Читать книгу Герои умирают - Мэтью Стовер - Страница 19

Служитель почтительно придержал дверь, давая Хари пройти. Переступив порог маленькой комнаты, Хари пожал ему руку – физический контакт представителей двух каст, высокой и низкой, не совсем обычный, но и не то чтобы неслыханный, маскировал передачу пакетика кокаина. Все выплаты осуществлялись безналичным путем, денежные потоки находились под строгим и неусыпным контролем; зато любой представитель высших каст, начиная с Профессионалов и далее, мог совершенно легально приобрести кокаин или иные возбуждающие средства; наркотики давно уже ходили на черном рынке как универсальный обменный эквивалент, а просить представителей нижних каст об одолжении, не подкрепляя просьбу дозой кокаина, считалось чуть ли не дурным тоном. Вот почему, отправляясь в социальный лагерь Бьюкенен, Хари всегда привозил с собой порядочный запас наркотика – каждое его посещение отмечалось массовой раздачей взяток, причем очередь желающих получить белый порошок неизменно увеличивалась. Если сначала Хари подмазывал только начальника лагеря, то теперь приходилось давать на лапу уже и Трудящимся, которые надзирали за хирургически оглушенными Рабочими, обслуживавшими заключенных, – так он покупал возможность поговорить с отцом.

Служитель без слов ткнул пальцем в тачпад на стене – показал Хари, куда ему жать, когда он решит выйти, – и поднял перед собой растопыренные ладони.

Десять минут.

Хари кивнул, и санитар закрыл за собой дверь; она захлопнулась, лязгнув замком.

– Папа? – заговорил он, подходя к кровати. – Пап, как ты себя чувствуешь?

Дункан Майклсон скорчился между двумя мокрыми от пота синтетическими простынями, глаза под закрытыми веками перекатывались, как два неровных мраморных шарика. На безволосом черепе выступили вены; тощие руки судорожно натягивали ремни со смягчающими прокладками на изнанке, стон вперемешку с неразборчивым бормотанием срывался с губ – ему снился бесконечный кошмарный сон.

«Черт, мне же обещали, что отец будет бодрствовать».

Тряхнув головой, Хари уже хотел шагнуть к тачпаду и вызвать санитара, но передумал, пожал плечами и отошел к маленькому окошку в дальней стене. За это окошко он добавлял по двадцать процентов к каждому ежемесячному платежу. Не грех и воспользоваться им когда-никогда.

Ежемесячный взнос Хари покрывал все расходы на содержание отца в лагере и был единственным, что отделяло Дункана от ярма киборга; оно и труд Рабочего в считаные месяцы отправили бы его на тот свет даже в те времена, когда его болезнь только начиналась, а сам он был намного сильнее, чем сейчас.

Хари оплачивал особые условия содержания отца в тюрьме уже десять лет.

За окном шел дождь, вода струйками бежала по стеклу, делая весь мир расплывчатым и серым. Вдруг всего в паре метров от окна молния ударила в молоденькое деревце, расщепив его ствол; треск электрического разряда и оглушительный грохот мгновенно пробудили рефлексы Хари, и он, коротко вскрикнув, упал на пол, перекатился на бок и встал на четвереньки у крошечного столика, где с омерзением тряхнул головой, ожидая, когда успокоится пульс.

На кровати открыл глаза отец.

– Хари? – Голос был злой и тихий, почти шепот. – Это ты, Убийца?

Хари оперся рукой о край кровати и встал:

– Да, папа.

– Господи, какой ты стал большой. Как дела в школе?

– Пап, я… – Он прижал руку ко лбу. – Хорошо, пап. Отлично.

– Тебе голову разбили? Я же говорил тебе: держись от Ремесленников подальше. Быдло они, и всё. А я как-никак Профессионал. Иди к маме, пусть зашьет.

Хари поднял руку и ощупал старый рваный шрам чуть выше линии роста волос. В десять лет он подрался с целой бандой пацанов из семей Ремесленников; те напали на него вшестером, пихали и выкрикивали дразнилку из тех, которые мальчишки часто сочиняют экспромтом. Она называлась «Отродье придурка».

По лицу Хари на мгновение скользнула улыбка: приятно было вспомнить, как один из обидчиков тут же покатился на землю, зажав руками яйца, по которым он саданул ботинком, а второй с воем прижал ладонь к прокушенному носу, пытаясь унять кровь. Эх, жалко, что ему уже не десять; вернуться бы сейчас в то время, так он бы еще двоих уложил, прежде чем их вожак – Нильсен, кажется, его звали, как-то там Нильсен – поставил в потасовке финальную точку кирпичом.

Но Хари не привык долго предаваться ностальгическим раздумьям, и сожаление о несбыточном быстро прошло. Мать не зашила ему рану, оставленную кирпичом Нильсена, – к тому времени ее уже три года не было в живых.

А Дункан гонял гусей с такой силой, что вполне хватило бы на двоих.

– Хорошо, папа.

– Вот и ладно… – Дункан снова бессильно потянул за ремень. – Ты можешь развязать веревки? Чешется, сил нет.

Хари развязал ремни, и Дункан с удовольствием принялся скрести себя вокруг пластин питания, прижатых к груди.

– Ох, благодать какая. Хороший ты парень, Хари… и хороший сын. Мне жаль, что я… ну, ты же знаешь, я мог бы… я… – Дункан закатил глаза, задергал веками и забормотал что-то гортанное, неразборчивое.

– Папа?

Хари потянулся к отцу, слегка его встряхнул. Его пальцы легли на плечо Дункана, и он ощутил каждое его сухожилие, каждую косточку, сустав. Беспощадная выучка Кейна подсказала ему, как одним движением вывихнуть это плечо, разделив кость и соединительную ткань.

Хари отдернул руку так, словно коснулся раскаленного железа, и даже посмотрел на свою ладонь, как будто ожидал увидеть ожог.

Он снова отошел от кровати, вернулся к окну и встал, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

Наверное, на всей Земле не было человека, незнакомого с историей жизни Хари по версии Студии – с классической историей успеха крутого парня из гетто Трудящихся Сан-Франциско. И лишь немногие знали, что Хари не родился Трудящимся. Его отец, Дункан Майклсон, преподавал социоантропологию в Беркли и был, по сути, основным автором всех учебников вестерлинга, а заодно целого ряда работ по культуре и традициям Надземного мира. Мать Хари, Давия Хапур, познакомилась с Дунканом, когда молоденькой магистранткой пришла к нему в семинар по основам языкового дрейфа. Союз двух наследственных Профессионалов поначалу был почти идеальным, и ранние воспоминания Хари были счастливыми.

Теперь Хари знал, что́ стало причиной отцовского падения. Прорвавшись к славе и статусу звезды, он сумел организовать платную медицинскую диагностику, которая установила, что Дункан стал жертвой прогрессирующей нейродегенерации. Дункан Майклсон страдал от аутоиммунного расстройства, которое разъедало химические синапсы в его мозге, периодически вызывая беспорядочные «короткие замыкания» в работе центральной нервной системы. Как бестактно выразился один представитель среднего медицинского персонала, «мозг твоего папаши последние двадцать лет занят тем, что медленно превращается в пудинг».

Но это теперь, а тогда, в детстве, Хари даже не замечал, что происходит. В шесть лет он стоял на пороге яркого и блистательного мира Знаний, который распахнули перед ним родители-Профессионалы, и был так увлечен его новизной, что не видел внезапно нахлынувшей угрюмости и резких перепадов настроения отца. Но первое избиение помнил прекрасно – дело было в отцовском кабинете, отец вдруг закатил Хари здоровую оплеуху, от которой он кубарем покатился по ковру, а потом схватил его руками за плечи и стал трясти, да так, что у мальчика искры посыпались из глаз.

А еще он помнил, как кричали друг на друга родители, обмениваясь репликами, в которых мелькали фамилии – те самые, которыми Дункан бравировал перед студентами на семинарах и лекциях и которые так пугали его мать, что у нее зубы начинали стучать от страха. Много лет спустя Хари достал на черном рынке книги запрещенных авторов и только из них узнал, что это были за фамилии и кому они принадлежали: Джефферсон и Линкольн, Вольтер и Джон Локк. Но в детстве он понимал лишь одно: отец слишком часто говорит об этих людях и они непременно доведут его до беды.

Так и случилось: ему запомнились быстрые, деловитые движения социальных полицейских в серебряных масках, которые пришли арестовать Дункана. Шестилетний Хари уже давно спал, когда его разбудил рык отца; мальчик все видел, подглядывая в крошечную щелку у двери детской.

Дункан был не то слишком горд, не то чересчур болен, чтобы лгать; после его исчезновения прошла всего неделя, когда полицейские вернулись и перевезли Хари и его мать в двухкомнатную квартирку в районе Миссия, в гетто для Трудящихся.

Годами Хари упрямо верил, что его мать не развелась с отцом только из-за любви к нему и не могла покинуть мужа, даже когда его безумие проявилось так явно, что его перевели в низшую касту и со всей семьей переселили в трущобы Темпа. В других семьях ни в чем не повинного супруга спасал от декастации развод. Только подростком Хари понял, что развод не защитил бы статус его матери, ведь она не донесла на Дункана за подстрекательство к мятежу, а это в глазах Социальной полиции делало ее соучастницей.

Просто ей больше некуда было идти.

Отца отпустили к ним через месяц. Их имущество конфисковали, ведь Труженики не имеют права получать доходы с работы Профессионалов. Ни Дункан, ни Давия не обладали никакими навыками Трудящихся; ни на что, кроме черной работы, они не годились. А Дункану становилось все хуже: он все чаще срывался, распускал руки, выкрикивал какие-то лозунги о «правах человека».

Хари так никогда и не узнал, от чего именно умерла его мать. Он привык считать, что в один прекрасный день отец слишком сильно избил ее, а потом в клинике для Тружеников обдолбанный демеролом медик прописал ей неправильное лечение. Самым ярким воспоминанием Хари о матери было то, как она лежит в постели в их крохотной квартирке, обливаясь потом, и дрожащей рукой бессильно стискивает его пальцы. «Береги отца, – твердила она ему, – ведь другого у тебя не будет. Он очень болен, Хари. Он это не нарочно».

Несколько дней спустя она умерла в той же постели, пока Хари играл в стикбол в паре кварталов от дома. Ему было семь лет.

Отношения Дункана с реальностью складывались негладко. В дни просветлений он бывал так добр с сыном, что едва ли не трепетал перед ним, – он старался побыть хорошим отцом, зная, что это ненадолго. Он делал все, чтобы дать Хари хоть какое-то образование: учил его чтению, письму, арифметике. Он наскреб достаточно кокаина, чтобы не только купить скринер, но и подкупить техника, который нелегально подключил их к местной библиотечной сети: Дункан и Хари вместе проводили перед экраном целые часы, читали. Но так бывало, когда у отца прояснялось в голове.

В другие дни от него лучше было держаться подальше, и Хари быстро усвоил: среди отбросов района Миссия он будет целее, чем рядом с Дунканом. У него развилось феноменальное чутье и такая же способность к адаптации; любую перемену в настроении отца он чуял издали, как собака – дичь, и тут же начинал подыгрывать той иллюзии, которая завладевала стариком на этот раз. И каждый раз ему удавалось увидеть мир глазами Дункана.

А еще он научился драться. Годам к десяти он понял, что отцовские побои не становятся легче, если терпеть их молча, а значит, можно и сдачи дать. Поэтому он отбивался от отца и убегал.

И куда было податься сбежавшему из дома ребенку в квартале Трудящихся, если не на улицу? Природный ум и изворотливость помогли ему выжить среди воров, проституток, наркоманов, извращенцев из высших каст и разного рода маньяков. К тому же он был готов драться с кем угодно и когда угодно, даже если противник превосходил его и числом, и умением, и за это его стали считать чокнутым сынком чокнутого папаши – репутация, которая не раз спасала ему жизнь.

К пятнадцати Хари все понял про мир, в котором живет. И решил, что его отец спятил потому, что обманывал себя. Начитался книжек тех типов, которыми все бредил, и они убедили его, что мир – такой. Он поверил им, а когда мир показал ему, что он совсем другой, отец не выдержал. Какое-то время он еще притворялся, а потом сломался и перестал отличать притворство от реальности.

И Хари поклялся, что с ним такого не случится. Он сохранит здравый ум: всегда будет смотреть миру прямо в глаза и видеть его таким, какой он есть, и никогда не станет притворяться.

Детство, проведенное на улицах района Миссия, убило в Хари любые иллюзии насчет неприкосновенности человеческой жизни, если они у него когда-нибудь были, а также веру в добрую природу человека. К пятнадцати годам на его счету было уже два убийства, а на жизнь себе и отцу он зарабатывал сначала мелким карманным воровством, а потом тем, что бегал на посылках у местных дельцов черного рынка.

Через месяц после своего шестнадцатого дня рождения Хари попался на глаза Марку Вайло, а еще через две недели парень собрал свои нехитрые пожитки и съехал от отца. Напоследок тот попытался размозжить ему голову гаечным ключом.

Вайло гордился тем, что всегда заботится о своих низших. Девять лет, пока Хари рос, мужал, учился в Консерватории, а потом жил в режиме чамода в Надземном мире, Вайло обеспечивал его отца. Когда Хари вернулся и начал карьеру Актера, Дункан уже несколько лет находился под особым присмотром. Непрерывная лекарственная терапия поддерживала в нем ясность сознания.

Однако его старая проблема никуда не делась: держать язык за зубами он так и не научился.

Лишенный всех привилегий Профессионала, он больше не имел права преподавать. Но он не опустил рук: собрал группу последователей – молодых мужчин и женщин из касты Трудящихся – и у себя на квартире просвещал их рассказами о запрещенных философах и их учениях, которые с легкостью извлекал из глубин своей выдающейся памяти. Молодежь бодро распространяла еретические взгляды среди своих знакомых. Соцполы, конечно, были в курсе, но в те времена на такие вещи еще смотрели сквозь пальцы. Только после жестокого подавления Кастовых бунтов Дункана судили за пропаганду, но предоставили выбор: либо строгий режим в немом бараке в исправительном учреждении типа Бьюкенена, либо ярмо киборга и разжалование в Рабочие.

В Бьюке Дункан мог говорить и даже писать, все равно ничего из написанного им не выходило за пределы лагеря. Изо дня в день осужденный видел лишь одного человека – хирургически лишенного слуха Рабочего, который следил за его личными нуждами. Заключенный мог пользоваться Сетью, но лишь в режиме входящей информации. С любыми просьбами необходимо было обращаться к начальнику лагеря по специальной закрытой почтовой системе, которая существовала именно для таких целей. Дункан был лишен любых контактов не только с миром за пределами лагеря, но и с другими заключенными.

Итак, закон, применявшийся к Дункану, был суров, но его, как и любой закон, можно было обойти или прогнуть под себя за сходную цену.

А еще именно благодаря этим правилам Дункан стал для Хари самым желанным и безопасным собеседником на свете. Он приходил к отцу в поисках тишины и покоя, когда от ветров, задувавших во все щели его разваливающейся семейной жизни, уже некуда было деться.

Холодное оконное стекло нагрелось от соприкосновения с его лбом.

– На этот раз они победят, па, – прошептал он. – Они ухватили меня за яйца.

Бормотание Дункана стихло; единственное, что Хари слышал помимо собственного голоса, был стук дождевых капель по стеклу снаружи.

– Они хотят, чтобы я убил еще одного анхананского Императора. Я и первого-то еле пережил – Тоа-Фелатона, в смысле. Чудом уцелел, а должен был сдохнуть в том закоулке позади дворца. Если бы Кольберг не нажал тогда кнопку срочного извлечения… А этот парень, Ма’элКот… он такой… такой… не знаю даже, как сказать. Короче, у меня плохое предчувствие. По-моему, на этот раз я не справлюсь. – Говорить, когда никто не слышит, было легче. – Так что теперь они меня достанут.

Хари приложил ладони к стеклу и стал разглядывать дымящийся стволик.

– Нельзя, конечно, сказать, будто я не знал, во что ввязываюсь. Нам еще в Консерватории твердили: «Ваша роль в обществе – рисковать жизнью всякими интересными способами». Но эти Приключения, они все хуже и хуже с каждым разом; они действительно хотят убить меня, пап, – каждый следующий сюжет все круче, ставки выше, риск больше. С их точки зрения… в общем, не знаю, наверное, им приходится так поступать; в смысле, кто станет тратиться на первый просмотр Приключения, о котором заранее известно, что с его героем не случится ничего плохого?

– Ну так уйди. Уволься. – Голос был тихий и хриплый, но, несомненно, разумный. Дункан пришел в себя.

Хари повернулся к окну спиной и встретил мутный взгляд отца.

Кашлянул, прикрыв ладонью рот, и смущенно пробормотал:

– Я… э-э-э… не знал, что ты проснулся.

– Зато ты будешь жить, Хари. – Дункан почти шептал. – Жить – это уже много.

– Я… э-э-э… я не могу, папа. Я подписал контракт.

– Откажись.

Хари покачал головой:

– Не могу. Из-за Шанны, пап. Это моя жена.

– Я помню… Иногда я вижу ее в Сети, с тобой. Вы женаты… сколько, год?

– Три.

– Дети?

Хари молча покачал головой и взглянул на свои мозолистые пальцы. Потом сказал:

– Она там, в Анхане. – Дыхание перехватило – ну почему ему так трудно говорить об этом? – Она… э-э-э… – Он хрипло кашлянул, повернувшись лицом к окну. – Она заблудилась в Надземном мире, и ей дадут умереть, если я не прикончу Ма’элКота.

Мгновение в комнате было слышно лишь свистящее дыхание Дункана.

– Я знаю. Я видел кое-что… из «Драконьих вестей»… – Казалось, старик специально старается набрать побольше воздуха в грудь, словно надеясь вдохнуть в свой голос уверенности. – Хлеба и зрелищ, Хари. Хлеба и зрелищ.

Это было любимое присловье Дункана, которое Хари понимал лишь отчасти.

– Твоя проблема… – продолжал Дункан с усилием, – не в Надземном мире и даже не в этом Императоре. Твоя проблема в том… что ты Раб.

Хари раздраженно дернул плечом – это он уже слышал, и не раз. Полуслепому Дункану все казались Рабами.

– Свободы у меня столько, что хоть ложкой ешь.

– Ха! У тебя есть… больше, чем ты думаешь. Ты победишь. —

И Дункан измученно откинулся на подушки.

– Конечно, па.

– Не смей мне… поддакивать, Хари, черт… – Несколько секунд он просто дышал. – Слушай… Я расскажу тебе, как их побить. Рассказать?

– Конечно, па. – Хари подошел к кровати и наклонился над отцом. – Видишь, я слушаю. Расскажи мне, как их победить.

– Забудь… забудь правила…

Усилием воли Хари сдержал рвущееся наружу раздражение.

– В каком смысле?

– Слушай… они думают, что ты их собственность. Они думают, что ты – их и будешь делать все, что они скажут.

– Что ж, они близки к истине.

– Нет… нет, слушай… твоя жена, ты любишь ее. Ты ее любишь. – (Хари молчал – горло свело, слова не шли наружу.) – Этим они тебя и держат… и распоряжаются тобой. Но больше у них ничего против тебя нет… а они этого не знают… и думают, что все у них в порядке…

Хари напрягся, наморщил лоб, но промолчал.

– Хари, послушай меня… – в который уже раз прошептал Дункан, и его веки задрожали. – Умнейший… умнейший человек в мире однажды сказал: «Все, что совершается во имя любви, выходит за рамки добра и зла». Смекаешь? Понимаешь, в чем суть? За рамки.

Хари вздохнул. Господи, о чем он только думал? Почему решил, что чокнутый отец даст ему дельный совет? Он с отвращением покачал головой и повторил:

– Конечно, пап. За рамки. Я все понял.

– Устал. Хрр, засыпаю. Мм… Хари?

– Что?

– Ты хоть раз… говорил ей… обо мне?

«Правда есть правда, – подумал Хари. – Надо смотреть ей в глаза». Он сказал:

– Нет. Я ни разу не говорил ей о тебе.

Дункан кивнул, закрыл глаза. Его руки привычно легли так, словно были привязаны к кровати.

– Мне хочется… когда ты спасешь ее, я хочу ее увидеть. Один раз. В Сети она всегда кажется такой хорошей.

– Да, – сказал Хари, вдруг охрипнув. – Она и в жизни такая.