Читать книгу Черный квадрат - Михаил Ильич Дорошенко, Михаил Дорошенко - Страница 9

– И на этом закончим, господа, – вдохновенно завершает свою речь один из народных заседателей под одобрительное молчание судьи.

Зал суда ломится от народа. Крупный план обвиняемого. Зал взрывается аплодисментами. Все кричат:

– Браво! Бис!

* * *

Закрытые двери зала заседаний, слышен крик: «Оправдан!» Двери с шумом распахиваются, выходит возбужденная толпа. Впереди шагает судья и бывший обвиняемый, патлатый студент в пенсне. К человеку, который только что произносил речь, подходит один из зрителей.

– Господин Филимонов, я ваш скромный поклонник! Браво! – говорит он и нервно трясет руку оратору. – Поздравляю вас! Хотя вам, как народному заседателю, и не положено по закону, но так и надо, именно так! Когда в стране свирепствует беззаконие, каждый честный гражданин должен встать на защиту справедливости! О, тихо, – прокурор…

К оратору подходит сияющий от радости прокурор, жмет ему руку:

– Господин Филимонов, поздравляю! Именно вы ощущаете здравый смысл происходящего, в каком-то смысле вы чувствуете центр бытия!

– Да, по мере сил я стараюсь соответствовать этому центру, – скромно отвечает Филимонов.

– Я вам больше скажу, господа, – понижает голос прокурор. – Смерть тиранам! – и быстро отходит.

* * *

– Господин Филимонов, – вновь подходит к нему прокурор в салоне к столу с закусками, – как это вам удалось в бомбе господина Пшеяжского увидеть перчатку, брошенную в лицо самодержавия?

– Но он действительно бросил перчатку. Потому, благодаря Богу, и оправдан.

– Да не Богу, а вам! – включается в разговор какой-то полицейский чин. – Вот говорят умные люди: не верь глазам своим. Я-то видел, как он бросил бомбу, но вы, господин Филимонов, убедили меня в том, что это была перчатка! И я не поверил своим глазам! И правильно, между прочим, сделал!

– М-да, в некотором роде это была перчатка, – надменно произносит бывший обвиняемый.

– Но откуда же тогда шестеро убитых? – спрашивает один из заседателей.

– Вы уже спрашивали, господин заседатель, – говорит Филимонов.

– И в сто пятьдесят пятый раз спрошу! Правда вопиет.

– Ну, какая правда? Просто совпадение случайностей! Я вынужден повторить: обвиняемый бросил перчатку, и раздался взрыв как некая метафора. Не в том же дело, – Филимонов отпивает глоток шампанского, – кто бросил бомбу. Главное то, что она явилась выражением народного гнева. Кто ее бросил неизвестно. В конце концов, ведь ее же не нашли, она исчезла…

– В результате взрыва, – возмущается въедливый заседатель.

– Значит, и отпечатков пальцев на ней не оказалось, – острит один из присутствующих, – потому как оной на месте не обнаружено.

– И вообще не о бомбе надо думать, а о том, что в стране попирается совесть и нравственное самосознание, и каждый человек в подобной ситуации обязан иметь право на гнев, на вспышку ярости, и тем внести свой вклад в очищение этих Авгиевых конюшен! И если…

– Господа, – перебивает его заседатель, – я возмущаюсь чудовищной профанации правосудия, которые мы здесь устроили, и ухожу!

– И скатертью дорога, господин Ливанский! – говорят ему.

– Моя фамилия Ливанов, но это неважно: я ухожу.

– Господа, – вступает в разговор какой-то толстяк. – Если каждый из нас бросит свою бомбу, в стране наступит порядок!

– Да, я обожаю революционеров, – говорит дама в красном. – Такие душки!

– Господа, послушайте, господа! – громко говорит Филимонов.

– Да, господин Филимонов!

– Со мной тут недавно презанимательная история произошла. Приходит ко мне письмо. В нем некто просит меня отыскать сердце Кащея. Но что это такое – толком не объяснено. Пишет, ха, какая-то загадка века. Притом, вы сами должны его обнаружить и обязательно обнаружите, но там, где не ждете. Забавно, не правда ли?

– Браво! Прелестно! – хлопают в ладони дамы.

– Еще пишут, дескать, мы вас сами найдем. Главное – ищите. Ну, я, разумеется, немедленно отослал письмо обратно – на почту, до востребования.

– Ну-у, – разочарованно протягивают все. – Зря, зря вы отослали! Мы вас очень уважаем, но тут вы, батенька, дали маху! Вам была предоставлена возможность для творчества в сфере чистой духовности!

– Господин Филимонов, а Кащей – это кто? – обращается к нему дама.

– Ну… вот это и предлагали мне разыскать.

– Найти сердце Кащея – все равно, что отгадать загадку века, – претенциозно произносит явный представитель богемы.

– Нет-нет, ищите и обрящете, – наставительно произносит толстый человек. – О, господа! Возникла идея! Давайте соберем деньги, необходимые на поиски, а?

Все кидают деньги на поднос.

– Спасибо, господа, – говорит Филимонов, – спасибо. Но я не могу принять подобной жертвы. Я, конечно, готов приступить к поискам тотчас же.

– Да нет, голубчик, – говорит толстый господин, – тотчас не надо! Среди нас нет Кащея, разве что – прокурор, да и то он – гуманист.

– А давайте тогда в качестве символического акта все деньги сожжем! – заявляет представитель богемы.

– Да, как у Достоевского! В камин, в камин! – подхватывают все.

Под крики «Браво!» и аплодисменты дама в красном платье начинает бросать деньги в камин, а затем отправляет туда же и поднос. Оборачивается и раскланивается.

– Песню, господа, песню! Наш гимн свободе!

– Это есть наш последний и решительный бой, – запевают все хором, – с интер-на-ционалом…

– Погибнет род людской, – скороговоркой произносит Ливанов, заглядывая в зал.

Два десятка бокалов летят в его сторону, но он успевает скрыться, и орудия возмездия попадают в смеющуюся рожу Кащея в резном орнаменте на дверях

* * *

– Как думаешь, Фома, где сердце Кащея искать? – спрашивает Филимонов, отдавая шляпу слуге.

– Да знамо дело где: в хрустальном яйце! На конце иглы. А яйцо – на дубе.

– Сам ты дуб, Фома, – говорит он, устраиваясь на диване. – Банально мыслишь.

– Как Пушкин, – с достоинством отвечает Фома.

– Да я пошутил, – говорит он устало и добродушно. – Не собираюсь я ничего искать

– Вам письмо, барин.

– Прочти, коли грамотный.

Фома надевает пенсне и начинает читать по слогам:

«Уважаемый господин Филимонов! Несмотря на Ваш отказ, мы вторично обращаемся к Вам с просьбой о нахождении сердца Кащея. Тем более, что в Вашей лояльности по отношению к нам Вы изволили всесторонне заверить благородное собрание. Но нам все же хотелось бы получить от Вас личное подтверждение Вашей готовности приступить к поискам. Для этого Вам необходимо взять деньги по чеку прилагаемого к письму. Точно такая же сумма Вам будет высылаться еженедельно».

Филимонов достает чек и удивленно поднимает брови. Откидывается в кресле:

– Нет, Фома, приступлю я, пожалуй, к поискам сердца Кащея.

* * *

На фоне множества полок с книгами в полумраке сидит пожилой библиотекарь.

– Вы не смогли бы подобрать мне все книги, в которых сказано что-нибудь о сердце Кащея? – говорит Филимонов.

– Но таких книг очень много. Очень, – трагически произносит библиотекарь, – и, кстати, они уже подобраны по заказу некоего, – заглядывает он в карточку, – человека по фамилии Штрих.

Библиотекарь, отходит вглубь, открывает какую-то дверь и кричит в темноту:

– Пятый параграф, строчка тридцать семь пять штрих. Опять этот штрих! Подберите, пожалуйста. Пойдемте со мной.

Они идут по темному коридору. Библиотекарь освещает путь лампой.

– Все чего-то ищут, – говорит он как бы про себя. – А зачем искать? Все лучшее само к вам придет. Правда, через некоторое время станет понятно, что оно и было как раз самым худшим. Пожалуйста!

Библиотекарь открывает дверь в зал, посреди которого стоят внушительных размеров столы, уставленные подставками со старинными фолиантами. Раскрытые страницы с гравюрами, на них – уроды, ведьмы, призраки. Филимонов нерешительно проходит вдоль стола, пожимает плечами, разводит руками.

– Простите, а вы сами не знаете, где можно найти сердце Кащея?

– Эх, молодой человек, – вздыхает библиотекарь. – Вы думаете – в его поисках есть какой-то смысл? Бесовщина все это, не имеющая к жизни ровным счетом никакого отношения. Я ведь тоже, знаете ли, из бывших романтиков. Чашу Грааля искал, а стал благодаря этим поискам… эх, говорить не хочется… а! ап! – силится он чихнуть, – шут знает кем… Ап-чхи! Остерегайтесь шутов! Я вообще бы писателей сек, да и читателей тоже.

– Почему?

– Одни порождают зло, другие поглощают его. А я, увы, являюсь посредником в этом круговороте. И только так ухитряюсь оставаться порядочным человеком.

* * *

Филимонов с чеком в руке стоит рядом с каким-то величественным зданием, смотрит наверх. На фронтоне крупные буквы «Банк» и каменная физиономия оскалившегося чудовища с широко открытым ртом, чем-то напоминающего Кащея. Он еще раз смотрит на чек, поднимает брови и заходит в банк.

Подает чек кассиру:

– Скажите, пожалуйста, у кого мне узнать, кто мне перевел эту сумму?

– По этим вопросам – к директору банка господину Зальцману, – не очень любезно отвечает кассир. – Второй этаж.

* * *

В просторном кресле с изображением такой же физиономии, что и на фронтоне, расположился человек лет тридцати пяти.

– Вы – господин Зальцман? – спрашивает Филимонов.

– О, дорогой друг! – всплескивает руками человек за столом. – Я так рад вас видеть! Даже не глядя в ваш чек, готов удвоить вашу сумму! Пожалуйста! (он залихватски расписывается на чеке) Остается только получить! Больше всего на свете я люблю людей! И погоду!

Вдруг из-за кресла высовывается голова старого еврея с седой бородкой в ермолке: