Читать книгу Уборщица для мажора - Маша Лаптева - Страница 8

Первый выходной за неделю оказался глотком свежего воздуха. Я устала… так устала. И дело не в бесконечных попытках поддерживать блеск и лоск идеальных поверхностей «ледяного дома». Дело в том, что я могу быть собой лишь с Виктором и Людмилой. Когда мы пьем чай, или смотрим глупую передачу по ТВ – я грею душу. Но стоит покинуть их уютный домик, как снова окунаюсь в холод и безразличие. Сложно отделаться от ощущения будто меня не существует. Я звонила Оле, но она ни разу не взяла трубку. Валентин… идеально вычерченный айсберг не способен на какие-либо эмоции. Да и не нужны они. Хватило бы элементарного приветствия. Ни взгляда, ни слова, ни звука в мою сторону. Я – настоящий Мистер Пропер, чей мир ограничился чужими унитазами, полами и раковинами. Меня стало пугать будущее: Неужели так будет всегда? Неужели – это то как я проведу свою жизнь.

Я подошла к зеркалу, всмотрелась в его серебряную гладь, и совершенно точно – женщина, что находится там – не является мной. За пару недель в Москве я осунулась, появились темные мешки под глазами. Уж чего-чего, а их у меня отродясь не было. Нет так больше нельзя. Думаю что нужно отсюда вырваться, продышаться, сменить обстановку. Даже зеркала ополчились, и буквально кричали «ты хоть макияжем побалуйся». Я достала потрепанную косметичку, и открыв ее, ощутила запах коммунизма. Все старое, пудре чуть больше года. Карандаши сточились. Помады воняют старьем. Эта косметичка может принадлежать лишь неудачнице. Со злостью я швырнула ее в ведро, и моя внутренняя нищенка была готова броситься вслед за ней, приводя тысячи аргументов в пользу того, что все не так плохо и кое чем все еще можно пользоваться. Ощущение дежавю – все это когда-то уже было. Спустя пару минут внутренних стенаний меня начинает выворачивать от себя собой. Бесконечное нытье и недовольство своей внешностью, ни минуты покоя и наслаждения. Тьфу!

***

Мне пришлось прилично удалиться от этого района, чтобы найти магазины которые не выглядят как пираньи, готовые в миг уничтожить мой кошелек. Блуждая по московским улицам, я не уставала поражаться перспективным видам! Когда ты живешь не в столице, а уж тем более поселке, привыкаешь к узким пространствам. Повернулся вправо – деревья, влево – куча зданий, все они рядом гнездятся кое как. Если бы я прямо сейчас оказалось у себя, то мой поселок показался бы игрушечным. Чьей-то шуткой, пристанищем лилипутов. В столице все иначе – пространства огромны, перспективы велики. Ты невольно ощущаешь себя песчинкой в потоке людей. В Мотыгино я знала всех местных алкоголиков и наркоманов, и всех тех кто ими не являлся, другого типа людей там не водилось. Все мы грустили время от времени, да по-разному, но на одной волне. Здесь же в Москве совсем другая грусть. Пусть люди и не замечают меня, но мне кажется, будто я чувствую всю человеческую апатию. Это что-то совершенно особенное, тут в отличии от Мотыгино, каждый печалится по-своему. Московская депрессия по истине велика! Она громадна, темной тучей нависает над городом и поровну делится на всех ее жителей. Этой тоски с лихвой хватит на каждого и еще останется. Теперь понятно, почему каждый в Москве куда-то спешит, торопится и боится остановиться. Ведь если замереть, задуматься, то невольно спросишь себя: а дальше что? И зачем все это? Есть ли что-то кроме этого? Думаю об этом спросит себя и бедный и богатый, просто по разному и в разное время. А еще здесь много иронии, вот я например, приехала в столицу в надежде на лучшее, но ощутила все туже знакомую безысходность, просто поменялись декорации.

С каждым шагом погода в моей голове портилась. Я старалась сойти с волны людского отчаяния, которое мерещилось мне как в бомжах так и в солидных с виду людях. Этот тот самый момент когда не понимаешь, все это действительно так, или ты делаешь это таким в своих мыслях? К слову разбавить серое небо и настроение мне захотелось красным цветом. Помада, свитер, лак! Да чего угодно. Красный – цвет крови, страсти, пылающих углей! Он чему угодно придаст заряд.

Я заскочила в Иль де Ботэ, откуда мне сразу захотелось уйти. Мой порыв был прерван тем, что я зачем-то отзывалась на назойливый голос девушки консультанта. Так меня затянуло в ненужную воронку вопросов и ответов.

– Могу вам чем-то помочь? Что ищете?

– Да, мне нужна красная помада.

Работница фальшиво улыбнулась, не скрывая сочувствующего взгляда.

– У нас потрясающий ассортимент.

Она повела меня через стенды, поочередно останавливаясь у Кларанс, Диор, Шанель…

Мы бессмысленно смотрим красивые тюбики, ведем неспешный диалог. Девушка твердит о достоинствах разных брендов, о том насколько хороши их помады. Я зачем-то спрашиваю цену.

– О, вот эта замечательная помада от Шанель из последней коллекции стоит всего пять тысяч, со скидкой четыре пятьсот, – улыбается девушка.

– Спасибо, я подумаю.

Чтобы не выглядеть идиоткой, которая ушла сразу как услышала цену, я потащилсь к стендам с духами, погрузившись в дорогие запахи. С упоением я представляла с какой легкостью смогу позволить себе роскошный аромат в будущем. Не давая себе упасть в мечты слишком далеко, я тут же сама себя отрезвляла: если подумать, зачем ставить из себя ту которой не являюсь? Зачем заходить в магазины, которые не могу себе позволить? Вот прямо сейчас лучше уйти, и зайти в какой-нибудь Магнит-косметикс..

– Покажите пожалуйста вашу сумку, – вдруг буркнул охранник, зачем-то схватив меня за руку у входа.

Я неловко вырвалась и вывалила скупое содержимое: кошелек, документы, ключи от моей комнаты.

Он мельком взглянул на «сумочный натюрморт», сухо сказал «Понятно» и даже не извинившись ушел..

Предатель! Ты ведь такой же как и я! Иначе бы не работал в свои 40 охранником в бабском магазине! Я уверена, что перед женщиной одетой с иголочки он бы извинился! Если бы вообще остановил..

Рассерженная нелепым эпизодом я понеслась в Магнит Косметикс. Со зла купила себе алую помаду, новую тушь, румяна, пудру. Хватит уже, хочу быть красивой!

***

Оказавшись дома, я принялась распаковывать купленные «драгоценности». Быть наедине с собой, создавать себе настроение и макияж – оказалась чем-то сродни магическому ритуалу.

Очень давно я придумала себе гадание, перемешать свой плей-лист, и наугад поставить песню – какая песня будет, то в ближайшее время меня и ждет! И сегодня это…

Ледяной горою айсбергИз тумана вырастает. И несёт его теченьеПо бескрайним по морям.

Хорошо тому, кто знает, Как опасен в океане, Как опасен в океанеАйсберг встречным кораблям.

Мне хотелось выключить, и начать все по новой. Но в глубине души я знала, что первый раз самый честный. И откуда у меня вообще затесалась песня Пугачевой? Нужно было удалить ее еще давно.

А я про всё на светеС тобою забываю.

Я накрасила губы ярко-красным, и стала невольно подпевать:

Кто ты – горе или радость, То замёрзнешь то оттаешь. Кто ты – ласковое солнцеИли мёртвый белый снег.

Конечно же он – мертвый белый снег – подумалось мне. Искры шарма, подаренного косметикой все-таки взяли вверх. Я еще немного подкрутила волосы и решила заглянуть к Людмиле и Виктору на чай.

В одном из коридоров, ведущим на задний двор я встретила Валентина. Он выглядел хмуро, бросил секундный взгляд, и когда мы сравнялись резко хватил меня за руку.

– Валентин Владимирович?

Он как-то зло посмотрел.

– Что ты с собой сделала? Что за дрянь у тебя на губах?

Жар мгновенно ошпарил мое лицо, которое тут же запульсировало от непонятного стыда. Сердце заколотилось, так что я оказалась не в силах и слова сказать. Да и если бы могла, что на это можно ответить?

Он бросил мою руку, и продолжил: «Все вы одинаковые. Самки, у которых одно на уме. Привлечь мужика, удержать мужика. Других мыслей нет. Смой это дерьмо, чтобы я тебя такой в своем доме не видел».

Я сглотнула ком, который распирал горло и понеслась в ванную. Такое ощущение, что меня разнесет на кусочки от ненависти к себе и к нему, от своего нелепого лица, от красной помады, от того, что на других он расценивает помаду как красоту, а на мне как «дерьмо». Прямо сейчас он меня растоптал. Да что там Валентин! Родной отец, плюнул в душу, когда бросил. Он ни разу не узнал как я, ни разу не пришел! Чужие дети стали родными, вытеснив ненужную дочь сытыми улыбками и румяными щечками.

Задыхаясь под натиском собственных слез я еле сдержалась, чтобы не закричать. Мне пришлось часто дышать, чтобы не выдать ни звука. Лицо в зеркале корчило безумные гримасы, то широко улыбалось, то безумно скалилось. Какая же ты уродка Зина! Все дерьмо, что по капле сыпали на меня с новой силой полилось водопадом прямо в душу. Я увидела себя ИХ глазами. Все сместилось, одно измерение заполнилось другим, где условия равны, а последствий нет. В безумном припадке я неистово крикнула и ударилась лбом прямо в зеркало. Оно треснуло, оставив в себе капли моей крови. Хоть что-то мной не побрезговало.

Разбитый лоб, кровь стекающая на глаза, нос, губы. Мне вдруг стало смешно! Нет, это и правда смешно! Истерика.

Красная, красная кровь. Краснее любой помады, ярче любого красного на земле…

Я не успела опомниться как с шумом в ванную забежал Валентин.

Он глядел на меня безумными глазами. Это первая эмоция, которую я увидела на его прекрасном лице за все время.

– Ты что делаешь дура? – кричит он, подбегая ко мне.

Хватает меня за плечи, прижимая к себе, я чувствую как бьется его стальное сердце. Он сжимает мои волосы в руке и гладит по голове, я вдыхаю запах его тела – идеальный, чистый, отдающий легким теплом.

***

Когда врачи скорой наложили швы, я соврала, будто подскользнулась на влажном кафеле и впечаталась в зеркало.

Все оказалось не так страшно как выглядело, хотя врач сказал, что мне повезло. Ведь осколок мог отлететь в глаз, в шею, словом бывали случаи, когда такие ситуации принимали печальный оборот.

Уже дома мы с Валентином сидели на кухне вместе. Он протянул мне стакан, где на дне болтался бронзовый виски среди гигантских кубиков льда.

– На хрена ты это сделала? – устало спрашивает он.

– Я просто упала.

– Как же, – сказал он и ушел, оставив меня наедине со стаканом алкоголя.

Лежа в комнате я услышала, гул мотора. Я знаю как звучит Его машина, а сегодня узнала как обнимает Он. По одному лишь выражению лица – мне понятно Его настроение. Что-то тяготит Валентина, и моя выходка всколыхнула, какую-то старую рану. Другого объяснения его снисходительности нет…

Валентин уехал.

Господи, как же мне стыдно.