Читать книгу Черный квадрат - Михаил Ильич Дорошенко, Михаил Дорошенко - Страница 7

* * *

– В наказание за фантазии меня обычно сажали в клетку, выгнав из нее попугаев. Попугаи садились на прутья: иные жалели меня, другие злословили. У них, оказалось, все, как у людей. Мне давали возможность выйти: клетка не запиралась, но, если я выходил раньше времени… меня сажали перед часами… возмещали неповиновение розгами. Так закаляли мою волю. С тех пор ненавижу смотреть на циферблаты.

– Странный способ сделать из вас военного.

– Я все-таки стал военным на непродолжительное время. Восьмидесятитысячная армия стояла на Перекопе, готовая войти в Крым. Поскольку в военном отношении я не представлял никой ценности, меня отправили в Петербург за подтверждением о начале выступления. Пока добирался, война окончена и я, как и все молодые люди моего поколения бросился в омут светских развлечений, но очень скоро возненавидел высший свет со всеми его балами, охотами, дуэлями, интригами и сплетнями. Отвратительные обычаи и ритуалы, которые я нахватался, сделали меня окончательным циником. И вот в этом роскошном аду явилась она, ангел света. Если вы считаете сейчас меня циником, до женитьбы, посчитали бы монстром. Уединение в этом дворце, вот, что стало моим уделом после смерти жены.

– Как же вам удалось влюбиться?

– Я всегда рассматривал красивую женщину, как произведение искусства, испорченное умением говорить, и только в ней мне удалось рассмотреть идеал. Сказать о ней – идеальная женщина, ничего не сказать. Я прожил с ней короткую, но счастливую жизнь. Скажите-ка лучше, мудроголовая, зачем Господь забрал у меня жену? Какое ему дело до моего счастья? Да и есть ли Он? Можете ли вы тремя словами доказать, что Он существует?

– Только после того, как вы, ваше сиятельство, тремя тысячами слов докажете, что Бог не существует.

– Простой ответ, но обезоруживающий.

– Проще некуда

– Ответ, однако, не удовлетворяет.

– Скрою от мудрых и разумных, сказано…

– И открою дуракам.

– На всякого мудреца довольно простоты. Когда Сократ возгласил проигравшему в споре сопернику: «Ксанф, выпей море», – хитрец, а дураки хитры, налил в чашу вина, капнул несколько капель морской воды и выпил. «На сегодня, хватит, завтра продолжим», – сказал на последней чаше захмелевший пройдоха. Сократ, несмотря на всю свою мудрость, не учел изворотливости человека. Ксанф спас свою жизнь и репутацию, но стал алкоголиком, как и вы, ваше сиятельство. Вы оградились китайской стеной из бутылок от жизни и знаний, которые открываются с высоты вашего положения, но внутри вашей крепости происходит тоже самое. Вам некуда деться от жизни. Вы были счастливы с супругой, и вы замкнулись в вашем счастье, а став несчастным, замкнулись в несчастье. Вам нужно выйти из клетки.

– Мне уже предлагали выйти из клетки. «Хотите власти?» – спросил как-то у меня мастер одной влиятельной ложи. Его звали Файт, хотя походил на Кощея. «Помилуйте, отвечаю ему, только у императора больше власти, чем у нашей семьи», а он доверительным тоном сообщает: «Не подумайте ничего дурного. Мы не предлагаем вам свергнуть царя и поставить вас на его место, хотя и это возможно, если пожелаете. У вас есть право на то. Нет, власть над всем: над обстоятельствами, родственниками, моралью, женщинами, богатством. Над всем». Я из праздного любопытства спрашиваю, что, мол, нужно для этого сделать? «Согласие нужно, – заявляет Файт, – на совершение двух ритуальных действий». Смотря, каких действий, развожу я руками. Он тут же и предлагает совершение столь непристойного ритуала, что даже мне, повидавшему виды, не могло прийти в голову нечто подобное. Уловив на моем лице признаки удивления, умудренный сердцевед, как бы мимоходом, брякает: «Новомодное немецкое изобретение», – и спрашивает, сообщить ли мне второе условие. Я едва развел руками в недоумении, как он тут же и сообщает: «Присутствие при ритуальном убийстве». Я отказался не столько из моральных соображений, сколько из нежелания вообще чем-нибудь заниматься. Вскоре я нашел свое счастье в женитьбе.

– Возможно, смерть вашей жены было местью за отказ. Не нужно было выслушивать условия вступления в ложу, особенно второе.

– Может быть, может быть… Я как-то не подумал. Но она умерла от естественной причины. Я присутствовал при ее кончине.

– Вы получили то, что они вам предлагали: присутствие при ритуальном убийстве. Вам предлагали присутствие при убийстве другого человека и даже самому осуществить ритуал, а после того, как вы отказались, они… возможно… принесли в жертву вашу жену.

– Нет, этого не может быть. Почему убили ее, а не меня?

– Обещание вы исполнили, никому ничего не сказали: зачем вас убивать? Еще пригодитесь. Мои звезды, – говорит она, указывая на полумесяц в прическе и брошку, приколотую к груди, – сообщают о том, что вы задолжали Файту.

– Пожалуй, – да, задолжал, хотя он ничего не требовал за оказанную услугу. Когда мы встретились со своей будущей супругой, я, конечно, понимал, мои родственники не дадут согласие на вступление в брак с женщиной не нашего круга. Я уже подумывал бежать заграницу с любимой, как однажды ко мне обратился все тот же мастер ложи Кинжала и Розы, так, кажется, она называлась, и, несмотря на мой отказ вступить в ложу, предложил без каких-либо обязательств с моей стороны решить проблему с женитьбой. «На сей раз, – возразил я, – это даже вам не под силу». В упрямстве мои родители превосходили Зевса и Геру. При этом отец, занимая какие-то должности, ничем, в сущности, не занимался, а пользовался преимуществом своего положения родственника императора, только в отличие от меня, не уставал от жизни.

– Ваш отец, да будет вам известно, руководил всей шпионской сетью Александра в Европе, а затем и Николая. Князь Долгорукий, будучи послом, занимался подобного рода деятельностью у всех на виду, а ваш отец – инкогнито.

– Кто бы мог подумать. Я-то думал, он – бонвиван и картежник. Чудны дела твои Господи.

– Чтобы оплачивать услуги информаторов.

– Кто бы мог подумать. Теперь я понимаю, почему родители носились по всей Европе, подчас забывая меня в отелях. Однажды…

* * *

«Эй, – обращается к мальчику спесивого вида толстый фрачник, – ты, кто такой?»

«Ко мне нужно обращаться, „ваше сиятельство“, – говорит мальчик по-немецки. – Запомни, смерд!»

«Русские уже уехали?» – оборачивается он к администратору за стойкой.

«Два часа назад».

«Ну вот, а ты кто такой? Кто его сюда впустил? Вечно эти кухаркины дети тут шляются. Я вот тебе сейчас уши надеру, „ваше сиятельство“, – говорит фрачник с ухмылкой. – Смерд обожает драть уши у маленьких мальчиков».

«Не двигаться», – говорит мальчик и извлекает из кармана четырехствольный пистолет.

* * *

– В детстве мне постоянно дарили оружие, но играть позволяли только под присмотром взрослых. Объясняя часто сменяющимся гувернанткам, что оружие игрушечное, мне удавалось держать пистолет при себе.

* * *

Все замирают, пока мальчик поводит вокруг пистолетом.

«Заберите у него игрушку», – указывает фрачник на администратора, который тут же ныряет под стойку.

«Не двигаться, – заявляет мальчик, оттягивая курок, – еще раз повторять не буду, стреляю без предупреждения».

Все опять замирают в позах, каких их застала угроза. Следует длинная пауза.

«Ну, все, – говорит фрачник, угрожающе сдвигая свою толстую тушу, – сейчас я буду тебя…»

Но он не успевает закончить фразу. Мальчик стреляет по статуе, хрустальному канделябру и фарфоровой вазе. Под осколками вазы оказывается фарфоровый гном, показывающий нос окружающим.

«Знай свое место, плебей!» – заявляет мальчик.

Из облака дыма возникает офицер. Он берет мальчика за руку и передает следующей за ним гувернантке. Четкими шагами подходит к фрачнику, берет его за руку, кладет на ладонь золотые монеты и говорит по-немецки:

«За беспокойство, – такими же четкими шагами уходит, у выхода останавливается и произносит по-русски: – Честь имею!»

«И что это было?» – роняя монеты, разводит руками фрачник.

* * *

– Единственный мой подвиг, имеющий какое-то отношение к военной стратегии, оставшийся, к тому же, безнаказанным. Разочаровавшись во мне, родители перестали меня замечать. Разумеется, выбрать жену самому, они никогда бы мне не позволили. Не прошло и месяца после моего разговора с Кощеем, как родители объявляют: нашли жену, которая будет держать меня в узде… хотя зачем, спрашивается, держать меня в узде, если я и так в золотой клетке пребываю… не очень знатную, но богатую, поскольку на нее наследство свалилось нежданное. Каким образом Кощею удалось уговорить родителей, не представляю.

– Как дали, так и забрали.

– Что же получается, я виновен в смерти своей жены? В своем ли вы уме, драгоценнейшая?

– Косвенно, по неосмотрительности. От иного слова, бывало, рушились царства. В следующий раз, когда вам понадобится услуга Кощея, вам придется принять его условие, а его условием, может быть, согласие на устранение императора.

– Ну, это уж слишком.

– Дал же ваш дедушка согласие на переворот, со всеми вытекающими последствиями.

– Я не тот, кто обладает властью давать подобного рода согласие.

– Одно дело получить согласие на устранение императора у первого попавшегося обывателя на улице, а другое у великого князя.

– Нет-нет, лучше такое не знать. Все происходило естественным образом. Мы с моим ангелом сблизились не потому, что была красавицей, хотя и хороша собой, а потому, что было в ней невыразимое обаяние, и жили мы с ней душа в душу. Поскольку по правилам золотой клетки можно найти все, что угодно, я попытался вернуться к любимому с юности типу итальянской красавицы с роскошными формами, но и красавицы со временем мне надоели. Попробовал заняться искусством: рисовать стал, читать…

– Отрядом книг уставил полки, – произносит попугай из клетки, – читал, читал, да все без толку. Так скука, там обман иль бред, в том совести, а в том и смысла нет…

– Приобретение какой-нибудь вещицу, статуэтки или камеи с изображением фемины, порой доставляло большее удовольствие, чем живой образец самой фемины. Со временем все надоело, хоть вешайся.

– Не торопитесь прощаться с жизнью.

– Да я только из лени не покончу с собой. Поскольку мне приходится жить по правилам золотой клетки, а в ней можно найти все, что угодно, я попытался вернуться к любимому с юности типу итальянской красавицы с роскошными формами. Красавицы со временем мне надоели, ибо не было в них того, что сближало меня с супругой. По классификации Маузеривица, известного описателя и классификатора типов женской красоты моя супруга… что-то не удается воспроизвести ее в видении… принадлежала к категории лилиток, но мы с моим ангелом сблизились не потому, что она была красавицей, хотя была хороша собой, а потому, что было в ней невыразимое обаяние, и жили мы с ней душа в душу. Попробовал заняться искусством: рисовать стал, читать…

– Отрядом книг уставил полки, – произносит попугай, – читал, читал, да все без толку. Так скука, там обман иль бред, в том совести, а в том и смысла нет…

– Устами птицы глаголет истина.

– Приобретение какой-нибудь вещицу, статуэтки или камеи с изображением фемины, порой доставляло большее удовольствие, чем живой образец самой фемины. Но и страсть к коллекционированию наскучила. Все надоело, хоть вешайся.

– Не торопитесь прощаться с жизнью.

– Да я только из лени не покончу с собой. Моя матушка, будучи уже без движения… ее возят в коляске по дому… все еще держит меня в эмоциональном плену. Даже, когда уезжаю заграницу, целая свора прислуги, попечителей и охранников шагу не дают ступить самому. Я устал от их доброжелательности и услужливости. Не считая тайных агентов, которые вечно шныряют вокруг меня. Охраняют, словно, я – царственная особа. Выявив, спрашиваю: «Что вы тут делаете?» Чтобы меня не похитили, уверяют меня. На самом деле, чтоб не сбежал, хотя я и не собираюсь бежать. В золотой клетке – решетки с обеих сторон. Норму установили на употребленье спиртного, отчего и запил. Пришлось подкупать прислугу, чтобы приносили вино про запас. Велел понаделать тайников под обоями и прятал туда бутылки. В бесконечно длящуюся шахматную партию превратилось мое пристрастие прятать бутылки, а фрейлине этой – любимицы матери – их находить. Покажите что-нибудь из того, что произойдет с нашей семьей в будущем.

– Если вы в очередной раз желаете окунуться в безумие, раскройте книгу, – указывает она на фолиант на подставке, – и смотрите. Не пытайтесь вникать в смысл текста, все равно не поймете: он на латыни…

– «Книга перемен». Подходящая книга для заглядывания в будущее.

– Рассматривайте текст, как узор. Смотрите и слушайте.

* * *

«Ваше величество, вынужден вас огорчить. Ваш родственник совершает нечто такое, что не укладывается ни в какие рамки».

«Ну что там еще? Какую девицу умыкнул из-под венца?»

«Умыкну, да, но не девицу. Ваш племянник занимается кражей драгоценных камней и вчерашнее ограбление его дело рук».

«Он весь вечер был у нас на глазах на балу, – где, кстати, были и вы».

«Да, я видел его. Но слуга, спрятавшийся в шкафу, зарисовал грабителя и вот его портрет».

«Не мог же он быть в двух местах одновременно».

«Его сиятельство отыскал двойника и изображает из себя Арсена Люпена».

«Так, кто из них пребывал на балу, по вашему мнению?»

«Его сиятельство действовал, а двойник лицедействовал».

«Позвольте… позвольте… Можно найти абсолютно похожего человека, но как можно голос воспроизвести великого князя и манеры, спрашивается?»

«Не скажу, что так просто, однако умельцы находятся, подражающие голосам».

«Я сам разговаривал с ним и ничего не заметил. Нет-нет, невозможно поверить. Зачем, главное?!»

«Это особого рода испорченность. Говорят, будто английский принц…»

«О нет, избавьте меня от подробностей. Слушать ничего не хочу о королевских особах. Может быть, у него долги…»

«Вот, что еще интересно. Украденное нигде не всплывает. Воры обычно пытаются превратить известные всем драгоценности в деньги, а ему деньги не нужны. Не удивлюсь, если вскорости ограбит самого себя, а его двойник будет с вами премило беседовать».

«И что вы предлагаете сделать? Не буду же я подходить к нему на балу и требовать предъявления личности».

«Придется пока за ним последить, а там видно будет».

«Нет, вы все-таки проработайте версию того, что… кто-то желает дискредитировать князя. Поймайте вначале двойника».

* * *

– Понятно, о ком идет речь, о Николае Константиновиче. Он на такое способен. Покажите еще что-нибудь из жизни наших родственников. Кстати, подтвердилось подозрение?

– Смотрите лучше и не задавайте глупых вопросов.

* * *

Гувернантка ведет за руку двух детей: мальчика лет девяти и девочку чуть постарше. Они поднимаются по ступеням, ведущим ко входу в высокое здание с надписью на фронтоне: «Отель Европа». Просторный холл, переходящий в оранжерею между крыльями лестницы. Из оранжереи забредают в зал аисты и павлины. Гувернантка усаживает детей рядом с господином, читающим русскую газету «Либерал» с подробностями англо-бурской войны.

– Дети, посидите рядом с соотечественником, – говорит гувернантка. – Присмотрите, пожалуйста, за ними. Я ненадолго.

Человек кивает головой в знак согласия.

* * *

– Да ведь это же я в детстве! – восклицает князь. – Но что-то я не припомню такого.

– Нет, это не вы, это ваш внук, который еще не родился.

– Откуда взяться внуку, если у меня нет детей.

– У вас есть сын.

– От кого, хотелось бы знать?

– От княгини Велиховской.

– О, о-о… Полчаса пребывания в шкафу много лет назад, и вот вам, пожалуйста: в одночасье внук и сын, заодно, объявилися. В одном доме… у князя Дмитрия, кажется… в прятки играли. Я спрятался в шкафу с резьбой по красному дереву с инкрустациями. На одной створке двери Пан протягивал руку к струнам, вживленным в тело нимфы, пребывающей на другой створке, чтобы услышать от нее песнь торжествующей любви. Какая-то девушка вошла вслед за мной в шкаф, а за нею еще одна, присланная той, предыдущей. С ней-то все и произошло. Я попытался угадать, кто из шести девушек, присутствовавших в доме, посетила меня, но так и не смог. Такие все кисы оказались и недотроги. Как вы думаете, мне стоит познакомиться с сыном?

– Не задавайте глупых вопросов, смотрите.

* * *

– Это наша гувернантка, – говорит девочка, рассеянно листая журнал на коленях, – любовница отца по совместительству.

– А это ее любовник, Марсель Пруст – писатель, – указывает мальчик на офицера с сеттером на поводке. – Читали «В поисках времени»? Наверняка не читали. К тому же его еще не издали, потому как еще и не написали. О-очень, очень известным писателем станет…

– В узких кругах, – добавляет девочка.

– Я тоже стану известным…

– В еще более узких кругах, – добавляет девочка.

– А она станет шлюхой…

– А вот и нет: лесбиянкой, как Альбертина, – возражает девочка и, опершись одной рукой на колено человека, сидящего между ними, бьет брата журналом.

– Героиня романа, еще не написанного, – поясняет мальчик.

Человек, не выпуская из рук газету, вертит головой туда и сюда на их реплики.

– Хотите узнать, кем вы будете в восемнадцатом году?» – спрашивает мальчик.

Человек с удивлением смотрит на него.

– Покойником, – говорит мальчик спокойно. – Вас расстреляют…

– Мальчик, ты отдаешь себе отчет…» – начинает человек.

– Да, – подтверждает девочка, – и сбросят в общую могилу.

– Ма-дам! Ма-дам! – восклицает человек, призывая гувернантку. – Заберите своих детей! Они несносны!

– Что, – подскакивает гувернантка, – что вы ему наплели? Они фантазеры. Простите их, они и вправду несносные. Если бы вы слышали, что они говорят за обедом…»

– Представляю.

– Нет, вы не представляете: они пророчествуют, – говорит она, оглядываясь на офицера. – Не обращайте на них внимания, у них такая игра. Побудьте еще минут пять, я сейчас вернусь.

– Он к нам приставал, – говорит девочка ей вслед, – с непристойными предложениями.

– Педофил несчастный, – добавляет мальчик.

– Что-о!? – возмущается человек. – Да как… да как…

– Мы смеем? Смеем, смеем… Все о вас знаем, господин Ставрогин.

– Никакой я не Ставрогин! Моя фамилия Ильин, я помещик. Не знаю, что такое педофил. Должно быть, что-то обидное.

– Что ты его на «вы» называешь, педофила? – возмущается девочка, свертывает журнал и бьет его по голове. – Вот тебе, старый развратник! Сейчас позову полицию, и тебя заберут, Гумберт несчастный!

* * *

– Кто такой Гумберт? – спрашивает князь.

– Персонаж какого-то романа, должно быть. Я не литературная энциклопедия. Слушайте лучше внимательней.

* * *

«Ну, – спрашивает девочка, втыкая в бок своей жертве журнал, – что скажешь в свое оправдание?»

«Это вы, милые детки, должны извиниться за свое поведение».

«О, Небо! – воздевает девочка руки к хрустальному ангелу на потолке с гроздью ламп в руках. – И это говорят сыны Адама, съевшего плод познания зла! – и вновь бьет его журналом по голове. Он пытается что-то сказать, но получает по голове и от мальчика. – Дети им, видите ли, плохие! Разве мы войны устраиваем и всякие пакости? Сказано: „Будьте, как дети!“ Бьют они нас постоянно! Что это такое, я спрашиваю!?»

«А потом перестанут бить, – говорит мальчик, – и кто из нас выйдет?»

«И кто?» – выдавливает человек.

«Революционэры, кто же еще! Свободы, равенства и братства, видите ли, им захотелось! Храм Христа Спасителя строили-строили, и вот на тебе: разрушили! Зачем разрушали, если опять построите, а, я вас спрашиваю?»

* * *

– Полагаете революция будет?

– Вы смотрите только видения. Что из них исполнится, а что нет, заранее узнать невозможно. Такого в видениях навидишься, уму непостижимо. Слушайте лучше, что говорят, и делайте выводы.

* * *

– Все беды от вас, либералов. Дай ему еще раз за либерала!

– Правильно, – говорит, подсаживаясь рядом человек с газетой, – так его, так!

– Ну, как тут мои детки? – подскакивает раскрасневшаяся гувернантка.

Офицер с собакой уходит. Все чинно сидят на своих местах. Ильин молча разводит руками.

– Ну и чудненько. Дети пойдемте. Попрощайтесь с соотечественником. Скажите: до свиданья, мсье.

– До свиданья, мсье, – говорят они в унисон. – До встречи в России.

* * *

– Всё видели?

– Всё.

– Если хотите, сделайте выводы.

– Предлагаете стать тайным агентом, как отец, и спасти Отчизну от революции или принять монашеский постриг, как дедушка Александр? Стать агентом не позволяет лень, а цинизм и распущенность – непреодолимое препятствие к духовному. Плоть победила меня окончательно. Может быть, согласиться на предложение Файта стать императором?

– Решайте сами.

– Неразрешимая задача в вашей притче содержится. Узоры, узоры пошли…

– Вам лучше туда не смотреть.

– Почему? Что за дворец? Странный стиль. Я такого не видел. Растительные формы, извивные линии…

– Этот стиль еще не возник. Называют его – модерн. Назовут, разумеется.

– Прекрасные апартаменты. Изысканный стиль. Я, как любитель прекрасного, оценил обстановку, да и сам дворец.

– Да, это дворец, плавучий дворец. Корабль «Олимпия». Перед гибелью его назовут по-другому. Вам лучше названье не знать. Кстати, модерн, – последнее воплощение красоты на земле. Потом будет сплошное уродство.

– Неужели так плохо все будет?

– Ужас охватывает меня всякий раз, когда начинаю заглядывать в будущее. Смотрите лучше в другую сторону. Если не прекратите смотреть, вам недолго останется жить.

– Почему?

– Начнете предупреждать, а этого вам не простят. Вспомните судьбу вашего отца. Куда, куда вас понесло…

* * *

Копия князя, не отрываясь от кресла, вдруг покидает свою основу и, прорывая, словно бумагу стену кабинета, заезжает в орнамент.

– Куда, куда вас понесло!? – раздается голос пифии. – Очнитесь!

Сплетенные с растительным орнаментом фигуры оживают, цветы, похожие на губы, изрекают афоризмы и исчезают, поглощаемые узорами орнамента. Все пространство вокруг кресла заполняется сиренами. Проводя обнаженной грудью по лицу, сирены одна за другой пролетают над ним и стонут, словно в оргазме.

– Слишком сильное ощущение, – вновь раздается голос пифии. – Не всякий выдерживает.

– Как же быть?

– Будьте, как боги! – раздается в ответ странный надтреснутый голос.

– Не слушайте подсказок с той стороны. Становитесь прозрачным и возвращайтесь назад!

* * *

– О да, я увлекся, – придя в себя, оправдывается князь. – Какой прекрасный мир! Так бы и остался в нем навсегда.

– Прелесть все это, обман. Потом такое начнется… не приведи Господь! Хотела бы я на вас посмотреть, когда вместо сирен появятся гарпии. Не пытайтесь самостоятельно входить в орнамент. В лучшем случае умрете, в худшем – сойдете с ума. Некий визионер приноровился попадать в Эльсинор. Он переиграл уже сотни вариантов постановки «Гамлета» в собственной интерпретации, но доиграется когда-нибудь и останется там навсегда.

– А вы?

– Я тоже по краю бездны хожу, так что сделайте вывод. К тому же я обладаю способностью сдерживать скорость воплощения образов, а вы нет. Понесет вас потоком образов, как только что было, и поминай, как звали. Будучи частным сыщиком, один мой знакомый из Мюнхена… назовем его D… получил приглашение расследовать какого-то дело в замке герцога N. Массивные створки ворот расходятся при его приближении, и он, не то чтобы входит, а буквально вплывает, минуя несколько комнат и внутренний двор, в приемный зал. Его встречает человек во фраке с искрой, в свете ламп кажется, что он объят пламенем.

* * *

«Вы кто?» – спрашивает фрачник, сбивая сполохи пламени с рукава.

«Я – детектив, – отвечает D, подавая приглашение. – Вот письмо с приглашением. Подпись, правда, неразборчивая, первая N, во всяком случае».

«Никакого письма, я не посылал, – отвечает фрачник, разглядывая, словно змею, приглашение. – Это не мой почерк».

«Вы хозяин этого замка?»

«Я хозяин всего этого великолепия, – рассыпая искры, проводит он рукой, – поскольку дворецким являюсь. А писал вам владелец замка. К нему обращайтесь».

«Так отведите меня к нему или пошлите за ним».

«Вы дворянин?»

«Нет».

«Тогда вам придется принять дворянский титул. Временный, соответственно. При выходе из замка вы его потеряете. Без дворянского титула к герцогу вас не допустят. Вы должны пройти ритуал возведения в дворянское звание».

«Какие сложности?! Так проводите!»

«Считайте, уже провели, – оглядывается он назад, указывая на толпу придворных в масках, салютующих шпагами. – Поздравляем вас, шевалье Эон де Бомон. Плюньте в зеркало».

«Для чего?»

«Для подтверждения того, что вы отказываетесь от своего прежнего имени и звания».

* * *

– Я попыталась проникнуть в душу моего подопечного… он мой астральный двойник… чтобы объяснить ему все. «Вы – мой двойник, – сообщаю ему из зеркала. – Я посещаю вас во сне иногда. Не плюйте, пожалуйста, выслушайте меня». Не послушался, плюнул, и в следующее мгновение оказался в кабинете у герцога. За огромным столом с выемкой располагается толстенное существо явно герцогского вида. Уж больно важный. Он объявляет ему, что он должен заняться делом, о сути коего должен сам догадаться. Отправляйтесь, говорит, в салон и ищите преступника. «О, уже на месте», – ворчит D, мгновенно оказываясь в толпе придворных в салоне.

* * *

«Скажите, – останавливает D придворного в маске, – кто занимает кабинет, из которого я только что вышел?»

«Это вовсе не дверь, а картина, изображающая дверь».

«Действительно картина, а была только что дверь. Вы, собственно, кто? Маску снимите, пожалуйста».

«Я – никто», – говорит придворный, снимая маску. Под ней перламутровое яйцо размером с человеческую голову».

«Это еще что такое?»

«Я же вам говорю, я – никто. Я не знаю, кто я такой. Всегда быть в маске, судьба моя!»

«Ладно, наденьте маску, а то неприятно на пустую голову смотреть без лица. Послушай, Маска, что здесь у вас такое творится? Не успеешь подумать, как все происходит».

«Очень удобно».

«Вот это мне больше всего у вас тут не нравится. Может быть, и удобно, но непривычно. Мой мир куда-то исчез».

«Один исчез, другой появился. Вам он не нравится?»

«Все бы ничего, да только здесь все сумасшедшие, разве что личность твоя, хотя и безличная, приемлема для беседы».

«Рад стараться, господин Эон… де Бомон».

* * *

– Чем закончилось расследование?

– Какое расследование можно вести в наваждении, если вещи ведут себя, как живые? О людях и говорить нечего – сплошные Протеи. Стоит только D прекратить расследование, прилечь на диван или просто задуматься, как начинается пространственная вакханалия: вещи сдвигаются со своих мест и все вокруг превращается в бесконечно меняющийся орнамент.

– Преступление так и остается нераскрытым?

– Что можно назвать преступлением в текучем состоянии пространства и времени, спрашивается? Замок тот же театр, где сцена, зрительный зал, кулисы и вестибюль представляют единое целое. Преступления в театре происходят, но не совершаются, а в наваждении и подавно. Герцог, будучи медиумом, заманивает в наваждение беспечные души, погружает в летаргический сон и, создавая иллюзию пребывания в замке, глумится над ними.

– Я надеюсь, выход все же нашелся?

– Как только удалось, задержать внимание D в зеркале. «Мне пришлось, – говорю ему наставительно, – воспользоваться женской составляющей образа шевалье. Другого подхода к вам не было. Если не сумеете освободиться, будете вечно расследовать то, чего нет. Необходимо сыграть на тщеславии герцога. Замок подобен философскому камню. Все им пользуются, чтобы творить чудеса. Обратите внимание герцога на бриллиант неземного размера. Отправьте меня, скажете ему, во внешний мир, чтобы из этого камня сотворить именную скрижаль. Вы один будете творить чудеса, а все остальные завидовать вам.

– Неужели герцог поверил?

– От длительного пребывания в обмане глупеют. Герцог наговорил магический текст в раковину, и D проснулся у себя дома в кресле с горящим письмом в руках. Я обрезала невидимую нить, связывающую его с наваждением, и он все позабыл. Ну… почти все.

– А бриллиант?

– Неужели не уяснили? Из наваждения ничего нельзя вынести. Время от времени я общаюсь во снах с ним, подсказываю, кто преступник, что он считает своей интуицией.

– Какое интересное приключение.

– Я опытная кассандра, пифия или ведьма, как хотите меня называйте, но иной раз с трудом удерживаю себя, чтобы не унестись куда-то туда, где нет времени. Не старайтесь повторить без меня сеанс ясновидения. Если у вас, ваше сиятельство, случайно получится, можете не удержаться, и вас засосет в черный квадрат, а оттуда выхода нет. Будете блуждать во всех вариантах действительности, истинных и ложных до скончания века сего. После моего ухода спрячьте подальше ковер с черным квадратом в орнаменте, а еще лучше сожгите. Если кто-нибудь догадается в ближайшие годы нарисовать на холсте черный квадрат и выдаст за произведение искусства… рано или поздно это произойдет… он начнет втягивать в себя все прекрасное, а назад возвращать мерзости всякие. Все жизненные силы из человечества высосет и, наконец, все поглотит.

– Я безмерно благодарен вам… ладно, сожгу… за ощущение счастья, которое вы мне вернули. Позвольте только увидеть еще одно воспоминание: последнее.

– У меня уже силы заканчиваются вызывать видения прошлого, а тем более, будущего. Прощайте, ваше сиятельство…