Читать книгу Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли - Страница 7

Я опасалась выходить из дома в понедельник утром, потому что была уверена: Тим Макшейн где-то подстережет меня, прежде чем я доберусь до работы.

«Я мог бы уничтожить тебя». Эти слова все еще звучали у меня в голове. Но сбудься его угроза, обо все узнает Долли. Хотя она, наверное, и так знает. Это она остановила его. Этим своим «нет». А как он тогда посмотрел на нее. Он ненавидит нас обеих. Выпивка. Алкоголь делает его подлым. Тим, похоже, подмешал что-то в пунш. Даже Март был готов, когда дошел домой. Генриетта тоже подвыпила и без умолку болтала о Долли и Тиме, пока я уже сама была готова заорать и выложить ей всю правду. «Я мог бы уничтожить тебя!» – сказал он мне. Я и сама могла бы себя уничтожить, сгоряча сболтнув лишнее.

Но перед зданием «Уорд» «Олдсмобиля» с заведенным двигателем не было. Я с облегчением благополучно добралась до своей студии. Это было мое убежище. Я взяла большой лист бумаги и начала рисовать эскиз платья Долли. По памяти. Никогда не понимала эти складки и защипы, но, возможно, я тоже могу предложить их… Сшито, вероятно, из атласа, как свадебное платье. Наши клиенты тоже смогут купить «парижскую модель» для какого-нибудь особого случая. Впрочем, все было довольно сложно.

После ухода Розы наши выкройки разрабатывала Сьюзи Ханрахан. Молодая девушка из Бриджпорта, амбициозная, но любезная, она, похоже, долго у меня не проработает. Хотя мне она говорила, что намерена остаться здесь даже после замужества, мол, за детьми будет присматривать ее мать. «Мой Фрэнк меня поймет. Пусть только попробует не понять!» Что ж, я желала ей удачи.

Сьюзи схватила мой набросок и стала выкладывать отрезы ткани.

– Маршалл Филд посылает своих людей закупать одежду на парижские показы мод, – сказала она. – Они покупают оригинальные вещи для богатых дам из высшего общества. А почему мы не можем предложить нашим клиенткам хорошую копию?

Когда мы показали наши эскизы мистеру Бартлетту, он был заинтригован.

– Хорошо, мисс Келли. Запустим один образец для пробы в наш весенний каталог и посмотрим, какой это вызовет отклик.

Мы со Сьюзи допоздна остались на работе и завертывали друг друга в разные ткани.

– Подозреваю, что Долли никогда не одолжит нам свое платье посмотреть, – размышляла Сьюзи, пока я прихватывала и укладывала в складки отрез атласа, которым задрапировала ее. – Хотя вы в таких дружеских отношениях с ней и ее мужем…

– Он ей не муж, – ответила я. – Он ее менеджер.

Сьюзи странно промолчала. Неужели она тоже знает? Может, тут уже все знают? Довольно. Все кончено.

* * *

Тим вытянулся на кровати голышом, когда на следующий день, во вторник, я вошла в номер. Я опоздала. Было уже шесть часов, о чем свидетельствовал колокол, звонящий на куполе церкви Имени Господнего. Простыней на кровати не было, только грязный матрас.

Я отрепетировала свою речь. «Нам с тобой было хорошо вместе, – скажу я ему. – Так что мы расстаемся друзьями…» Ну и так далее. Но несмотря на все эти спокойные слова я боялась. Вспоминала, как он тогда схватил меня за плечи и встряхнул. И как было ужасно услышать: «Я мог бы уничтожить тебя». Осторожно. Я буду очень осторожна.

Мне всегда импонировала уединенность этой унылой комнатки. Окно, выходящее во внутренний двор, пропускало сквозь свои несвежие занавески совсем мало света. Обособленное пространство, пещера злой феи.

Но сейчас я чувствовала себя здесь как в ловушке. «Никаких пространных речей, Нони, – приказала я себе. – Скажешь несколько слов и стремительно исчезнешь».

Тим дремал, своей тяжелой фигурой напоминая какого-то прилегшего великана. Балор[10] с его единственным глазом, главный негодяй во многих сказках моей бабушки. И я не могла позволить этому спящему великану валяться просто так. Нет, я начала говорить, пытаясь объясниться, оправдать восемь лет, которые мы провели вместе. Я сидела на стуле рядом с кроватью и говорила о большой страстной любви, которой у нас с ним в принципе быть не могло.

– Извинись за свое поведение на свадьбе, и я уйду.

– Заткни свою глотку, – вдруг бросил он.

– Что?

– Долли уезжает в Париж. Завтра утром она садится на поезд до Нью-Йорка, – сказал он. – А я остаюсь. Ее не будет месяц. Ты переедешь ко мне. Пора мне получать от тебя больше. Меня уже тошнит от твоей высокомерной семейки. А вечером пойдешь со мной в казино.

– Нет. Нет, я не пойду. Ты что, не слышал меня? Между нами все кончено.

Как он мог подумать, что я захочу появиться в обществе с ним?

– Раздевайся. Да поторапливайся. В семь я встречаюсь в казино с одним человеком.

Я встала. Скажу «до свидания» для приличия и уйду.

Он схватил меня за юбку и рывком усадил обратно на стул. Своей большой лапой он взял меня за руку, удерживая на месте, сел, а потом наклонился ко мне.

– Ты что, не слышала? Я сказал, раздевайся.

– Если ты думаешь, что я собираюсь…

– Хочешь, чтобы я врезал тебе по физиономии?

– Ты что, пьян?

Он встал, поднял меня и швырнул на матрас. Когда я попыталась встать, толкнул меня обратно.

– Господи, Нора, как ты умудряешься все обставлять пустой болтовней. Женщина – это просто место, где я могу пристроить своего молодца. Я возился с тобой больше, чем стал бы это делать любой другой мужчина на моем месте. Поначалу мне нравилось заставлять тебя орать. Наша маленькая девственница просит еще. Но теперь… – Он взял меня за подбородок и развернул к себе. – Морщинки вокруг глаз, Нора. Стареешь. Так что радуйся, что я до сих пор хочу тебя. И начинай расстегивать пуговицы.

– Тим, я не буду, я…

Он дал мне пощечину. Ударил меня открытой ладонью, и ударил сильно.

Я вскрикнула и отвернулась.

– Прекрати! – взмолилась я.

– Заткнись, – сказал он и снова ударил меня, на этот раз тыльной стороной ладони.

Я брыкалась, била его ногой, но он лишь смеялся. Боже, ему это нравится. Он будет бить меня и радоваться. Помогите! Помоги мне, Господи! Прошу Тебя!

– Что, теперь ты уже не такая гордая? Где же твоя хваленая семейка? Где они? Ни одного Келли. Только я да ты. Шлюха. Долли сказала, что такая девушка, как ты, должна быть идеальной. Никаких неприятностей. Готова умереть за свое совершенство. Господи, я уже сыт по горло твоим нытьем и причитаниями. Снимай свою одежду, иначе я порву ее.

Я была в ужасе, сердце бешено колотилось. Он уже взобрался на кровать и склонился надо мной. Его ладонь скользила снизу по моей груди к горлу, словно глумясь над прикосновениями, на которые я столько раз страстно отзывалась.

– Как легко выдавить из тебя жизнь, – произнес он. – И бросить твое тело в переулке. Еще с одной проституткой покончено, решит полиция. Тебя могут никогда и не опознать. А может быть, детектив Джон Ларни, этот надутый осел, будет проходить мимо морга и вдруг увидит тебя голую на столе. «Ах, Нон-ни, Нон-ни».

Он сошел с ума. Полностью. Его пальцы сжимались на моем горле, и вдруг голос в моей голове подсказал: «Не скули, не кричи… улыбнись». Я так и сделала. Уж не знаю, как мне это удалось. Затем я подмигнула ему, и это обескуражило его. Он отпустил меня.

– Господи Иисусе, Тим, тебе бы бульварные романы писать, – перевела дыхание я. – Я и не догадывалась, что у тебя такое богатое воображение.

Нужно было как-то рассмешить его.

Но он снова наотмашь ударил меня, еще сильнее.

– Научишься когда-нибудь держать язык за зубами?

Он начал тянуть за воротник моей блузки, но укололся о кончик стойки из китового уса.

– Кровь, – сказал он и, сунув палец в рот, перекатился на спину.

– Моя лучшая блузка, Тим, – произнесла я. – Дай мне ее снять.

Кое-как я расстегнула верхнюю пуговицу и села.

– Пусти меня в ванную комнату, чтобы я могла приготовить себя для тебя. Эта твоя мужская сила, – как же я ненавидела себя за эти слова, – очень возбуждает меня, Тим.

Он перевел взгляд с меня на свой кровоточащий палец, и я соскользнула с кровати. Туалет находится в коридоре. И если я…

– Сними-ка свои туфли, – вдруг приказал он. – Оставишь их тут.

– Конечно, Тим.

Я расстегнула застежки.

– От меня не сбежишь, – пробормотал он. – Я найду тебя повсюду, куда бы ты ни пошла.

– Тогда можешь пойти со мной в туалет, – предложила я.

Я смотрела на его обнаженное тело – тело, которое, как мне казалось, я любила. «Наслаждайся, как это делают мужчины», – когда-то сказал он. Какой же я была дурой.

– Давай. Иди, – сказал он. – Но по-быстрому. Тот парень будет ждать меня.

Я прошла мимо него и очутилась в коридоре. Бросилась вниз по лестнице и выскочила на улицу. На тротуарах Стейт-стрит были свалены кучи грязного снега, но даже босыми ногами я не чувствовала холода. Тиму придется одеться, так что у меня есть несколько минут. Куда идти? В собор Святого Имени Господнего. Я могла бы спрятаться в исповедальне. Нет, в церковь он обязательно заглянет. В дом приходского священника? И объяснять свое плачевное состояние его экономке? Это вряд ли. Монастырь? Не исключаю, что он может начать ломиться в двери и к монахиням – с него станется. Домой тоже нельзя. Туда он явится в первую очередь. Кроме того, не могу же я бежать до самого Бриджпорта без туфель и пальто. Денег у меня ноль. Думаю, возница конки мог бы пустить меня и так, но трамваев не видать. К тому же пассажиры будут пялиться на меня. А что, если я встречу кого-то из знакомых? Нельзя ни к Майку, ни к Розе, ни к Джону. Тим может отправиться и к ним домой. Полиция? Я живо представила себе, как говорю сержанту на проходной: «Добрый вечер, я Нора Келли. Меня только что избил один мужчина, которого я любила, как мне казалось». О боже, ведь у газетчиков есть свои осведомители в каждом полицейском участке. Пикантнейшая история – «Родственница городского чиновника подверглась нападению своего любовника-гангстера»…

Позади осталось добрых три квартала, и я остановилась. Других людей на улице я не замечала, но теперь оглянулась и увидела двух мужчин, которых, должно быть, проскочила. Они стояли и смотрели на меня.

– Вам помочь чем-нибудь? – спросил один из них.

– Спасибо, – начала я, – может быть, вы могли бы…

Но тут вмешался второй:

– Что, потеряла своего клиента?

Он засмеялся.

– Идите к чертям, – огрызнулась я.

– Да я пошутил, – заявил тот и направился ко мне.

В этот миг я услышала шум приближающегося автомобиля. Ну конечно, он гонится за мной на своем «Олдсмобиле». Я забежала за угол и выглянула на Стейт-стрит. Было видно, как его машина остановилась перед собором Святого Имени Господнего. Он зашел в церковь. Слава богу, что я не пошла туда. Но куда теперь?

Часы на церкви пробили восемь. Улицы опустели. Он без труда найдет меня. Спрятаться в таверне или ресторане? Их тут в округе всего ничего. Он быстро отыщет меня и там. Мысль о Тиме билась у меня в голове и толкала прочь из этого места. Но куда?

Я вышла на мост через реку. Ноги мои промокли, пальцы обжигал холод. Я дрожала. Ко всему прочему пошел снег. Крупные хлопья падали на меня, ложились на поверхность воды. На мосту было скользко, и, чтобы перейти его, я держалась за поручни. Не хватало еще свалиться в реку. Покончить с собой, помимо всего остального.

Эта мысль рассмешила меня. Но затем – о боже! – снова послышался шум «Олдсмобиля»!

Я бросилась бежать и свернула на Вакер-стрит. Прошу тебя, Господи, пусть он решит, что я направляюсь в Бриджпорт, и поедет прямо. Я свернула направо и оказалась перед сереющей под снегом громадой каменного здания. Опера. Внутри зрители и тепло. Возможно, я могла бы проскользнуть сюда через заднюю дверь…

Почему бы и нет? Сегодня Долли выступает здесь в роли веселой вдовы в оперетте Легара.

Тим часто хвастался, что никогда не забирает Долли после театра. Он ей не мальчик на побегушках. У нее есть своя машина с шофером, и она сама может либо присоединиться к нему в казино, либо вернуться в «Палмер Хаус». А будет он там или не будет, это уж как ему самому угодно.

Долли. Долли. Поможет ли она мне? То, каким тоном она тогда сказала ему свое «нет»… С другой стороны, Тим ведь упоминал, что Долли считает меня девушкой, от которой не стоит ждать неприятностей.

Пожилой мужчина у дверей за кулисы долго рассматривал меня – я промокла и представляла собой жалкое зрелище. Затем взгляд его остановился на моих босых ногах. Я сказала, что пришла увидеть миссис Мак-Ки.

– Ничего не знаю. Миссис Мак-Ки не предупреждала, что кто-то должен к ней прийти. В этом смысле она очень привередлива.

– Пожалуйста, пустите меня в какой-нибудь уголок в подвале, пока не закончится спектакль, а потом сообщите ей мое имя. Я вам напишу. Уверена, она меня примет. Очень вас прошу.

– Ну хорошо, хорошо. На улице приморозило, холод собачий. Я пущу вас в ее гримерную, но только не украдите там ничего.

Так я оказалась в шикарной личной комнате Долли. У дальней стены стоял диван. Можно сесть! Спасибо Тебе, Господи, спасибо! Я стащила носки и начала растирать ноги, чтобы вернуть им чувствительность. Моя блузка и юбка промокли насквозь.

Дверь открылась. Нет, это не Долли, а Кэрри О’Тул, ее костюмерша, женщина, с которой я познакомилась на примерках Долли. Ей, должно быть, хорошо за шестьдесят, она сама из Бруклина в Нью-Йорке, как не раз мне рассказывала. И это, насколько я знаю, единственный человек, который может себе позволить безнаказанно подшучивать над Долли.

– Смотрите-ка, кто к нам пришел, – сказала она.

– Ох, Кэрри, я…

– Вижу, – перебила она. – Снимайте эти мокрые вещи, а я подберу вам что-нибудь из нарядов «ее высочества».

– Не думаю, что…

– И поторапливайтесь. Скоро Долли уйдет за кулисы на смену костюма, и мне нужно будет помогать ей.

Я завозилась с пуговицами своей блузки, но пальцы мои окоченели, они не гнулись и дрожали…

Кэрри стала помогать. Она увидела порванный воротничок и подняла на меня глаза. Затем она сняла мою блузку и начала расшнуровывать корсет. Я вскрикнула.

– Что, больно? – спросила она.

– Я просто… Я…

– Ударилась о дверной косяк? – подсказала она и стащила с меня корсет. – Синяк уже становится фиолетовым.

Кожа у меня на груди была совершенно ужасного цвета.

– Ничего не сломано? – участливо поинтересовалась Кэрри.

– Не знаю. Не думаю.

– Сделайте глубокий вдох, – скомандовала она.

Я вдохнула.

– Дышать вы можете. Видимо, вы в порядке. Пойдите примите горячую ванну. Тут классная сантехника.

– Я в курсе. Мой брат Майк устанавливал эту систему.

– Интересное получается совпадение, правда? – произнесла она, качая головой, а потом засмеялась.

– Извините, – начала я, – даже как-то дико говорить такие вещи. Тут просто… Кэрри, я сама не могу поверить в то, что такое могло случиться. Я имею в виду, что мой друг ни с того ни с сего вдруг набросился на меня.

– Эй, Нора, со мной вы можете не притворяться. Я знаю, кто вас избил. И было бы неправдой, если бы я сказала, что удивлена. Просто пойдите и полежите в ванне. Используйте соли для купания. Когда ты чистая и от тебя хорошо пахнет, это здорово помогает.

– Откуда вы знаете? Вас что, тоже… били?

– Не меня, но… – Она закатила глаза, а потом покосилась на туалетный столик, уставленный фотографиями Долли с ее почитателями.

– Долли? Он никогда не посмел бы поднять руку на нее!

– Да неужто?

В дверь постучали.

– Две минуты, – сказал кто-то.

– Мне лучше уже идти, – встрепенулась Кэрри. – После ванны прилягте на шезлонге. Здесь достаточно безопасно. Вы удрали от него. Умная девочка.

Она оглядела меня.

– Вы не позволили ему выбить вам передние зубы. У вас есть еще час до занавеса.

В горячей воде с ароматом лаванды мои плечи расслабились. Вся грудная клетка болела. На обеих грудях расплылись багровые синяки. Дышать. «Дыши», – сказала я себе и начала засыпать в ванне. Потом у меня мелькнула мысль: а что, если прямо сейчас сюда вломится Тим? Если он решит прийти сюда и…

Я выбралась из ванны и вытерлась. В гримерной начала искать свою одежду. Ее там не было. Кэрри забрала ее, она провела меня. Они с Долли обе боятся Тима. И они расскажут ему, где я.

Дверь гримерной открылась. Я нырнула за спинку шезлонга. Вошла Кэрри, она была одна. Слава богу.

– Вот, – сказала она. – Все вещи Долли слишком велики для вас, но у одной девочки из хора как раз такой размер.

Она протянула мне жакет и юбку – черная саржа.

– Она покупала это для похорон. Говорит, что вы можете себе это оставить. Она больше не хочет себе такую печальную одежду. Ваша блузка порвана, а состояние юбки не намного лучше. Выбросьте их. Не нужно надевать это снова.

Она была права. Кэрри протянула мне также пару туфель Долли, которые пришлись мне впору.

– Ох, Кэрри, а что, если Тим придет и сюда?

– Обычно он этого не делает. Но на всякий случай я шепнула Чарли, который стоит на дверях. У нас тут есть крепкие парни из рабочих сцены, которые могут и поколотить Тима, если он что-то затеет. А когда он сталкивается с теми, кто не слабее него, то ведет себя как шелковый.

Я услышала аплодисменты и восторженные выкрики публики. Занавес опустился, Долли раскланивалась со сцены.

– Мне пора, Кэрри.

Но она порылась в ящике витиеватого белого буфета и достала оттуда панталоны, нижнюю сорочку и картонку с булавками. Я начала одеваться, подгоняя под себя нижнее белье, а воображение тем временем рисовало картины, как Тим ссорится с рабочими сцены.

– Мне уже нужно было уйти, – сказала я Кэрри. – Убраться, пока Долли не…

Но тут вошла она. На пороге стояла Долли, и юбка ее костюма загораживала весь дверной проем. Нет ли у нее за спиной Тима? Нет, слава богу. Она ничего не сказала. Кэрри указала на мою грудь, на которой из-за края сорочки виднелся темнеющий синяк. Я быстро натянула черный жакет, а Кэрри подошла к Долли и начала помогать ей, расстегивая лиф вычурного белого платья.

– Мне жаль вас, Нора, – произнесла Долли. – Правда жаль. Я думала, что он контролирует свое дурное настроение. Что вы ему такого сказали?

– Я? Сказала ему? Что вы имеете в виду? Это было не дурное настроение. Он хотел избить меня. Совершенно хладнокровно. И преднамеренно.

Долли выбралась из своего платья и накинула халат, который держала Кэрри. Она села перед зеркалом своего туалетного столика и начала снимать сценический грим, нанося на лицо какой-то крем, пока ее черты не скрылись под белесым слоем. Я следила за тем, как она ватным тампоном стирала с себя образ Веселой вдовы. Никогда прежде я не видела лицо Долли без косметики.

Яркий свет над зеркалом высвечивал мелкие морщинки, покрывающие ее щеки и лоб. Вокруг глаз были светлые пятна. Она обернулась ко мне. Я уже была одета.

– Так где же мы вас спрячем? – задумчиво произнесла она. – Я бы предложила здесь, но все же существует определенный риск, что Тим… Вы можете отправиться домой к Кэрри.

– Господи Иисусе, Долли! А вы помните, что было в прошлый раз? Он ведь, когда не нашел вас у меня, разбил мне фарфоровое блюдо, а это был настоящий ирландский «беллик», – возразила Кэрри.

– Это должен быть кто-то, кого он не знает, – сказала Долли мне. – Не из вашей родни.

– А как насчет гостиницы? – предложила Кэрри.

– Я… У меня совсем нет денег, – предупредила я.

Долли сделала небрежный жест пальцами в мою сторону. Она как раз накладывала на лицо слой тонирующего крема, а затем подвела глаза черным косметическим карандашом. Воссоздала себя.

– К завтрашнему дню Тим отойдет. И явится к вашей двери с охапкой роз. И будет полон раскаяния – с ним всегда так, – заметила Долли.

– Всегда? Боже мой, Долли, как вы ему такое позволяете?

– Он ведь не имеет в виду ничего плохого. Ему тоже нелегко находиться в моей тени. И я делаю ему поблажки.

– Так я тоже была одной из таких поблажек? – поинтересовалась я.

– Видите ли, Тим – мужчина с большим аппетитом, – пояснила она. – А я… – Она умолкла.

– Не переживала по этому поводу, – закончила за нее Кэрри.

– Это не так, – возразила Долли. – Я, конечно, женщина страстная, но моя энергия должна быть направлена на мою работу.

– Выходит, я давала вам передышку, так, что ли? – удивилась я.

– Уж лучше вы, чем какая-нибудь бестолковая девица из хора, вообразившая, что у них с ним великая любовь, – вздохнула Долли.

– Или которая начинает грозить, что пойдет к копам, – вставила Кэрри. – Помните ту итальянку? К нам явился ее отец и заявил, что поднимет большой шум, выложит все газетчикам. Уладить это стоило дороже, чем стоит ночь в номере отеля.

– Пойти к газетчикам? – переспросила я. – Но я, напротив, не хотела бы, чтобы кто-то об этом знал. Мне так стыдно!

– Это ведь он вас бил, а не наоборот, – заявила Кэрри. – Это ему должно быть стыдно.

– И все же вы, должно быть, как-то спровоцировали его, – высказала предположение Долли.

– Нет, нет, ничего такого.

– Разве вы не рассердились на него за то, что он угрожал вам на свадьбе? – не унималась она.

– Рассердилась? Ну, не очень-то. Просто сказала ему, что так не может продолжаться. Долли, он мог бы все выложить моей семье, если бы вы не остановили его там.

Она тягостно вздохнула.

– Он действительно держит зуб на всех вас, Келли, и ненавидит того детектива. Как бишь его фамилия? Ларни. Он говорит, что ваш брат и кузен смотрят на него свысока. И что ему ужасно хочется стереть с их физиономий это высокомерие.

– Это он вам такое говорил? Какой ужас.

Однажды вечером, еще маленькой девочкой, я застала у нас на кухне за столом соседку. С ней было трое ее маленьких сыновей, они плакали. Мама готовила чай, а бабушка Онора держала ее за руку. Папа с дедушкой Патриком вышли куда-то из дома.

– Они переговорят с ним, – сказала соседке бабушка Онора.

– Он очень пьян, – ответила та. – В него вселился дьявол.

Потом папа с дедушкой Патриком вернулись, и та женщина ушла вместе с ними.

– Вправили ему мозги, – сказал дедушка Патрик бабушке Оноре, когда они с отцом вернулись домой. – Это один из тех парней, которые оставляют свою скрипку за порогом.

На следующее утро я спросила у мамы, что дедушка Патрик имел виду, говоря это бабушке.

– Ох, Нони, – вздохнула она. – Есть люди, которые очаровывают всех окружающих, но при этом мучают тех, кто их любит.

– Но почему, мама, почему?

– Думаю, потому что у них есть такая возможность, – ответила она.

– А он снова будет бить ту леди?

– Надеюсь, что нет, Нони. Твой папа с дядей нагнали на него страху. Ей бы, конечно, уйти от него. Но куда она может пойти? У нее здесь даже матери нет. В Ирландии у нее нашлось бы полно родичей, хоть и нет никаких гарантий, что они были бы ей рады. Бедняжка.

Бедняжка. Долли со всеми ее деньгами и популярностью позволяла Тиму грубо обращаться с собой, а потом принимала его обратно. Терпела, что он изменял ей. «Я женщина страстная», – сказала она. Ну, если страсть означает именно это, прошу Тебя, Господи, убереги меня от такого! Любовь. Я ведь действительно думала, что люблю его. Человека, который был в шаге от того, чтобы чуть сильнее сжать свои пальцы и придушить меня.

Некуда идти? Что-нибудь придумаю. Нужны мне его розы и извинения! Все, я проснулась, страна волшебных грез далеко позади, а злая фея улетела.

Долли встала. Кэрри сняла с нее халат. Долли была сильно затянута в корсет, и толстые складки ее плоти выпирали наружу. Это выглядело пугающе. Он за это бьет даже ее? Что бы он тогда сделал со мной?

– Глупая вы, Долли, – произнесла Кэрри. – Тим становится все хуже и хуже. Однажды он кого-нибудь прикончит. И это можете быть вы!

Долли засмеялась из-под надеваемого через голову платья.

– Я сама режиссер этой драмы, – сказала она, когда в вырезе появилась ее голова. – В итоге Тим всегда подчиняется.

Кэрри покачала головой и сокрушенно сказала:

– Вы никогда не прогоните его, не скажете ему, что все кончено, как это сделала Нора. – Она взглянула на меня. – И ему это очень не понравилось. Он опасен. На вашем месте я убралась бы из Чикаго подальше.

Долли разглаживала юбку своего платья, присобранную на талии и ниспадающую вниз крупными складками, скрывающими ее полноту. Она заметила, что я рассматриваю ее.

– Любопытствуете по поводу моего наряда? – поинтересовалась она.

– Ну, он выставляет вас в самом лучшем свете, – отметила я.

Я не могла поверить, что интересовалась одеждой, тогда как должна была уносить ноги, спасая свою жизнь.

– Его сшила парижская портниха, мадам Симон, – пояснила Долли.

– Та самая, которая шила вам платье для свадьбы Мейм?

– Да, она…

– Вы что, обе с ума сошли? – заорала на нас Кэрри, переходя на фальцет[11]. – У меня, например, в голове другое крутится: во что одеть Нору, когда она будет лежать в гробу?

Она выразительно щелкнула пальцами перед носом Долли.

– Мы должны срочно найти место, где спрятать это дитя, – заявила она.

Однако Долли продолжала щупать пальцами ткань своего платья.

– Бархат, – сказала она. – Сделано во Франции.

– Долли, – произнесла я. – Кэрри права. Тим может направляться сюда прямо сейчас.

– Я должна была завтра утром ехать поездом до Нью-Йорка. А оттуда – пароходом в Париж. Чтобы забрать свой гардероб, который заказывала у мадам Симон. У меня уже есть все билеты.

– Долли, ради бога… – поторопила ее Кэрри.

– Спокойно, Кэрри, я думаю.

Она посмотрела на меня.

– Вы могли бы поехать туда вместо меня, – вдруг заявила она. – Переделать имя в проездных документах довольно просто.

– Мне поехать в Париж?!

– На самом деле я не была так уж заинтересована в этой поездке. Не люблю пересекать океан зимой. Я думала, что Тиму следовало бы немного поволноваться о том, чем я буду заниматься там. Чтобы привлечь его внимание. Но теперь…

Кэрри хихикнула.

– Париж? – рассеянно повторила я. – Это невозможно. Я не могу ехать в Европу. Оставить семью, работу? У меня есть родственники в Галене – возможно…

Раздался стук в дверь. Затем послышался мужской голос:

– Здесь мистер Макшейн.

Это был Чарли, швейцар.

– Он пьян. Пара наших ребят отвели его в зеленую комнату. И дали еще бутылку. Но он буянит, Долли, – добавил он.

– Благодарю, Чарли. Передайте Тиму, что я буду через минуту.

Долли села за туалетный столик, быстро написала записку, затем вложила ее в конверт, а на конверте указала адрес.

– Отдадите это мадам Симон, – сказала она мне. – Ее магазин находится на Риволи. Это возле улицы Сен-Оноре, где расположены все дома моды.

«Оноре, – подумала я. – Бабушка Онора! Это ты направляешь меня?» Она ведь спасла своих детей, в том числе моего папу, от голодной смерти, когда бежала из Ирландии с четырьмя малютками и еще одним, которого тогда носила под сердцем. Так что от одного мужчины я уж точно смогу спастись. «Вперед», – приказала я себе.

– Я поеду, – согласилась я. – Спасибо вам большое, Долли, спасибо!

Она открыла свой туалетный столик и достала оттуда маленькую сумочку. Потом отсчитала двадцать пять долларов.

– Возьмите это. За мой гардероб уже уплачено. Вы там все проверите и организуете вместе с мадам Симон отправку сюда. В записке я предлагаю ей дать вам работу.

– Работу? – Я оторопело посмотрела на нее. – В Париже?

– Нора! – привела меня в чувство Кэрри. – Через три минуты Макшейн может начать ломиться в эти двери. Довольно уже вопросов.

Долли нанесла на щеки немного румян. И встала.

– Отправляйтесь в отель «Дрейк», – сказала она Кэрри. – Скажите консьержу, чтобы отправил телеграмму в офис пароходной компании «Френч Лайн». Пусть заменят мое имя на имя Норы. «Чикаго» отходит в четверг, Нора, так что вам необходимо попасть на утренний поезд до Нью-Йорка.

– Погодите-ка, – сказала я. – Так название корабля «Чикаго»?

– Я ведь только что так и сказала, разве нет? – удивилась Долли.

«Чикаго». Еще один добрый знак.

– Вы идите через парадный вход, – сказала нам Долли. – А о Тиме я позабочусь.

Она улыбнулась на прощанье и ушла.

– Укротительница тигров, – пробормотала Кэрри.

* * *

В отеле «Дрейк» я проследовала за Кэрри через фойе к стойке администратора. Она передала консьержу распоряжение Долли и купюру в пять долларов. Телеграмма в пароходную компанию будет отправлена немедленно, заверил он. Дело было сделано.

Мы стояли рядом и смотрели в окно нашего номера, которое выходило на темные просторы озера Мичиган.

– По мне, так слишком уж много воды, – вздохнула Кэрри. – Я сама из Типперэри. И впервые увидела море только тогда, когда в девятнадцать лет плыла через океан. С Долли мы познакомились, когда я работала уборщицей в театре в Нью-Йорке сорок лет назад.

– Сорок? Выходит, сейчас Долли…

– Да, ей достаточно лет, чтобы понимать, что к чему, но этот Макшейн заморочил ей голову. Для меня он всего лишь большой балбес, несмотря на все его выигрышные стороны. – Она обернулась ко мне. – Я рада, что вы уезжаете далеко. Он портится все больше и больше. А Долли во всем ему потакает. Возможно, если бы она пожестче взяла его с самого начала… – Она пожала плечами. – Мужчины, которые бьют своих женщин, не видят в этом ничего предосудительного. Вроде как это их собственность, с которой можно делать, что пожелаешь.

– Я так благодарна вам. Даже не верится, что Долли такая щедрая, – сказала я.

– Это в любом случае обойдется дешевле, чем нанимать адвоката, чтобы тот защищал Тима, когда он изнасилует и убьет вас! Вы уедете, и Долли вернет Тима в колею. Он не хотел, чтобы она ехала в Париж. И она заявит ему, что передумала – ради него.

Кэрри отошла от окна и расстелила постель на двух кроватях.

– В сумке есть ночная сорочка для вас, – сказала она.

Я вынула оттуда длинную шелковую ночную рубашку с глубоким кружевным вырезом и приложила ее к себе.

– Одна из вещиц Долли. У нее для любой декорации всегда есть правильный костюм, – усмехнулась Кэрри. – Ну, ей ведь необходимо вести за собой мужчину. Что же до меня, то я предпочитаю фланель.

– Думаю, я буду спать одетой – на случай, если среди ночи придется вскакивать и бежать, – сказала я.

На мне по-прежнему была черная похоронная одежда.

– Макшейн не знает, где вы. К тому же охранником тут – крутой мужик, тертый старый калач. Поспите хорошенько и на целую ночь забудьте о том, что с вами случилось.

Но я не смогла раздеться. Так и лежала без сна, вцепившись в простыни и прислушиваясь к малейшим шорохам в коридоре. Я хотела было передать записку для Генриетты через шофера Долли. Но Кэрри сказала:

– Ну конечно, замечательно! А что, если Тим следит за вашим домом и увидит, как к нему подкатывает Реймонд на «Даймлере» Долли?

– Но у меня совсем нет одежды, – возразила я. – Только это черное платье.

– Купите все в Нью-Йорке, – успокоила она меня. – Сразу отправляйтесь на Деланси-стрит.

Нью-Йорк? Париж? До этого я никогда не уезжала из Чикаго дальше, чем в Игл-Ривер, штат Висконсин, где у Эда был летний домик. Теперь же мне казалось, что я уже вообще никогда не смогу сомкнуть глаз. Но я ошибалась.

Меня разбудили лучи восходящего солнца. Поначалу сбитая с толку, я растерянно разглядывала незнакомую комнату, но потом все вспомнила и резко села на кровати. Тим. Долли. Париж. Кэрри похрапывала рядом.

Я стыдилась даже думать о случившемся. Я бы не смогла рассказать это Майку. Он бы не ограничился разговорами с Тимом Макшейном. Он оторвал бы голову мерзавцу – или, по крайней мере, попытался бы. И одному Господу известно, что Тим сделал бы в ответ. Даже подумать страшно. У Тима есть пистолет.

Ладно, что теперь? Я должна кому-то дать знать, что уезжаю. Эду, наверное. Как раз сейчас он должен двигаться в мою сторону. Он уже давно завел привычку бегать на рассвете вдоль озера даже зимой. Один старый боксер как-то сказал ему, что все, что ему требуется для ринга, – это час утреннего бега. «В результате у тебя будет пара крепких ног, мощные легкие и сосредоточенный ум», – заявил он ему.

Эд говорил, что это работает. Он ведь оставался непобедимым во всех схватках в Брайтон-парке. Благодаря тому, что он выносливее противников, объяснял он мне. По его словам, нужно было как-то объяснять то, что он оставался на ногах даже под градом ударов.

Я поддразнивала его:

– Господи, Эд, ты слишком тощий, чтобы стать следующим Джеком Демпси[12]. Так зачем ты это делаешь?

– Для меня достаточно быть чемпионом Брайтон-парка, – отвечал он.

Сам он уже давно не боксировал, стал серьезным инженером. Но во время всех боев по-прежнему находился где-то рядом с рингом. А еще бегал по утрам, после чего заскакивал на раннюю мессу в церковь Святого Имени Господнего. Я взяла билет на корабль, деньги, написала записку Кэрри и вышла из номера.

Я перехватила Эда, когда тот поворачивал на Мичиган-авеню прямо под вывеской отеля «Дрейк». Солнце как раз поднималось из озера.

– Эд.

Я встала у него на пути.

– Нони? Что случилось? Кто-то умер?

Он с тревогой посмотрел на черный похоронный костюм на мне.

– Никто не умер, Эд. Но мне необходимо с тобой поговорить.

Солнце взошло уже достаточно, чтобы превратить темные воды озера в синие.

– Давай-ка пройдем на берег, – предложил он.

Я кивнула, но прогулка туда выдалась та еще – по заросшему бурьяном пустырю, среди разных деревяшек и мусора, выброшенного на сушу озером. На эстакаде прямо рядом с водой были проложены рельсы, и я слышала свист паровозов, доносящийся с Иллинойского центрального вокзала.

Эд, понятное дело, снова завел разговор о том, какие тут должны быть пляжи, протянувшиеся с севера на юг, где семьи с детьми будут гулять по зеленой травке, а не среди гор гниющих отбросов, обходя дохлых разлагающихся животных. Как будто богатые когда-нибудь пустят людей из трущоб шататься перед уютными дворами их домов по воскресеньям.

Он оживленно размахивал руками, бросаясь фразами вроде «бабушка Онора», «залив Голуэй» и «Чикаго может быть таким же зеленым, как Ирландия», пока я не прервала его, заорав:

– Эд! Я попала в беду.

Его лицо вытянулось.

– Нет, я не беременна, но…

Я подошла к плоскому камню и, усевшись, выразительно хлопнула ладонью по месту рядом с собой. Он тоже сел.

– Я должна уехать из Чикаго.

– Попутешествовать немного очень полезно, – заявил он. – Это расширяет кругозор. Только побывав в геодезической экспедиции и вернувшись сюда, я понял, что Чикаго никогда не встанет в один ряд с величайшими городами мира, пока берег нашего озера…

– Эд, прошу тебя! Я должна уехать сегодня.

Черт возьми. Я чувствовала, что распускаю нюни. А плакать было нельзя. Поэтому я начала тараторить. Заставила себя рассказать ему все. Слова лились из меня потоком. Мои годы, проведенные с Тимом, и эта последняя ночь. Пока я говорила, Эд встал и начал нервно вышагивать передо мной. На меня он не смотрел.

Наконец я закончила словами:

– Тим Макшейн пообещал убить меня, если я от него уйду, а я все-таки ушла.

– Мы с Майком поговорим с Макшейном. Об этом можешь не беспокоиться.

– Нет, Эд, это совершенно бессердечный подонок. Хотя я долгие годы обманывала себя, стараясь этого не замечать. Никто не знает, что он может сделать.

– Пусть только попробует замахнуться на меня. Я вырублю его, как когда-то уложил того десятника.

Да, то был звездный час Эда. Он стукнул одного мужика, который оскорблял его самого и остальную его команду. За это его послали к полковнику Роберту Маккормику, управляющему Санитарной службой города, который должен был его уволить. Но Маккормику понравился парень, сумевший постоять за себя, и он продвинул Эда по службе. Впоследствии они стали друзьями, хотя Маккормик был ярым республиканцем.

– Но у Макшейна есть пистолет. Я должна уехать отсюда. Пожалуйста, выслушай меня!

Эд наконец кивнул.

– У нас есть родственники в Галене.

– Боюсь, он будет меня искать. Я уезжаю в Париж.

– Думаю, это достаточно далеко отсюда, – согласился Эд. – И у меня там есть друг…

– Нет, не тот Париж, что в штате Иллинойс, Эд. В Париж во Францию.

Это добило его.

– Нони, ты с ума сошла!

– Не могу рассказывать тебе сейчас все подробности, но один друг дал мне билет туда, а также шанс получить там работу.

Эд покачал головой. Он готов был спорить.

– Тим очень опасен, Эд, – продолжила я. – Он может пойти к газетчикам. Он может использовать меня, чтобы достать вас, мою семью.

– Он может это сделать в любом случае.

– Как только я уеду, Долли приструнит его. Прошу тебя, Эд.

Он долго и пристально посмотрел на меня.

– Окей, – наконец произнес он. – Тебе понадобятся деньги. Мы пойдем в банк и…

– Я должна ехать прямо сейчас! И успеть на девятичасовой поезд до Нью-Йорка. У меня есть двадцать пять долларов.

– Маловато, этого не хватит, – заметил он.

Я пошла за ним на Делавэр-стрит, где был припаркован его «Паккард». Мы сели в его большую машину.

– Остановимся возле моего дома, а потом я отвезу тебя на вокзал.

– Ох, Эд, спасибо тебе! Ты так добр ко мне. Не знаю, как мне тебя отблагодарить… Мне так стыдно… Я…

– Цыц! – любимое словечко бабушки Оноры. – Ты Келли, Нони, и мы с тобой одной плоти и крови.

– Одной плоти и крови, – повторила я. – Что подумает Майк? Он возненавидит меня. Я никогда не смогу смотреть ему в глаза. Я…

– Никогда – это большой промежуток времени, Нони.

– Ты же не расскажешь ему про… Тима Макшейна?

– Не такой уж это большой секрет, Нони, – ответил он.

– Боже мой! Так Майк все знает?!

– Макшейн большой хвастун, и однажды вечером в баре «Палмер Хаус» он намекал Майку, что ты…

– И что же Майк?

– Назвал его лжецом и ушел. Макшейн был тогда пьян.

– О нет! Когда это было?

– Где-то год назад.

– И никто из вас ничего мне не сказал?

– Я спросил свою жену, она сказала, что у парня крыша поехала. Что ты никогда бы в жизни…

– Эд, ты сказал Мэри… А Майк, он что-то говорил Мейм?

Слова застревали у меня в горле.

– Я же сказал тебе, Нони: мы решили, что это ложь, вот и все. Отрицай все. Тут только его слово против твоего.

Его жена Мэри впустила нас в дом, только и сказав:

– Доброе утро, Нони.

Затем она вернулась к кормлению маленького Эда. Совершенно очаровательный малыш, копия Эда и третий рыжий в семье Келли.

Поразительно, что она на задала мне никаких вопросов. Мы болтали о ее малютке, пока Эд был в другой комнате. Настоящая жена политика.

Эд вручил мне конверт. Внутри было двадцать пять долларов.

– Поехали, – сказал он.

Уже на Арчер-стрит на подъезде к вокзалу я произнесла:

– Эд. Мне очень жаль, что так вышло. Сама не могу поверить, что позволила себе… – Я умолкла. – Ты ненавидишь меня, Эд? И остальные тоже будут ненавидеть?

Он обернулся ко мне и улыбнулся. Слава Тебе, Господи.

– Я люблю тебя, Нони. Мы же с тобой оба рыжие, близняшки. Все люди ошибаются. Важно только то, как они ведут себя после этих ошибок.

– А что ты скажешь всем нашим? И как быть с мистером Бартлеттом? С моей работой?

– Бартлетту я скажу, что ты отправилась улаживать семейные дела в Ирландии. А что касается семьи… Возможно, им лучше не знать, куда ты поехала на самом деле, на случай, если Макшейн заявится искать тебя к вам домой.

Я об этом думала. Долли не позволит ему. Долли, она…

– А что с паспортом? – спросил Эд.

– Паспорт? У меня с собой даже смены нижнего белья нет, – ответила я.

– На самом деле иметь паспорт не обязательно, – продолжил он. – Но обзавестись каким-то документом не помешало бы. Сейчас как раз восемь часов. Пат должен быть уже у себя в кабинете.

– Пат?

– Пат Нэш. Он что-нибудь придумает.

Мы въехали во двор строительной компании «Нэш Бразерс», которая занимала целый квартал на Западной Восемнадцатой улице.

– Оставайся здесь, Нони, – скомандовал Эд.

Я с радостью осталась в машине. Не хотелось бы еще и Пату Нэшу что-то объяснять.

Через десять минут Эд трусцой вернулся к автомобилю.

– Нужно торопиться. Мэтт ждет у своего дома.

В конце концов я покинула Чикаго с пятьюдесятью долларами, адресом мадам Симон и временным паспортом, выданным мне федеральным судьей Мэтью Крейгом.

– Я вернусь весной, – пообещала я Эду, садясь в вагон.

А всем остальным напишу. Обязательно напишу, подумала, когда поезд трогался от перрона. Но тогда я не чувствовала ничего, кроме огромного облегчения.

Я была рада, когда за окном мелькали последние постройки Чикаго. Убегаю. Убегаю. Убегаю.