Читать книгу Сны о России - Михаил Дорошенко - Страница 13

– Куда прикажете отвезти, ваше благородие?

– К твоему родителю – медведю.

– Родитель мой похож был на медведя, да! Служил ямщиком, а родительницей оказалась проезжая княгиня из Гольштинии. Промеж ними случился роман по пути. Княгинюшка выкупила отца из крепости и увезла с собою в Германию, а меня позабыла – в поспешестве.

– Врешь ты, братец, все! С такой-то рожей тебе купчишек, разве что, останавливать в лесу, а не порядочных людей развозить по ресторациям, куда мы и направляемся в сей момент.

– Бывало и такое. Я не единожды являлся на наш свет. Обезьяном, к примеру, бывал – рангутаном.

– Так ты наш свет уже своим считаешь, обезьяна?

– Я говорящей был обезьяной. В свое время Аристотелем был и даже Платоном, а нынче малость поглупел, однако, есть еще порох в голове, остался. В бытность мою императором Нервой…

– Так ты, стало быть, всем успел поперебывать, прежде того как дураком умудрился родиться?

– Русский народ, ваше благородие, до Адама и Евы уже существование вел от неизвестного ангела и… Лилит. Француженки, должно быть.

– На другой планете, разве что?

– Да, планида у нас другая. У всяческого народа одна видимость, а у нашенского народа планида на спине, аки котомка, и оный народ, наподобие Атланта единого, идет – незнамо куда.

– Да как же он, ваш Атлант, не слезая с печи, идти еще куда-то умудряется?

– Метахвизика тут, ваше благородие, сугубая.

– Ты, братец, нынче крепостной или вольный? Кто твой хозяин?

– Беглый я, ваше благородие. Стало быть, не вольный, а свободный.

– Кто ж тебя премудростям твоим выучил?

– Самоучка я, самородок, можно сказать. Проезжий немец за меня восемь пудов отдавал серебра – за то, чтобы я в академии ихней про себя рассказал. Вы, говорит, Уникаль! Наш барин его и спрашивает, что, мол, он думает о русском помещике, ежели даже ничтожество вроде меня – Идеаль? Немец возьми и скажи: помещик, мол, ваш ленив и неотесан. Ну тут я, как был – так меня и не стало. Прыгнул в оконце и деру дал в лес – купчишек останавливать, а оттедова вскорости в Петельбург. Теперь вот с кафедры своей извозчичьей выступаю – проповедую «будизм». Народ пробуждаю от спячки.

– Я, братец ты мой, из Италии написал, чтобы меня встретил какой-нибудь дурак и позабавил.

– Да, ваше благородие, тут вертелся какой-то извозчик. Николая Васильевича спрашивал. Вас, должно быть, да другой вашим именем назвался. Плюгавенький такой господин оказался. Однако на вас похожий, не примите за оскорбление. Вы-то по… презентабельней будете, подородней.

– Ах, подлец, опередил! Я, знаешь ли, двойник известнейшего писателя. Всюду за ним следую, пашквилирую его в журналах. Нас часто путают. Я деньги под его имя занимаю, а он меня в историйки свои вставляет, и со мною тоже неприятности происходят. Я как-то залез на дерево с подзорной трубой – понаблюдать за двойником. Мерзавец-итальянец любезничать вздумал с девицей внизу. Она на дерево, а он за ней. «Дай руку, – говорит, ей, – жизнь моя!» Она долезла до меня, впилась мне в рот своим языком, как ведьма, обволокла собой, словно спрутиха, потом вскарабкалась по мне наверх и на голову стала босыми ногами. «На обратном пути я тобою займусь!» – объявил мне мерзавец. Ногами на голову мне тоже наступил и далее полез за своей пассией, о чем я прочел перед тем через подзорную трубу в записной книжке моего соперника, отсутствующего в кабинете в сей момент. Так что, милейший, меня не переврешь. Нет, не переврешь!