Читать книгу Другое Солнце. Фантастичекий триллер - Михаил Гарудин - Страница 3

Пила неохотно входила в лед, пуская фонтан кристалликов вверх, в иссиня-черное небо. Там кристаллики сверкают и смешиваются со звездами. Часть их навсегда улетает в космос, но многие повертевшись в вышине, медленно ниспадают назад. На один ледяной куб в пару тонн у Глеба уходило по полчаса. Зудящий омерзительный звук проникает в руку и сводит жилы. Работа долгая и нудная. Отчасти бессмысленная. Ежедневный тупой и бессмысленный труд. Встал, принял душ, поел, пошел пилить. Вышел в вечную тьму со звенящими брызгами искр, потоптал серое крошево, позудел пилой, вернулся, поел, принял душ, почитал, уснул. День за днем. Без спешки. Но куда спешить? У него в запасе вся вечность, ведь правда? Он кинул взгляд вверх. Россыпи звездной пыли не ответили.

Шесть ледяных кубов уже лежали внизу, и теперь, Глеб, отдуваясь от пота, заканчивал седьмой. Лед – это вода и воздух, это жизнь и топливо. Космический лед дарит скитальцу свободу от станций заправки, опустошающих и без того скудный кошелек, свободу от назойливых, как осенние мухи, инспекторов безопасности и их предписаний – в большинстве своем денежных опять же. И, наконец, лед – это свобода от горьких мыслей о собственной беспомощности. Хвала Создателю, что он оставил нам простой лед в космосе, чтобы мы не во всем зависели от Земли-матери с ее капризным правительством.

На лунах с пониженной гравитацией «проблема ледоруба» заключается в том, что сложно передать усилие на полотно. Лучший способ для решения – выстрелить распорным колышком в лед и зафиксировать свое тело ремнем с двумя карабинами. Упираясь ногами в поверхность в распор с ремнем, можно создать требуемое усилие на полотне пилы с высокой точностью. Вышеуказанный способ дает возможность сделать полутораметровый пропил. Затем надо вытащить колышек, закрепиться дальше и продолжать предыдущий пропил, отступив сантиметров сорок от его границы… но это детали. Из-за слабого освещения зрение иногда сверхобостряется, так что видишь как кошка в темноте, и даже кажется, что предметы испускают свое свечение – все воспринимается очень интенсивно. А иной раз, особенно при длительных физических нагрузках, темнеет в глазах до того, что и звезд не видно – одна первобытная тьма.

Не успел он допилить до края, как трещина ломаной линией перечеркнула глыбу и ближняя ее часть обретя самостоятельность поползла на пристегнутого Глеба, увлекая его своей массой. Глеб на ощупь, лихорадочно, с третьей попытки, отстегнул карабин пятясь назад, оступился. В следующее мгновение он уже летел вниз на дно ущелья, вновь обретя зрение. Отломившийся пятитонный, если не больше кусок лениво последовал за ним.

– Вот, черт! Как неудачно, – выругался вслух Глеб.

Падение само по себе не беда, высота небольшая, метров четырнадцать. Но если накроет несколькими тоннами льда, то смело ставь сверху крест – никто не найдет, кроме заблудившихся пьяных туристов. Воздуха в скафандре часов на 10, не больше. Ближайшая станция за миллионы километров отсюда вращается себе вокруг Сатурна.

Мысли пронеслись в голове отчетливо и ярко. Внизу осыпь – ледяная стружка. По краю осыпи беспорядочно лежат сброшенные им кубы, за ними стоит грузовик с пятном света на полупрозрачной кабине. Тело медленно падает и поворачивается. Картинки перед глазами перемещаются: глубокое ущелье, ледяные языки с отвесными стенами, ломаный горизонт – все это опускается вниз, вытесняемое небом с желтой искрящейся горошиной Солнца, а за ним приближается чернильный прямоугольник, почему-то напоминающий надгробную плиту.

Он упал на спину, хвала богам, на осыпь и успел оттолкнуться вперед, чтобы выскочить из-под опускающейся сверху громады. Почти успел. Что-то хрустнуло, во рту появился соленый привкус, а тело утонуло по грудь в мягком крошеве вдавленное глыбой – не пошевелить ни рукой, ни ногой, даже вдохнуть тяжело. Неужели что-то с позвоночником, ведь что-то там хрустнуло в спине.

Вот как бы и все. Нелепый конец для астронавта с двадцатилетним стажем. Глеб саркастически усмехнулся. Несправедливо изгнанный, неприкаянный с тоской о Даме сердца, придавленный льдом глупого упрямства и отчуждения, лежит здесь. Воздайте почести Рыцарю Одиночества! Приблизительно такой будет эпитафия на табличке под крестом. В который раз Вселенная продемонстрировала ему кто он и где его место. Значит такова его участь. Бессмысленно продолжать бороться, когда бороться уже не за что. Не хочется ни думать, ни двигаться. Просто лежать.

Из всего звездного великолепия, рассыпавшегося перед глазами, Глеба привлек маленький ковшик из некрупных и далеких звезд.

Созвездие Дельфина он разглядывал в небе на берегу Ливийского моря, в одну из его последних ночей на Земле. Он почти также лежал на спине, затылком упершись в песок, а Лисс, милая нежная Лисс, так восхитительно положила голову рядом… Тогда его сердце еще было целым. Оно стучало, билось, стремилось и боялось Веги, разлуки, расставания и страстно желало исполнить свое предназначение. Разрывалось. Глеб и Лисс боялись не то что говорить о скором расставании… даже думать об этом, казалось им сейчас кощунством. Здесь и сейчас, когда они вместе, рядом, уместно только молчать и раствориться друг в друге на песке, под плывущей в прозрачных облачках теплой Луной, с сухим и пряным дыханием ветра, с тихим шипением волн. Все было так хрупко, мимолетно, неотвратимо.

Когда это было и с кем? С 97-ю процентами оставшейся личности или с тремя потерянными? Было ли вообще?

Тихо здесь в снегу под надгробием. Никакого прибоя и ветра. Легкий звон осыпавшихся снежинок о стекло шлема. Они падали, вертелись и искрились на фоне черной пустоты, и теперь, соединившись с поверхностью, затихли в бесконечно долгой паузе. Миллионы, если не миллиарды лет, ничто их не потревожит. Тишина, расправившись со снежинками, потекла в уши заложив их ватой, а оттуда по всему телу, заполняя собой все к чему прикасалась. Вечная ночь жгуче-холодным щупальцем анестезии проникала к ноющему сердцу, превращая его несчастливую историю в еще одну форму среди льда и камня забытого планетоида, в еще одно неприметное произведение кисти Госпожи Вселенной. Она привела его ум к безмыслию и отрешенности, как изначальному, вездесущему и основополагающему факту творения. Только вот сами собой всплывают из небытия неестественно яркие воспоминания, живые, пугающе живые.

Тогда, девять лет назад Глеб хоть уже и не был исполнен оптимизмом, но с надеждой глядел в будущее. Он считал Землю родным домом, а поиск – делом своей жизни. Полет должен был продлиться три года, не больше, и в конце они оба ясно видели Возвращение, Встречу. И тогда, уже никакая сила не могла бы встать на их пути… Он будет в одной команде с Лисс. Они вместе будут изучать дальние миры и возвращаться на Землю. Это их мечта, каждого, обоих.

Проводы в рейс проходили с формально-траурным оттенком, с торжественной музыкой и такими же речами. Доисторический Мирный, промозглая осень, поникшие флаги, на мокрой от дождя площади стояла команда из двенадцати человек, а напротив сотня провожающих: родственники, друзья, коллеги и журналисты. Глеб стоит, чувствуя себя одиноким – Лисс не пустили в экспедицию… и даже не отпустили с работы. Ее нет среди провожающих. Она не близкий родственник, не жена. Так ей объяснили. Мировое Правительство борется с перенаселением всеми способами, например, запрещая замужество до рождения ребенка и уплаты с него первой пошлины. А пока ты не жена, ты не родственник, и тем более не близкий. Так что сиди и работай, пока не уволили. Желающих много, иждивенцы небось есть?

Глеб просил Василевского сделать для них исключение. Тщетно. Василевский не ее начальник, он не может советовать коллеге из западного отдела, как ей обращаться с сотрудниками. Но он честно позвонил туда. Ответ был таким же: «желающих много», «иждивенцы есть», «пока не уволили», «нет права», «порядок есть порядок»…

Сутулясь и кутаясь в плащ, начальник прошел вдоль строя вдохновленных поисковиков и пожимал всем по очереди руки. Ваня Бессмертников, Джим Стоун, Люсия Жерак, Анто Петрович…

Загробный низкий голос диктора вещал из громкоговорителя:

– Сегодня, мы провожаем в поход наших лучших астронавтов, доверив им нести на своих плечах нашу мечту о новой Обители для Человечества, о Великом Познании. Сейчас, когда на Земле 50 миллиардов жителей, кто-то должен найти «Новый Дом Человечества», чтобы решить острейшую проблему современности, вдохнуть новую жизнь, новые надежды. Мы будем гордиться вашим подвигом, друзья! Вашим подвигом будут гордиться ваши семьи! Пусть, покидая на годы Землю, вам будет легко на душе при мысли о том, что вы совершаете великое дело, что наше Агентство заботится о ваших родных и близких, которые с гордостью и терпением ждут вас, пусть вас укрепит и поддержит в трудную минуту понимание великой цели, которая поставлена перед вами, и которой достойны вы, лучшие из лучших…

Диктор продолжал бредить, но уже никто его не слушал.

– Мы не прощаемся с вами, ребята, кх… – кашлянул диктор и стало впервые понятно, что это живой человек. – Мы говорим до свиданья, до встречи, удачи вам! Родина ждет вас! Человечество верит…

Глеб медленно присел на корточки, коснулся ладонью мокрого бетона и прикрыл глаза, просто мысленно прощаясь с Землей, не зная, что прощается, похоже, навсегда. Из дюжины астронавтов только трое вернутся домой. Только трое…

Первые звонки уже тогда раздавались, но никто не воспринял их всерьез. А кто будет серьезно относиться к показухе, бюрократической возне чиновников, когда проблема перенаселенности Земли не решена? До сих пор, ни одной планеты пригодной для полноценной жизни еще не найдено, и вопрос о глобальном переселении стоит все также остро. Поиск нельзя остановить. Рано или поздно, ему или кому-то другому удастся найти НДЧ, но для этого ведь кто-то должен его искать…

– Ха, ха, ха, – отрывисто и издевательски продекламировал нынешний Глеб прошлому Глебу. И от этого ему захотелось рассмеяться уже по-настоящему. Но какой прок копаться в прошедшем? Другое время – другие мысли. Он никогда не гнался за престижем и славой, ни ради денег, ни даже ради места на Земле, он просто следовал своему предназначению, с самого детства. Иначе не мог и представить. Мы свободны только когда ищем знание. Мы ищем знание потому что свободны.

Времена… Да, они часто меняются, и что поделаешь: кому-то повезло успеть в свое время, кому-то повезло попасть в новое, а кому-то не повезло совсем. А может быть им повезло не увидеть нового времени?

Он судорожно сглотнул комок застрявший в горле. Пальцы на руках и ногах все же ожили. Надежда на перебитый позвоночник, и таким образом легкий девятичасовой выход из затянувшейся, как ему казалось, игры, к огорчению Глеба, не оправдалась. Значит нехрена тут раскисать, нехрена валяться! Вперед, капитан, надо грузить ваш лед, вы ведь заказывали? Заказывали свободу и знание? – Извольте! Глеб напрягся и сумел высвободить правую руку. Теперь можно себя немного выкопать. Если чуть извернуться и выгрести это серое хрустящее крошево из-под себя, то вполне реально и вторую руку освободить.

С тех пор, когда ему так и не позволили вернуться на Землю, его гложет только один вопрос: что же случилось с Лисс? Она развела мосты, оставив его в прошлом? Ну зачем ей скрываться, он бы понял и принял все. Лисс, хрупкая и ласковая, решительная, горящая и рвущаяся к звездам. Ее мечта меньше всего походила на бесплотную и отвлеченную фантазию. Это был отчаянный поиск выхода из круговорота земных несправедливостей. Прямая и решительная, бескомпромиссная… Такие люди все еще рождались на Земле и чаще всего не могли приспособиться к нормам, принятым в обществе конкуренции и потребления. Они старались избрать стезю максимально далекую от этого общества. Больше всего таких было в поисковом братстве. Воинствующие идеалисты, самоотверженные иногда до глупости, мечтатели и романтики, ищущие высшей правды у Вселенной или пресловутый НДЧ. Во все времена они были, и всегда их было не так уж много. Иногда они ошибались. Иногда они открывали. Иногда создавали подлинное и вечное. Иногда пропадали в безвестности и забвении. Одной из этого племени была Лисс.

Возможно ли, чтобы она сильно поменялась за эти годы? Чтобы ее очарование космосом прошло и она избрала более правильный по человеческим меркам, земной путь: вышла замуж, родила детей и теперь живет на каком-нибудь прекрасном острове? Сам же уговаривал ее, из-за страха потерять…

Пусть так. Но неужели теперь прошлое кажется ей столь постыдным? Неужели ее мечта и все, что с ней было связано, внушает сейчас ей отвращение?

Нет, не может быть, – не верил Глеб. – Никогда она такой не была, и не стала бы. Что-то произошло…

Пробовал он навести справки и через знакомых в АКПО, еще в прошлом году, как только прилетел, и позже, но тщетно. В Агентстве напротив ее имени и фамилии стоит скупое: «нет данных». Кто-то сказал, что так бывает по требованию самого сотрудника, когда он хочет закрыть свое личное дело для любопытствующих.

Знать бы, что у нее все хорошо. Хочется верить, что она живет где-то там, на прекрасном острове, ничего не знает и счастлива… и тогда можно спокойно забыть. Забыть, конечно, не получится, но хотя бы просто успокоиться. Только вот почему-то каждый день она является ему в снах и просыпаясь, он задает в пустоту одни и те же вопросы: где ты? что там с тобой? – Без ответа. И чувство такое, что нет у нее счастливого острова.

Глеб насилу выполз из-под глыбы и поднялся на ноги, отряхиваясь:

– Хватит умирать. Давай, парень, займись делом!

Лед тяжелый, медленный. Его надо поднять и толкнуть, чтобы попал в слегка помятый кузов грузовика. Потом повернуть, чтобы места меньше занимал. То же со следующим куском.

«Наверно, я похож на Сизифа, – отметил про себя Глеб. – Но мне получше, чем ему. У меня хоть перспектива есть, эдакая свобода выбора. Вялая, конечно, но все же».

Каждое действие дается не просто в условиях низкой гравитации Фебы. Но Глеб приспособился. Перекинул стропы с борта на борт, принайтовав груз, залез в кабину. Грузовик покатился, затем приподнялся над поверхностью и заскользил вперед.

– Ну вот! Пилу забыл! – опомнился он, повернувшись к подсвеченному серому склону ледника. Возвращаться не хотелось. Еще ходку надо точно сделать. А пока, пусть полежит.

Из покрытой трещинами кальдеры грузовик вынырнул на плато. Темный и гладкий базальт переливался под косыми лучами Солнца серыми пятнами. В этом месте кто-то оплавил кусок неровной поверхности планетоида, испещренной кратерами. Невдалеке, где-то в километре прямо по курсу, поблескивал силуэт крейсера.

Грузовик вкатился в распахнутый зев ангара. Расстегнув стропы, Глеб вывалил блоки из кузова. Теперь их надо поместить в плавильню, где лед будет очищен и переработан. На выходе получим запасы собственно воды, воздуха и топлива для реактора. Без этого никаких перелетов уже не видать, как своих ушей. Если ресурсы истощатся, то и все системы жизнеобеспечения прекратят работать. «Далекий зов» погрузится во тьму и небытие. Остывание происходит довольно быстро, особенно здесь, на лунах Сатурна, где солнечного света мало.

Что ни говори, но когда трюмы ломятся от припасов, сердце капитана в радости, что бы ни происходило вокруг. Само сознание того, что в любой момент можно оторвать эту махину от грунта и запустить далеко во Вселенную – это и есть почти свобода.

– Да, – утвердительно кивнул себе головой Глеб, закрыв крышку плавильни и опустив вниз рубильник. – Все же, ходки две хотя бы еще надо сделать.

Вот так, мало-помалу, но за пять месяцев каторжной работы на леднике он практически компенсировал свои потери от предыдущих рейсов, с «туриками».

Плавильня автоматически откинула крышку и оттуда вылетело облачко остаточных газов. Глеб уперся в очередной куб и столкнул его в агрегат. Посмотрел на рукав скафандра, где на табло высветилось 8 часов автономности. Можно сгонять за следующей партией, встретиться с пилой, а то вдруг кто унесет?

Из-под горизонта вылез дедушка в шляпе – Сатурн, размером поменьше земной Луны, но ощутимо добавивший бледного свечения на плато. Глеб бодро отъехал от корабля и притормозил лишь перед краем, разыскивая вход в глубь кратера.

«Нет, все-таки я счастливчик», – успокаивал себя он. – «Во-первых, делаю свое дело. Во-вторых, до сих пор живой. В-третьих, при мне остался мой любимый корабль! Хотя пару лет все еще должен дослужить по контракту, но уж потом…»

Машина осторожно лавируя между скалистых выступов спустилась по трещине вглубь кратера и впереди показалась опостылевшая стена льда. Глеб развернулся, задом опустился на грунт и подкатил грузовик ближе.

«… потом космически свободен. Космически независим. Космически!» – смаковал вслух Глеб. – «В одно место только нельзя почему-то… домой нельзя, а так свободен на всю Вселенную. И где же там ты будешь тратить свой гонорар, капитан?»

Ни одна звезда не ответила, даже не подмигнула.

Глеб запрыгнул на верхний край ледника и схватил фосфоресцирующую красным рукоять пилы, торчавшее чужеродное творение человеческих технологий. Никто ее почему-то не взял. Либо тут никого нет, либо пила безнадежно устарела – одно из двух.

Семейные предания сохранили историю о том, как некий пращур Глеба на лесоповале в Сибири умудрялся писать диссертацию о природе времени. И после освобождения, когда его отпустили, он тут же пришел ее защищать. И защитил. Немного в урезанном виде, чтобы снова не посадили его голубчика за вольнодумство. Как он смог это делать, ведь физическая работа отупляет, – загадка. Но сейчас тупость идет Глебу на благо – нечего ковыряться в себе. Кстати о природе времени. Если ничего не происходит, то оно превращается в лед. Интересно, сколько льда произвели последние полгода его одиночества? Вопрос с подвохом.

Три часа работы подарили ему еще восемь кубов. Ответ неверный, но производительность растет, с удовлетворением отметил Глеб. Аккумулятор пилы подсел, и она зудела уже не так бодро, приобретая подростковую басовитость. Столкнув лед вниз, он, не выпуская из рук орудие труда, спрыгнул сам. Прыжок завершился мягким шуршащим объятием снега.

Снова он молчал восстанавливая дыхание и слушал звон падающих льдинок, глядя в бесконечность звезд, ожидая то ли ответа, то ли одобрения. Наверное подобные чувства в лунные зимние ночи, заставляют волков петь, выглядывая из-под густых ветвей заснеженной ели. Сердце еще стучало в ушах, но все тише и спокойней.

– Пш-ш-ш тцик-цик пш-ш-ш ттцик-цик пш-ш… – Глеб случайно задел переключатель радиостанции на рукаве скафандра и тот начал сканировать частоты. – фью-у-у-у-о-о-о пш-ш-ш ттцик-цик…

Стоп! Хватит, нет там ничего. Глеб выключил радио. Нет ничего, в тьме и хаосе первозданного мира. Маленький заблудший человечек, микроб, молекула на корявом каменном булыжнике, летающим вокруг некрупного сгустка газа, рядом с неприметной искоркой, такой же как миллиарды сестре и собратьев брызнувших из костра творения и тут же погасших когда Создатель поворошил угли.

Старая знакомая тишина, плотная и давящая, вернулась и окутала его покрывалом. Молодых она пугает. Пугает своей плотностью, вечностью. Встретив ее впервые начинаешь осознавать, что такое человек. Ничто. И даже человечество в целом перед ней пустое место. Но когда живешь с ней так долго, понимаешь, что она воспринимается давящей только потому, что ее надо впустить в себя. Точнее – услышать внутри себя. Именно услышать внутри себя. Запоминайте и записывайте эксклюзивный рецепт от бесконечности!

Но сейчас внутри Глеба спасительной тишины уже не было. Из темного первозданного океана Госпожи Вселенной всплыл еще один сверкающий осколок памяти.