Читать книгу Критерий Лейбница - Maurizio Dagradi - Страница 13

Тот вечер, впрочем, как и все предыдущие, ректор МакКинток провел в Университете за работой. Это был, как обычно, трудный день. Управление такой гигантской структурой, какой являлся его Университет, было чрезвычайно сложной и в то же время неблагодарной задачей, поскольку принятые решения в пользу одних становились причиной неудовольствия других. При штате более десяти тысяч доцентов статистика четко и неумолимо говорила только одно: все, что он делал, приводило каждый день к появлению нового врага. Врага, которого он должен был в дальнейшем завоевать, приняв хотя бы несколько его предложений без особых придирок. А это приведет к появлению новых врагов с какой-нибудь другой стороны.

Итак, это было его работой и его судьбой. Его любили, уважали и в то же время ненавидели и осмеивали. И никогда одно и то же чувство не исходило со стороны одного и того же человека более чем, несколько недель подряд.

И ладно бы, он мог четко выявить врага, которому можно посмотреть в лицо. Но нет… Пока он гулял по переулкам, покрытым зеленью и соединяющим различные здания университетского комплекса, или пока он шел через офисы, полные подчиненных, или по коридорам между аудиториями, ему казалось, что он идет по тропинке, по бокам которой сидят снайперы, готовые выстрелить в него при первом же неверном движении. Профессор, который сегодня с улыбкой приветствовал его, мог быть тем, кто через месяц-два осквернит его и посмеется над ним вместе с коллегами.

Это была отвратительная жизнь, но он ее сам выбрал, и он был выбран для нее, восемь лет назад. Однако вознаграждение было высоким. Он управлял самым важным университетом страны, что было очень престижно, он пользовался огромным авторитетом, который имели лишь избранные и которому многие завидовали.

И поэтому он был один. Один, как бездомная собака. С высоты вершины его великой державы дистанция между ним и окружающими людьми была такой, что человеческие отношения были невозможны.

Жена бросила его много лет назад, сохранив о нем воспоминания, как о своего рода дефективном организме, который функционировал только в рабочей среде, подпитываясь высокомерием и самодовольством, в то время как дома, в качестве мужа, он во всем был бесполезным и ни на что неспособным. Он не мог понять ее, он не умел общаться с женщинами, полностью сконцентрировавшись на своей карьере, своих делах, все более важных и престижных, но в то же время неинтересных и далеких от чувств. У них не было детей, поэтому, как только ей надоело жить с ним, как с дальним знакомым, она просто сменила адрес и подала на развод через свою подругу-адвоката. С тех пор они больше не разговаривали.

Сначала МакКинток не был очень огорчен. Он не проводил много времени дома, а когда и был дома, то не был особо расположен к семейному общению. Рабочий стресс переполнял его в то время, и путающаяся под ногами жена его раздражала. Он предпочитал остаться наедине с собой, в саду или библиотеке.

Через неделю после отъезда жены МакКинток, вернувшись домой, обнаружил там домработницу, которая выставила у двери чемоданы. На его вопрос, она смутилась и сообщила, что жена распорядилась о том, чтобы отправить личные вещи на новый адрес. Будто очнувшись от сна, он огляделся вокруг себя, инстинктивно ища свою жену, и только в тот момент до конца осмыслил ситуацию.

Он закрылся в себе, переполненный чувством вины, но в то же время неспособный переступить через барьер, который он выстраивал в течение многих лет стерильной супружеской жизни.

Так он начал жить жизнью одинокого мужчины. Всего лишь немногим более одинокого, чем раньше. До тех пор, пока не встретил Синтию.

Примерно год назад он принял решение использовать неделю отпуска для участия в конференции в Бирмингеме. Он снял номер в отеле, поскольку длиться встреча должна была три дня.

Однажды вечером он расположился в баре после целого дня, проведенного за слушанием корифеев греческой мифологии, которые с душой разглагольствовали о различных возможных интерпретациях надписей, вырезанных на крышке урны, выкопанной недавно в Коринфе.

Это было его хлебом, материей, в которой она разбирался, и которая была его специализацией. Он годами преподавал этот предмет, курируя многие важные научно-исследовательские программы и предоставляя свои услуги основным мировым институтам, ответственным за сохранение классической культуры.

Всем этим он занимался до тех пор, пока должность ректора не перенесла его в новое измерение, очень управленческое, но малокультурное, хотя и с приятными полномочиями. С тех пор он довольствовался лишь тем, что наблюдал за исследованиями других, консультировал новые публикации по теме и, когда мог, принимал участие в семинарах.

В тот вечер ему не спалось, и он сидел за барной стойкой отеля и задумчиво потягивал виски с содовой. Он был последним оставшимся клиентом, хотя время было не таким уж и поздним. Бармен уже в третий раз вытирал хрустальные бокалы. Свет был мягким, а оттенки древесины ценных пород, из которых была сделана мебель, заставляли почувствовать себя как дома.

Он собирался сделать еще один глоток виски, когда неожиданное и манящие благоухание очень женственного аромата застало его врасплох, побудив на мгновение повернуть голову в сторону. Он застыл, словно окаменев, и аромат накрыл его полностью. Слева появилась женщина, хорошо одетая, элегантная и уверенная в себе, которая, стоя немного в стороне от барной стойки, произнесла, обращаясь к бармену:

– Шерри, пожалуйста.

Голос контральто был приятным, отлично поставленным, как у человека, привыкшего выступать перед образованной и внимательной публикой.

МакКинток украдкой поглядывал на нее, стараясь остаться незамеченным. Женщина же его полностью игнорировала. Она была среднего роста, со светлой кожей, темно-рыжими волосами, собранными заколкой мраморного цвета, с очень женственными пропорциями тела.

На ней был надет изысканный шотландский костюм, облегающая юбка до колен, темно-коричневые лакированные туфли на тонком высоком каблуке и черные колготки. Поверх белой блузки с умеренно глубоким вырезом был наброшен жакет. На воротнике была приколота изящная золотая брошка в форме буквы «C». На шее она носила массивное золотое колье, а бриллиантовые серьги украшали мочки ушей ярким блеском.

Лицо было нежным, с тонкими, но хорошо очерченными линиями. Глаза были светло-зелеными, а нос имел правильные пропорции и легкую горбинку. Не слишком узкие губы гармонировали со слегка выступающим подбородком. Макияж был легким, в пастельных тонах. Всего несколько очень тонких морщинок на лбу и на щеках женщины говорили о том, что она приблизилась к пятидесятилетнему рубежу.

Бармен приготовил шерри и бесшумно поставил бокал на барную стойку, а потом исчез в подсобном помещении за витриной бара, чтобы завершить, очевидно, какие-то дела.

Женщина протянула правую руку с тонкими пальцами и аккуратно постриженными ногтями, покрытыми перламутровым лаком, и осторожно взяла фужер. Пока она его поднимала, МакКинток не смог сдержаться, околдованный этим ароматом и этим лицом, и тоже поднял свой бокал, произнеся ровным голосом:

– За здоровье!

Женщина слегка повернула голову в его сторону, немного наклонившись вперед. Кивнув с легкой улыбкой на губах, она произнесла равнодушно:

– За здоровье!

Потом она вновь устремила взгляд перед собой и сделала небольшой глоток своего ликера, в то время как МакКинток жадно проглотил все, что оставалось в его бокале.

Он сидел с пустым бокалом в руках, только сейчас осознав, что разом выпил три четвертых его содержимого. Виски наполнили его приятным теплом, а аромат женщины опьянил, пробудив ощущения, которые он не испытывал уже очень давно. В метре от него сидела представительница прекрасного пола, невероятно привлекательная, почти совершенная, которая могла бы стать его идеальной женщиной, хотя он никогда не имел никакого прототипа на этот счет.

Не отдавая себе отчет в том, что делает, он поставил стакан, слез с табурета и сделал шаг в сторону женщины, улыбаясь и дружелюбно протягивая ей руку.

– Позволите? – спокойно произнес он. – Лохлэн МакКинток.

Она поставила фужер, повернулась к нему и вежливо пожала руку.

– Синтия Фарнэм, приятно познакомиться.

– Синтия… – изумился МакКинток. Потом продолжил тихим и спокойным голосом: – Это одно из имен богини Артемиды, дочери Зевса и Леты, сестры-близнеца Аполлона. Она родилась на острове Дилус, на вершине горы Кинтос, от названия которой происходит имя Синтия. Богиня Луны, она была необычайно красива, одной из самых прекрасных богинь Древней Греции. И… – нерешительно замолчал он.

Пока он говорил, Синтия начала довольно улыбаться.

– И…? – переспросила она, слегка наклонив голову влево.

Теперь МакКинток больше не мог сдерживаться. Жребий был брошен.

– …и надеюсь, что меня не постигнет участь Актеона. Он был фиванским принцем, который, отправившись на охоту, увидел вдалеке Артемиду, пока она купалась обнаженной. Он спрятался и продолжил наблюдать за ней, и, будучи пленен ею, не заметил, как наступил на ветку. Хруст ветки позволил Артемиде обнаружить его. Она была очень разгневана пристальным взглядом Актеона и окатила его волшебной водой, превратив в оленя. Собаки кинулись на добычу и растерзали его, – он сделал печальную паузу, а потом повторил: – Надеюсь, что меня не постигнет участь Актеона…

Она весело рассмеялась:

– Я не вижу здесь собак.

МакКинток облегченно вздохнул и в свою очередь тоже улыбнулся, а потом добавил доверительным тоном:

– На этот раз я спасен. Извините, что надоедаю Вам, – и вернулся на свой табурет.

– Вам не за что извиняться. Мне тоже нравится поболтать после тяжелого дня, чтобы немного отдохнуть. Лохлэн, Вы сказали? Какие корни имеет Ваше имя?

МакКинток расслабился.

– Оно имеет гэльские корни и обозначает «пришедший с озера», а также «воинственный».

– Предпочитаю первое определение. Что скажете?

– Конечно, согласен. – МакКинток окончательно почувствовал себя в своей тарелке, разговаривая с Синтией. Было приятно беседовать с ней и моментально находить точки соприкосновения. Как давно его взаимоотношения с другими заключались лишь в стрессовых спорах, горьких решениях и торжественных публичных речах.

– Как Вы отнеслись бы к тому, чтобы расположиться поудобнее? – внес предложение МакКинток, указывая на комфортный уголок, прилегающий к бару, с низкими столиками и мягкими креслами.

Женщина взглянула на часы и мгновение обдумывала вопрос, что заставило МакКинтока замереть. Но потом она ответила:

– Конечно, тем более сейчас не так уж и поздно.

Она взяла свой фужер и направилась вслед за ним в сторону уютного уголка. Они сели друг против друга, между ними стоял столик.

Она сделала еще глоток шерри, а МакКинток, которому больше нечего было пить, повернулся в сторону барной стойки и подал знак бармену, только что вернувшемуся на свое место. Официант подошел к ним, готовый принять заказ, и МакКинток посмотрел на Синтию:

– Могу я предложить Вам еще что-нибудь? Не хотите какую-нибудь выпечку или, может быть, что-то сладкое? Мороженое?

– Почему бы и нет? – ответила она, немного подумав. – Крендели, пожалуй.

Для себя МакКинток заказал тоник, и официант отправился выполнять заказ.

Синтия положила ногу на ногу, приняв очень изящную позу.

– Как Вы оказались в Бирмингеме? – спросила она.

– Я приехал на конференцию по греческой мифологии. Я профессор античной письменности и хочу быть в курсе развития науки.

– Понимаю. Вот почему Вы знаете все об Артемиде. Но… – добавила она с некоторой долей злорадства, – что если бы я натравила на Вас дикого кабана?

МакКинток был поражен. Он покраснел до самых кончиков волос, чувствуя себя полным болваном. Синтия знала все об Артемиде, все! В тот момент она приняла эту игру, и он был побежден.

– Меня бы постигла участь Адониса, и я бы погиб от клыка дикого вепря, посланного Артемидой, – удрученно констатировал он. Но потом он воскликнул вдохновленно: – Как это логично: кто лучше самой богини может знать легенды о себе?

Синтия обольстительно улыбнулась.

– Это означает, что в этот раз я буду великодушной. В том числе и потому, что богиня занята инвестициями, а не мыльными операми Олимпа.

МакКинток улыбнулся, почувствовав себя счастливым от встречи с ней. Она была образованной, умной женщиной. И невероятно притягательной.

Бармен принес заказанные блюда. Поскольку Синтия допила шерри, МакКинток посмотрел на нее вопросительно.

– Тоник, пожалуйста, – попросила она.

Они принялись за принесенную выпечку, весьма разнообразную и вкусную. Некоторое время они сидели молча, но потом МакКинток спросил:

– Инвестиции, значит? Интересно. Должно быть, это очень ответственная работа.

– Конечно, – подтвердила она. – Необходимо учитывать, что тот, кто осуществляет денежные вложения, желает получить прибыль или в худшем случае сохранить инвестируемый капитал. Это главным образом зависит от характера риска, который принимает инвестор. Чем выше риск, то есть чем выше стоимость акций в этой операции, тем выше может быть прибыль при условии, что временные параметры инвестирования составляют примерно пять лет. Это достаточно длительный период, чтобы позволить акциям вырасти в стоимости с течением времени, несмотря на то, что этот параметр подлежит значительным изменениям в короткий период, что связано с тенденциями рынка. Эти тенденции в данном случае имеют важное значение, потому что если акции, так называемые, здоровые, то их стоимость неизбежно возрастет, за исключением, если вдруг начнутся войны, революции или другие потрясения на национальном или мировом уровне. Если инвестор уверен, что у него не возникнет необходимости в деньгах, инвестируемых в акции, в течение периода, минимально необходимого для этого вида операций, тогда очень вероятно, что после этого периода он получит значительную прибыль. Конечно, будущее никто предсказать не может, стало быть, существует риск потерять имеющиеся деньги, но экономика развивается по определенным циклическим тенденциям, которые позволяют сделать разумные прогнозы и инвестировать.

Между тем бармен принес тоник для Синтии, которая, отпив глоток, возобновила свои рассуждения:

– Полной противоположностью высокого риска является низкий уровень риска, то есть инвестиции в ценные бумаги с фиксированным доходом. В этом случае временной период значительно меньше, может быть даже меньше года. Эти ценные бумаги, на самом деле, дают низкий, но верный доход, поэтому они подходят для тех, кто ничем не хочет рисковать, готов довольствоваться низкой прибылью и хочет иметь капитал в виртуальном распоряжении в любое время. Среди этих двух крайних вариантов существуют смешанные инвестиции, когда часть капитала инвестируется в акции, а другая часть – в фиксированный доход. При этом пропорции этих частей варьируются в зависимости от подверженности риску. В этом случае разумно ожидать, что если одна часть инвестиций в какой-то период может подвергнуться риску, другая часть, напротив, защищена от него, а следовательно, инвестор может быть более спокойным. Моя же работа заключается в том, чтобы помочь клиенту выбрать наиболее подходящий для него тип инвестирования. Поскольку это деньги клиента, которые помещаются под риск операции, тут требуются высокая компетенция, знание и ответственность, чтобы советовать ему то или иное инвестирование. На ошибку нет права. Или лучше скажем так: нет права на повторную ошибку, потому что после первой ошибки необходимо менять работу, – она сделала еще глоток тоника и взглянула на него: – Я Вам наскучила, верно?

МакКинток завороженно смотрел на нее вот уже несколько минут. Ее приятный голос, которым Синтия растолковывала с хорошим знанием дела туманные понятия финансирования, ее зеленые глаза, устремленные вдаль во время этого объяснения, абсолютно околдовали его.

– Нет, наоборот! – с чувством возразил он. – Это очень интересная тема. Я, как и многие, занимался инвестированием, но должен сказать, что я никогда не встречал никого, кто рассказал бы мне об этом так, как это сделали Вы.

Она взяла кусочек выпечки.

– Ну и как проходят Ваши инвестирования? – спросила она веселым голосом, начав смаковать крендель со сладким перцем и анчоусами, который оказался очень вкусным.

МакКинток задумчиво отпил тоник, а потом произнес:

– На самом деле я не знаю. Сейчас, когда я думаю об этом, я понимаю, что не заботился об этом. Кто знает, где теперь мои деньги. Постараюсь проверить это в ближайшее время.

Ну да. В ближайшее время. Как и для многих других вещей, это время никогда не наступит. Он слишком поглощен работой и неосознанным отдалением от всего того, что не было непосредственно связано с Университетом. Неожиданно он понял, что много чего пустил на самотек, оставив без контроля. Дружба, инвестиции, свое одиночество…

Одиночество.

Он почувствовал до глубины души, насколько он одинок. И как давно он одинок.

В тот момент МакКинток увидел себя со стороны. Увидел то, во что он превратился. Могучий и авторитетный персонаж перед лицом мира, но ничтожный, как мужчина.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

– Я спрашиваю себя, – начал он нерешительно. – Я спрашиваю себя… – снова замолчал он. – Я спрашиваю себя, не были бы Вы так любезны, чтобы позаботиться о моих инвестициях? – закончил он на одном дыхании.

Синтия взглянула на него другими глазами. Пока он говорил, она прочитала в его глазах о том, что было в душе этого мужчины. Она прочитала об одиночестве и о собственной миссии.

Она ни минуты больше не сомневалась.

– Мне не хочется проводить эту ночь в одиночестве.

Она сказала это с такой естественностью, что МакКинток не сразу понял истинный смысл ее слов.

Но через несколько мгновений он осознал этот смысл, и сильнейшие эмоции овладели им. Глаза его увлажнились, губы дрогнули, и он протянул руку, осторожно прикоснувшись к ее руке и благодарно улыбнувшись ей.

Они взяли бокалы и направились в сторону лифта, держась за руки.

Бармен смотрел им вслед.

«Вот это скорость! – подумал он. Он в недоумении посмотрел на коробку, которую держал на полке. – Крендели тому виной?»

Номер Синтии был очень похож на его номер: просторный, с двуспальной кроватью, с вместительным платяным шкафом, с удобным письменным столом и креслом для отдыха. Номер был оборудован спутниковым телевидением и холодильником-баром, заполненным необходимыми продуктами.

Мебель была изысканной, как того требовал отель высшей категории. Картины на стенах изображали пейзажи Йоркшира с пустошью, покрытой зеленым вереском, гнущимся на ветру.

Ванная комната была очень уютной, с новой и отлично вычищенной сантехникой. Роскошная застекленная душевая кабинка была чрезвычайно привлекательна, и Синтия начала сразу же раздеваться. Она сняла с волос заколку, распустив их, и несколько раз мотнула головой вправо и влево, чтобы они растрепались. Они рассыпались ей по плечам модным каскадом. Потом она сняла жакет и аккуратно повесила его на вешалку. А вот свои элегантные туфли она не сняла. Не сейчас.

Когда она расстегнула застежку-молнию на юбке, у МакКинтока перехватило дыхание, и, чтобы скрыть свою реакцию, он сказал, что пойдет в свой номер за необходимыми личными вещами.

Едва он вышел за дверь, на лбу выступил пот, а сердце забилось в бешеном ритме. Он задался вопросом, не совершает ли он безумного поступка. Пока он механическим шагом шел по коридору и спускался на лифте на первый этаж, где располагался его номер, он подумал о том, что уже давно не женат. Он уже много лет назад развелся и должен считать себя мужчиной, свободным использовать новые возможности. Он поспешно положил в чемодан сменное белье, выглаженный костюм и необходимые вещи личной гигиены, потом закрыл дверь и более спокойным шагом направился на второй этаж, в номер 216.

Он постучал, но ответа не последовало. Тогда он нажал на ручку двери, которая тут же поддалась, поскольку Синтия оставила ее открытой. Следовательно, то, что происходило, не было сном.

Он вошел и услышал шум льющийся в душе воды. МакКинток поставил свой чемодан в стороне от шкафа, потом посмотрел на дверь ванной, которая тоже осталась открытой.

И сквозь эту дверь он увидел Синтию.

За стеклянной дверью душевой кабинки под бодрящими массажными горячими струями стояла она и проводила мочалкой, полной мыльной пены, по пышной груди, под ней, по животу... Она была повернута к двери на три четверти, левая нога была немного согнута в колене. Он видел ее и не мог пошевелиться. Она улыбнулась ему и начала намыливать плечи, подмышки и бока.

МакКинток хотел бы найти силы не смотреть на нее, хотя бы чисто из чувства приличия, но не смог.

Она была прекрасна. Потрясающа.

Он был очарован, глядя на ее великолепное, пышное и невероятно чувственное тело. Она начала намыливать низ живота, медленно, методично, ритмично запрокидывая назад голову.

МакКинток непрестанно следил за движениями мочалки широко раскрытыми глазами, не в силах отвести взгляд. До тех пор, пока не осознал, что она наблюдает за ним, хитро улыбаясь.

Синтия наполнила колпачок геля для душа водой и прыснула через открытый верх кабинки на него. МакКинток вздрогнул так, словно его ударило током, и стал пунцовым от стыда. Теперь он понял, что чувствовал бедный Актион из легенды. О, Артемида! Скольких мужчин ты околдовала своей красотой! Теперь я весь промок в волшебной воде. Я превращусь в оленя?

Синтия улыбнулась и быстрыми движениями намылила спину, ягодицы и ноги и, наконец, тщательно смыла с себя все мыло, поворачиваясь под душем и проводя пальцами по волосам, чтобы промыть и их тоже. Потом она закрыла кран и постояла немного в ожидании, чтобы вода стекла с ее тела, отжала волосы и, наконец, медленно открыла дверь душевой кабинки. Выйдя из нее, она повернулась к нему спиной, чтобы надеть махровый халат, который МакКинток держал наготове. Надев халат, Синтия запахнула его спереди. Она была разгоряченной, благоухающей лавандовым мылом, с мокрыми волосами и розоватой от горячей воды кожей. Она была невыносимо желанна.

Синтия двинулась в направлении выхода из ванны. МакКинток не смог сдержаться, встал перед ней и положил ей на плечи руки, не зная, что делать дальше. Синтия укоризненно взглянула на него.

– Душ!

Он опустил руки и отстранился, позволяя ей пройти.

Синтия вышла из ванной, завязала вокруг талии пояс халата и достала из чемодана фен. Вернувшись в ванну, она начала сушить волосы перед немного запотевшим зеркалом.

МакКинток тоже вышел из ванной и разделся, складывая свою одежду на свободные полки шкафа, а очки без оправы – на письменный стол. Потом он разложил пижаму с левой стороны кровати.

В свои пятьдесят восемь лет он был весьма в форме. Как истинный шотландец, он мало ел, а кроме того любил быстро и много ходить, особенно по внутренней территории Университета. Он пользовался автомобилем только, когда это было действительно необходимо. Все это помогало ему сохранять неплохую форму. Был заметен лишь некоторый намек на животик у этого худого мужчины среднего роста с седыми волосами и пронзительным взглядом карих глаз.

Он направился в ванну, замотавшись вокруг талии полотенцем, а сняв его и открыв воду, отвернулся к облицованной плиткой стене.

Синтия за все это время не удостоила его взглядом. Она уверенными движениями продолжала сушить волосы, в конечном итоге сделав себе завидную укладку. Несмотря на возраст, ее волосы все еще оставались объемными и блестящими. Они были окрашены в цвет, очень близкий к ее натуральному оттенку, и светлая полоска просматривалась лишь в миллиметре от кожи головы, где темно-рыжий не до конца прокрасил корни волос. Она отнесла фен в комнату, а МакКинток все еще продолжал мыться.

Синтия сняла махровый халат и, достав из сумочки флакончик духов, несколько раз побрызгала им воздух, создавая облако. Потом она вошла в это облако и покрутилась в нем несколько секунд, чтобы ее обнаженное тело впитало в себя аромат. Не надевая никакого белья, она накинула на себя шелковую атласную ночную рубашку зеленого цвета, доходящую ей до середины бедра. Наконец, она села в кресло и приняла томную позу.

Руки ее безвольно лежали на подлокотниках, голова была откинута на спинку кресла и слегка наклонена влево, правая нога была согнута в колене, а обнаженная ступня стояла на ковре, которым был покрыт пол, левая нога была вытянута вперед.

Отопление приятно согревало пространство комнаты той весенней ночью. Синтия закрыла глаза, расслабившись в этом тепле.

Через минуту МакКинток вышел из ванной, надев махровый халат, и направился в сторону пижамы, разложенной на кровати. Но оказался перед Синтией. Он смотрел на нее, сидящую в кресле, легкую как нимфа, прекрасную как распустившийся цветок, и вдыхал ее аромат. Порция адреналина пронзила его с головы до пят, и он упал на колени перед ней. Он нежно положил ей руку на левое бедро, слегка прикасаясь к нему. Ее кожа была невероятно гладкой, теплой и увлажненной. Он на несколько сантиметров переместил пальцы вниз по бедру и нежно поцеловал округлое колено. Другой рукой он погладил ее правое бедро и начал попеременно целовать то одну ногу, то другую. Шелк ночной рубашки заскользил вслед за поднимающейся рукой, пока не обнажился пах. МакКинтоку открылся ее лобок, который покрывали волосы, выбритые в форме прямоугольника, геометрически точного, верхняя часть которого начиналась в сантиметре от влагалища, а боковые вертикальные стороны – в двух сантиметрах от половых губ. Он поцеловал левую паховую область, потом направился к правой области, полукругом обходя точку Венеры на расстоянии примерно трех сантиметров и достигнув, наконец, правой стороны. Он смело прикоснулся губами к клитору, но ограничился одним поцелуем теперь уже сухих губ. Он поцеловал ей живот, гладкий, в тонусе, потом область вокруг пупка, а также и сам пупок. Положив руки на ребра, он принялся целовать область под левой грудью и наконец добрался до груди, теплой и пышной, затем поцеловал правую грудь, сладостно потершись об нее губами и носом.

В этот момент Синтия неожиданно открыла глаза и схватила его половой член вверху, словно это был электрический фонарик, заставив его подняться на ноги. Затем она сама встала с кресла и, продолжая манипулировать членом как рычагом управления, уложила МакКинтока поперек кровати с опушенными вниз ногами. Она сняла ночную рубашку и села на него сверху, с эрегированной грудью, потом раздвинула левой рукой большие половые губы, чтобы облегчить вход члена во влагалище, переплела пальцы за шеей и начала ритмично двигаться вверх-вниз. Когда она опускалась полностью вниз, то поворачивала живот вперед, чтобы клитор терся о его кожу. Ритм был совершенным и правильным, с медленным опусканием и интенсивным подъемом.

МакКинток был словно в трансе и, положив руки на колени Синтии, смотрел на нее в исступленном восхищении. Она грациозно двигалась и вместе со своим женским самообладанием казалась божественным существом. Лаская ее взглядом, он заметил чуть ниже подмышек два тонких полукруглых шрама совершенно одинаковой формы. Сначала он не понял, что это значит, но потом вспомнил, как его друг, эстетический хирург, рассказывал ему однажды, что один из способов введения силиконовых протезов в грудь – это как раз через небольшой надрез в области ниже подмышек, чтобы скрыть шрамы. Значит, в этом и заключался секрет ее пышной и чувствительной груди. Но МакКинток не был разочарован. Напротив!

«Какая разница!» – подумал он. Если это было правдой, то он был счастлив наслаждаться результатом.

Эти груди танцевали перед его глазами, пока Синтия поднималась и опускалась с отсутствующим взором и полуоткрытыми губами. Негромкое продолжительное постанывание сопровождало завершение каждого опускания, пока она не начала увеличивать ритм, все быстрее, все сильнее ударяясь об него. Стон превратился в гортанное «оххххх!» при каждом ударе. Когда удары стали совсем яростными, а тело Синтии напряглось от спазмов и покрылось потом, она расцепила сплетенные пальцы и издала пронзительный и продолжительный крик. Тело ее продолжало двигаться в оргазме, но теперь ей хуже удавалось координировать его движения.

МакКинток с изумлением смотрел на этот перфоманс. Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Он даже не предполагал, что женщина способна на все это.

Синтия затихла, оргазм закончился, и ее дыхание выровнялось. Она посмотрела на него глазами, метающими молнии, и отвесила ему жесткую пощечину по левой щеке.

– Сволочь! – воскликнула она, потом слезла с него и откинулась на спину на кровать, сразу же заснув.

МакКинток не смел пошевелить ни одним мускулом, оскорбленно рассматривая потолок, в то время как щека горела, словно от раскаленных углей.

Он кончил, еще в тот момент, когда Синтия только начала ускорять ритм.

Стояла уже глубокая ночь. Сон Синтии был легким, и она проснулась сразу же, едва ее мозг уловил изменение фонового шума. До сих пор комната оставалась практически бесшумной, но теперь в ней послышался голос, который что-то бормотал.

Медленно повернув голову, Синтия попыталась установить источник этого голоса и в оставленном включенным свете увидела МакКинтока, который разговаривал во сне. Он лежал в том же положении, в каком она его оставила, в распахнутом халате, а голос его становился все более отчетливым с каждым словом.

Песня моя к златострельной и любящей шум

Артемиде,

Деве достойной, оленей гоняющей, стрелолюбивой,

Одноутробной сестре златолирного Феба-владыки.

Тешась охотой, она на вершинах, открытых для ветра,

И на тенистых отрогах свой лук всезлатой .напрягает,

Стрелы в зверей посылая стенящие.

Синтия сразу же узнала Гимн Гомера под номером XXVII, названный «К Артемиде» и посвященный этой богине. Она очень хорошо знала его, потому что она любила все гимны, написанные в честь Артемиды.

МакКинток невозмутимо продолжил, словно рассказывал лекцию:

В страхе трепещут

Главы высокие гор. Густотенные чащи тесные

Стонут ужасно от рева зверей.

Содрогается суша

И многорыбное море.

Она же с бестрепетным сердцем

Племя зверей избивает, туда и сюда обращаясь.

На самом деле исполнение было эмоциональным и выразительным. В голове МакКинтока эта песнь должна была быть запечатлена во всей интерпретации, которая была свойственна ему и которая вырывалась наружу во время этой бессознательной декламации.

После того, как натешится сердцем охотница-дева,

Лук свой красиво согнутый она наконец ослабляет

И направляется к дому великому милого брата

Феба, царя-дальновержца, в богатой округе дельфийской...

Чтобы из Муз и Харит хоровод устроить прекрасный.

После этих слов Синтия начала вторить ему вполголоса:

Там она вешает лук свой с концами загнутыми, стрелы,

Тело приятно украсив, вперед выступает пред всеми

И хоровод зачинает. И пеньем бессмертным богини

Славят честную Лето, как детей родила она на свет,

Между бессмертными всеми отличных умом и делами.

Радуйтесь, дети Кронида-царя и Лето пышнокудрой!

Ныне же, вас помянув, я к песне другой приступаю.

Знаменитый и великолепный гимн был закончен, подарив ей глубокое удовлетворение.

Много лет назад она пыталась найти сведения о происхождении своего имени, придя, таким образом, к имени Артемида. Она была увлечена мифом, который она выучила наизусть, и ей очень льстило, что МакКинток способен воспроизвести его даже во сне.

Она села на кровати, обнаженная, и с улыбкой взглянула на спящего мужчину. Потом она взяла покрывало, лежащее рядом с подушкой, расправила его и аккуратно накинула на торс и ноги МакКинтока, затем легла под одеяло, выключила свет, повернулась на бок и снова погрузилась в сон.

О той их первой встрече думал МакКинток, закрывая за собой дверь офиса тем вечером.

Синтия изменила его жизнь, и с тех пор он начал чувствовать себя более полноценным и более счастливым мужчиной. Раз в неделю он ездил в Ливерпуль провести с ней ночь, и когда приходил установленный день, дела казались менее обременительными, к некоторым из них ему даже удавалось относиться философски. Обычно все проблемы, маленькие и большие, были для него преградами одинаковой важности, от которых необходимо как можно скорее полностью избавиться, и иногда это становилось навязчивой идеей. Но когда он знал, что вечером он увидит Синтию, его отношение к проблемам немного менялось. Он был более расслабленным, а менее сложные препятствия отходили на второй план. Их можно решить и на следующий день.

Он вышел из офиса и взял машину, выехав на Oxford Road, которая вела к университетскому комплексу на север. Потом он свернул направо на Booth Street East, а потом налево на Upper Brook Street. Небольшой отрезок пути, – и он снова свернул налево, чтобы подняться на пандус эстакады Mancunian Way. В это время движение было умеренным, а легкая изморозь увлажнила лобовое стекло машины. Но стеклоочиститель с легкостью привел видимость к идеальной.

С эстакады он мог видеть свой Манчестер – город, в котором он вырос и который он любил больше любого другого. Но он не мог много отвлекаться, поскольку эта дорога славилась большим количеством аварий. Мотор был уже достаточно прогретым, и кондиционер начал охлаждать воздух в салоне. Mancunian перешел в Dawson Street, и оттуда МакКинток свернул налево, на Regent Road. На круговом движении он проследовал прямо, на трассу M602, которая начиналась именно здесь, и он начала расслабляться.

Он включил авторадио и остановился на канале, где в тот момент передавали новости.

«… манифесты студентов на площади Tien An Men неустанно продолжаются. Третий день демонстраций привел к многочисленным стычкам с полицией. Многие студенты были арестованы, в то время как журналистов старались держать подальше. Было запрещено фотографировать или проводить видеосъемку. Настоятельное требование демократии, кажется, не подрывает твердую стену, которой правительство противопоставляет репрессии в качестве единственного ответа на мирные шествия по площади…»

«Бедные, – подумал МакКинток, – если они пройдут действительно плохо. Они хотят немного больше свободы, а получают удары палкой. Солдаты должны бить их палкой, иначе им нечего будет есть, и тогда их тоже будут бить палкой, или чего похуже. Китай далек от нас, во всех смыслах…»

В этот момент он вспомнил о встрече с Дрю.

Да, именно Дрю, который неожиданно вытащил из шляпы это его открытие вместе со своим чернокожим студентом. Как там его звали? Он не помнил. Зато он помнил о последствиях. Если это открытие в самом деле имеет коммерческую ценность, это было бы весьма полезно для университета. С тех пор, как руководство Говарда решило урезать фонды манчестерскому университету, чтобы большую их часть направить другим, он неустанно занимался тем, чтобы постараться сохранить университет на предыдущем уровне, что было практически невозможным. Любая деятельность предполагала расходы, и если эти расходы невозможно было покрыть доходами от этой деятельности, то он не имел права ее осуществлять. Это не обсуждалось даже. Без апелляций. И приходилось отказываться. Цветок в петлице британской университетской системы увядал. Это было неслыханно и абсурдно, но это было именно так.

«Справедливость и равенство» – именно это было лозунгом Говарда, и на практике он слишком хорошо этого придерживался, этот ублюдок.

Огни Сальфорда мелькали по краям дороги, а изморозь превратилась в легкое капанье на стекло. Движение в противоположном направлении было затруднено теми, кто возвращался в город после рабочего дня. Он медленно ехал вперед, и количество автомобилей стало уменьшаться. Когда же он въехал на вершину Alder Forest, а трасса M602 перешла в трассу M62, он снова оказался на открытой местности.

Идея перемещения пакетов с помощью системы Дрю снова вернулась к нему. Может, это было вызвано документальным фильмом о мировой торговле, который он смотрел несколько дней назад. Там были показаны линии транспортировки для коробок различных размеров, постоянно наполненных и находящихся в непрестанном движении. Впечатляло, сколько товаров отправляется почтой или курьерами. Транспортировка, несомненно, являлась большим бизнесом, и владение абсолютно инновационным, немедленным, надежным и мало затратным методом могло бы стать очень выигрышным. И никакой конкуренции в этом случае. Технология была бы только в их руках, и они могли бы заработать все, что только бы захотели. Учитывая масштабы дела, у него было ощущение, что Университет смог бы спокойно оставаться на привычном уровне.

Конечно, как совместить чисто административное управление университетом с чисто коммерческим управлением, необходимым для международных перевозок, было пока неясным. Необходимо сначала изучить законодательство по этому вопросу, чтобы направить его на благо Университета. Он должен проконсультироваться с экспертами как можно скорее.

Он переключил авторадио на станцию, посвященную классической музыке, и некоторое время ехал, слушая Баха. «Пассакалья» в до минор была великим произведением, много лучше известной «Токката и Фуга» в ре минор, и он слушал ее с большим удовольствием.

Между тем, поселки вдоль трассы недолго освещали темноту сельской местности North West. МакКинток заметил лишь некоторые из них, поскольку был поглощен Рисли, Вестброком, Рэйнхиллом.

В конце «Пассакальи» он выключил радио, чтобы удержать внутри себя ощущение возвышенности, которое ему передалось от музыкального шедевра. Это ощущение привело его в благодатное состояние, и он почувствовал себя превосходно. Усталость рабочего дня превратилась лишь в воспоминание, и когда он проехал Броэдгрин, автострада закончилась, и он въехал в Ливерпуль, свернув на Edge Lane Drive. Он чувствовал себя наэлектризованным от мысли о встрече с Синтией, о вечере и ночи с ней. Она была исключительной женщиной. Она давала ему все, о чем только может мечтать мужчина. Он нуждался в ней. Он любил ее до безумия.

Он ее хотел.