Читать книгу Я знаю, где она… - Михаил Григорьевич Теверовский - Страница 3

– Опять спите на рабочем месте, мистер Дейв?

Я моментально проснулся, дернувшись так сильно, что чуть не разбил коленку о край своего громоздкого деревянного стола, который сразу же убедил меня в том, что я на самом деле нахожусь в офисе, а не дома в уютной постели под мягким тёплым одеялом или хотя бы на диванчике в гостиной. Самым же страшным был тот факт, что больше никто не мог заорать таким ворчливо-визгливым голосом мне прямо на ухо, да ещё с этой дурацкой приставкой «мистер», кроме как моя стервозная начальница, Бетти Строудфорд. Ей совсем недавно перевалило за пятьдесят – но из-за довольно удручающего внешнего вида, отсутствия маломальского умения держать себя, да и просто-напросто отсутствия понимания того, как надо вести себя с другими, чужими тебе, людьми, почти все в офисе называли её не иначе, как «старая грымза». Исключая небольшую горстку лизоблюдов. И за спиной, разумеется. Чтобы продолжать чувствовать себя молодой, наполненной влияния и даже всемогущества, она кружила по всему офису, когда ей заблагорассудится и выискивала нарушителей: не заправленная рубашка, чрезмерно долгий кофе-брейк, расстёгнутая верхняя пуговица, разговор по мобильному телефону в течение рабочего дня. У пойманных Строудфорд выпивала всю кровь и последние силы. Сон на рабочем месте, по многочисленным предположениям и слухам, карался же смертной казнью – но на деле пока что, по крайней мере, опровержения или подтверждения данной гипотезы произведено не было в связи с отсутствием добровольцев для проведения подобного эксперимента. Иногда я задумывался о том, в какой же момент из милого доброго ребёнка могла произойти метаморфоза в валькирию, ненавидимую всеми? Хотя, возможно, она была такой с детства, вечно недовольной и невозможно гадкой. И в эту самую секунду это нечеловеческое существо с большой вероятностью могло стоять прямо за готовящимся к небесной каре мной. Ну-у… или это могла быть Шерон, которую, на своё счастье, я и увидел прямо рядом с собой, когда зрение всё же сфокусировалось после непродолжительного сна лицом прямо на руке и довольно-таки болезненного удара коленкой об стол.

– Боже, Шерон, я подумал, что это сама валькирия снизошла до меня, – потирая ушибленную коленку, я посмотрел на часы и увидел самую прекрасную цифру на свете – «18.02». Что самое главное – шесть часов вечера. Время освобождения всех рабов нашего офиса от непрекращающегося гнёта, который должен был продолжиться завтра и послезавтра, ну и после послезавтра, конечно же. Даже выходные, чёрт возьми, вечно портит мысль о том, что в понедельник с раннего утра надо быть в проклятом офисе!

Ответом мне был заливистый смех Шерон, к которому я привык ещё в самом-самом детстве. Она всегда, когда смеялась искренне, прикладывала руку ко рту и игриво отворачивалась, а её кристально зеленые глаза непременно переливались весёлыми искорками. До чего же мило она выглядела в такие моменты. И чертовски привлекательно, надо заметить.

– Давай собирайся, и пойдем. Мне осталось дописать пару отчётов к завтрашнему дню, спасибо сам знаешь кому, а ведь ещё тебя подвезти надо, – скорчив рожицу, сказала она, после чего провела рукой по волосам, приводя в порядок растрепавшиеся слегка золотистые белые волосы. Слегка кучерявые, сколько бы Шерон не старалась выпрямлять их по утрам, они мягко опадали ей на плечи, маняще поблёскивая в свете ламп.

Суетясь, я распихал пачку нужных бумаг по своему портфелю и послушно поплёлся за Шерон. Хоть у меня были и права, и даже старенький полуразвалившийся фордик, но водил я редко – мне почему-то совершенно это не нравилось, никак и не тянуло сесть за руль. Из пробега порядка двухсот тысяч километров я накатал не более десяти за пять лет. Всё же я предпочитаю ездить только в крайних случаях, в отличие от предыдущего владельца моего фордика. К тому же Шерон часто подвозила меня: из нашего захолустья нам по пути в этот городской офис. И в школу где мы дружили почти с первого класса, нам было всегда по пути. Я – простой и никем незамечаемый пацан-неудачник, и она – лучшая девочка класса. Да, уверен, и школы. Любимица буквально всех вокруг: и одноклассников, и учителей. Умница, красавица, всегда такая активная и спортивная… Я никогда не понимал, как она могла совмещать в себе всё это.

– Если хочешь, могу немного помочь. Я сейчас свеж и готов к работе – не обращай внимания на мои синяки под глазами, я просто изображаю панд, так что это не более чем декорация, – сказал я и неловко улыбнулся. Кровь подступила к щекам, я чувствовал, что они вот-вот готовы запылать.

Она резко повернулась и, игриво оценив меня взглядом своих прекрасных зелёных глаз, запричитала:

– Ой, я была бы вам так благодарна, так благодарна! Вы просто не представляете, это было бы просто прекрасно, даже сказала бы, просто великолепно. Мистер Дейв, вы мой спаситель!

– Да прекрати ты, не заставляй меня пожалеть о своем предложении. Я могу и передумать, в конце концов.

– Ну… ладно, прекращаю. Тогда по рукам. У тебя или у меня?

– У меня, – вздохнув, ответил я и тихонько добавил под нос, – конечно же,

Мне вдруг стало как-то грустно. Как будто из мира вокруг исчезли все краски. Он стал тусклым, невзрачным. Даже звуки и запахи стали доноситься словно откуда-то издалека. Из другого мира Такое в последнее время происходило со мной всё чаще и чаще. При этом бывали моменты, когда я не понимал, с чего, по какой причине в моём сознании происходят такие метаморфозы окружающей реальности. Вот у меня прекрасное настроение, всё отлично – и вдруг бац! Как по щелчку всё меркнет, погружается в беспросветную тьму… Но конкретно в этот момент я прекрасно осознавал что же меня гложет, буквально пожирает изнутри. Если мы с Шерон хотели пообщаться, отдохнуть или помочь друг другу с работой, то собирались исключительно и только лишь в моём доме. Когда-то был период, когда Шерон отчаянно звала меня к себе, но после моих категорических отказов она, наконец, сдалась. А всё потому, что Шерон почти сразу после выпуска из школы начала встречаться с парнем по имени Джейк. Джейк Рэннел. Его я узнал в седьмом классе, но это знакомство было далеко не из приятных. Я сказал бы даже, что меня тянуло блевать, когда я вспоминал, во что превратились школьные деньки после этого «знаменательного» события моей непримечательной жизни. А всё дело заключалось в том, что я никогда не был так называемым «крутым» парнем в школе. А вот Джейк был. Притом, судя по всему, с самого рождения – как же иначе. И когда он переехал в наш небольшой городок со своим буквально не просыхавшим ни дня отцом, то начал старательно и даже в чём-то педантично закреплять своё превосходство над всеми. И особенно какого-то чёрта именно надо мной. Не знаю причину такой его жестокости в те годы. Возможно, столь прекрасный характер и отношение к окружающим передались маленькому Джейку от отца – вечно хмурого, уже старика в свои тридцать лет, с ледяным пронизывающим взглядом из-под насупленных кустистых бровей. Ходили слухи, что его жена, мать Джейка, ушла от него из-за вечных скандалов и следующих за ними побоев. Не знаю, правда это или нет, но Джейк нередко приходил в школу с подбитым глазом и ссадинами на скулах. Что можно считать почти за железный аргумент, так это то, что когда учителя пытались хоть как-то достучаться до отца Джейка, думая, что эти отметки оставлены улицей, он как-то слишком равнодушно отвечал им излюбленной фразой: «Мужчина должен сам решать свои проблемы». Хотя, имея в виду и зная агрессивность Джейка, возможно было полагать, что это заслуженная плата за его поведение в среде ещё более мерзких подростков, чем он сам. Мне было плевать на его жизнь и проблемы. А вот ему до меня почему-то было дело. В школе я был с самого первого года, но никогда особенно не выделялся, а вот Джейка если не полюбили все сразу, то превозносили, будто героя-плохиша класса. Все кроме Шерон. Боже, как же судьба иногда смеётся над нами. Жестоко, но столь изысканно саркастично, что иногда мне хочется аплодировать ей так долго и громко, пока не собью ладони в кровь.

Вообще очень интересная вещь – симпатия окружающих к тебе. Неважно, ребенок ты, подросток или взрослый, красивый или страшный, хотя с первым параметром конечно проще, ведь если ты нравишься людям, то можешь делать всё что угодно – хоть быть самым последним мерзавцем на свете с отвратительно-пошлыми банальными шутками, над которыми, тем не менее, будут смеяться все. Если же нет, то даже твоё самое простое, ничем не примечательное действие будет восприниматься не принявшим тебя в свои ряды обществом как нечто жалкое. Оглянитесь вокруг, окунитесь в воспоминания из своего прошлого, и вы поймете, что это действительно так. Харизма – интересная штука. Хотя мне не до конца понятен данный аспект человеческой психологии. Вернее даже сказать непонятен вообще. Не знаю, столь ли я отличаюсь от людей, что выхожу за рамки нормальности, или же мир вокруг понемногу катится к чертям, погружаясь во мрак безумия и мракобесия, в котором та же «нормальность» уже нечто чуждое людям. Но ничего не могу с собой поделать, я привык стараться смотреть на людей вокруг не пустыми глазами ничего не понимающими глазами. Я не готов слепо следовать за создаваемыми ими образами, зачастую представляющими собой лишь блёклую и далеко не полную картину реальной души человека, его морали и поступков.

И вот, в последний год обучения наш плохиш Джейк предложил Шерон встречаться. Он и раньше явно проявлял к ней симпатию и любыми способами пытался привлечь её внимание. Он мог схватить почти любую девушку в школе за задницу, и она засмеялась бы, игриво состроив ему глазки. Почти любую, но точно не Шерон. И всё же она почему-то начала встречаться с ним. Как? Почему? Для меня этот переход так и остался непостижимой тайной. Столь же непостижимой, как и сама Шерон.

Конечно, надо признать, что Джейк довольно сильно изменился с тех пор. Он отучился пару лет в юридическом колледже, довольно скоро поняв, что профессия адвоката или прокурора не для него, потому быстро перебрался в полицейскую академию, где и нашёл себя. Своё призвание. И теперь работал в отделении полиции, за несколько лет дослужившись до звания лейтенанта. Неплохая карьера для плохиша из школы, если и подававшего какие надежды, то лишь заключённого, который получит условно-досрочное после отбытого половины срока в тюрьме. К тому же, пару раз, когда я пересекался с ним, в том числе и в их доме – пока не перестал вообще появляться там – он пытался завести со мной разговор, обменяться хотя бы парой фраз. На удивление, не могу не признать, что в них всегда чувствовалось небольшая толика сожаления за прошлые годы. Появлялось ощущение, что он пытается загладить свою вину, помириться что ли со мной. Но он никогда, ни разу не извинился открыто и не заводил речи о школьной поре напрямую. Чёрная часть его души, подпитываемая его гордостью, скорее всего, никогда не позволит ему так поступить. Но, тем не менее, каждый раз, когда я видел его, перед глазами сразу же проносилось какое-либо малоприятное событие из нашего общего прошлого. И я не мог смотреть на его хоть и уже довольно добрую улыбку, всё равно сохранявшую черты той мерзкой и жестокой ухмылочки, когда он замышлял очередную гадость против меня. И я не мог понять, что же Шерон нашла в нём тогда. И что же видит до сих пор, раз продолжает жить с ним.

Так я плелся понуро за ней до самой стоянки, увлеченный целиком и полностью своими безрадостными мыслями. Им сопутствовала череда серых, уже немного облупившихся стен офиса, противный желтоватый свет люминесцентных ламп, спешащие домой коллеги, чьи лица я уже не различал, погрузившись глубоко в себя. «Пока, Джули! Пока, Рон!» – радостно прощалась с попадавшимися на пути Шерон, непременно помахивая каждому рукой на прощание. Я лишь уныло вторил за ней мрачным голосом: «Пока, увидимся завтра. Пока. До свидания. Хорошего вечера». Хорошего вечера твари, готовые сожрать меня с потрохами, если благодаря этому вам будет дана прибавка к зарплате или дополнительный выходной в году.

– Опять скачки настроения? – Я даже не заметил, как сел на переднее место её красной машины Audi 100, которую она просто обожала. Слегка повернувшись к Шерон, я увидел внимательный и озабоченный мыслями взгляд, посредством которого она пыталась прочесть то, о чём я думаю сквозь мои помутневшие глаза.

– Нет, просто слегка устал, – безжизненным голосом ответил я, кисло улыбнувшись, чем явно не сумел переубедить подругу.

– Ты ещё посещаешь её?

– Старушку Джил? Ну-у, я заходил на той неделе… Или на позапрошлой, честно не совсем помню.

Шерон ужасно пугала моя непрекращающаяся депрессия. По крайней мере, она почему-то решила, что у меня именно и беспрекословно «депрессия». Я же считаю, что моё общее состояние и размышления – это просто-напросто здравый взгляд на мир вокруг. На всё то, что происходит в нём изо дня в день. Именно Шерон заставила записаться меня к нашему местному психологу. Не сразу конечно, но разве я мог бесповоротно отказать? Местная наш психолог же, Джил Паркинсон, представляла собой милую старушку, способную лишь на то, чтобы выслушать устный поток о проблемах и нескончаемых бедах, притом с неизмеримо сочувственным взглядом. Затем заварить тебе чаю ромашкою и полным уверенности голосом заявить, что всё будет в порядке, всё уладится – нужно только время. Немного времени. «Всё проходит. И это пройдёт» – по легенде такие слова были выгравированы на кольце царя Соломона. Эта легенда и то больше успокаивает меня, чем посещение старушки Джил.

– Дейв, я же тебя столько раз просила. Твой разрыв с Ларой на тебе очень сильно сказывается. Вернее даже, всё сильнее и сильнее, я же вижу…

Я отвернулся к окну машины, уставившись взглядом сквозь слегка запотевшее стекло в серый забор безжизненный забор, окаймлявший парковку. Всё что угодно, лишь бы не видеть её заботливого расстроенного взгляда. И чтобы она не смогла прочесть мои мысли. Как можно быть счастливым, когда внутри тебя ютятся лишь давящие до боли в груди воспоминания и мысли, а вокруг такая серость и грязь. Иногда кажется, будто человек хочет жить не как homo sapiens, а как обыкновенная свинья, лишь бы жратвы и размокшей глины вокруг было побольше. Весь этот внешний лоск, показательная чистоплотность и опрятность – лишь обёртка, ширма, за которой скрывается набитые дерьмом наши тельца, существующие лишь ради того, чтобы разлагаться. Ведь чуть отвернётся «всевидящее око» правопорядка, как человек может начать творить всё, что угодно, в зависимости от имеющихся сил и возможностей здесь и сейчас. Выплюнуть выдохнувшуюся жвачку или не тащить до мусорки этот пакет своих же бытовых отходов? Велика ли разница? А зреющая идея лишь всё заманчивее и заманчивее. Оглядев вгоняющий в тоску пустырь, я остановил свой взгляд на вывеске кафе, располагавшегося напротив нашего офиса с другой стороны стоянки. «С нами веселей обеды». Дешёвый слоган отвратительной и столь же дешёвой забегаловки.

– Ты меня слушаешь? Дейв, ещё не поздно всё вернуть назад, ты же сам говорил, что вы с Ларой так хорошо подходите друг другу…

Я сделал вид, что слушаю, вперившись взглядом в изумрудные глаза Шерон и изредка едва заметно кивал. Она даже представить себе не могла, насколько мне было ни тепло, ни холодно от этих, хорошо уже, что закончившихся, «отношений» с Ларой. Нет, Лара хорошая, милая девушка. Но она – не мой человек, что бы я там не говорил Шерон, стараясь вызвать в ней… ревность? Нет, конечно же, нет. Зачем мне это. Лара-Лара. Бывает, что появляется новый знакомый и, казалось бы, ты ничего не знаешь о нём, а он о тебе. Столько тем для разговора, столько всего неизведанного и интересного, о чем хочется поделиться, рассказать, что было в вашей жизни и узнать, как тот же период переживал чужой тебе человек. Найти что-то общее. Столько возможностей! Но нет. Вы будете стоять друг напротив друга, старательно отводя глаза и стараясь придумать хотя бы что-то, лишь бы не молчать. Но вы будете оба молчать. Это ужасно неприятная ситуация. И это странно, ведь обыкновенно ты умеешь разговаривать с людьми. И твой «недособеседник», вроде как умеет. Есть же такие друзья, знакомые, близкие, которых знаешь всю свою жизнь, и всё равно с ними всегда есть что обсудить, о чём поговорить, что вспомнить. Для меня, кажется, такой человек – Шерон. «Родство душ – странное явление. Оно легко сводит людей помимо их сознания и воли». В чём я уж точно уверен, так это в том, что с Ларой нашему родству душ было не просто далеко, а недосягаемо далеко. Поэтому когда мы расстались, я скорее вздохнул с облегчением, чем провалился в пучину мрачной депрессии. Я и встречаться с ней начал только потому, что больше не мог оставаться один. В тот период мой жизни от одиночества становилось страшно.

– Дейв, прошу тебя, ну не замыкайся так. Это меня ужасно пугает… в какой-то момент словно ты «щёлк», и выключаешься! – до меня, наконец, донесся голос Шерон. Сначала едва слышимый, он становился всё громче и громче, приводя меня в чувство в считанные секунды. Я был удивлён и одновременно растроган, осознав, что Шерон была в полушаге от того, чтобы расплакаться. Я прекрасно знал все оттенки её голоса.

– Прости меня. Правда. Я неправ. Я постараюсь найти время, чтобы заглянуть к ней. К Джил то есть.

Шерон недоверчиво окинула меня взглядом, после чего завела машину, и, как только двигатель, щёлкая, наконец, заработал, и машина адски завибрировала, мы тронулись. Она вела молча, слегка нахмурив свои изгибистые брови и что-то обдумывая, монотонно покусывая нижнюю губу. Но это продолжалось недолго, от силы пару минут. Это я мог провалиться в себя на час или на целый вечер – но никак не всегда стремящаяся к радости и позитиву Шерон.

– Ладно, в конце концов, ты уже взрослый мальчик, и внутри, надеюсь, ты там только один, а не двадцать четыре личности, как в несчастном Миллигане, – посмеиваясь, вдруг заявила она, и её лицо вмиг прояснилось, – хотя может вас там и много, и вам там весело. Наверное, это даже лучше. В любом месте, как говорится, веселее вместе.

– Шерон! – обиженно воскликнул я, но её хорошее настроение понемногу передалось и мне, наподобие того, как луч света пробивается сквозь густые кроны лиственных деревьев в самой чаще. Я искренне улыбнулся.

Тем временем вечерело. Хотя было ещё в принципе светло, и яркое солнце висело высоко надо нами, а первые дуновения вечернего ветра приятно ощупывали моё лицо, когда мы шли по лужайке к крыльцу моего родного дома. Небольшая лужайка, гараж и двухэтажный с небольшим чердаком, слегка облупившийся, но, тем не менее, весьма и весьма презентабельный снаружи, мой дом встречали меня, как и всегда, с распростертыми объятьями. А вместе со мной и Шерон. Мне даже кажется, что дом всегда слега улыбается крыльцом, когда видит, кого я привёл к нам в гости. Мой дом. Милый дом.

Я провернул ключ в замке и, приоткрывая дверь, хотел уже шагнуть внутрь, когда Шерон возмущенно воскликнула:

– Мистер Дейв, будьте же джентльменом! Где же ваши манеры?

Я сделал шаг в сторону и, согнув спину в три погибели, точь-в-точь как самый настоящий швейцар, распахнул перед ней дверь и элегантным жестом рук пригласил войти её в мою обитель.

– В-о-о-т, совсем другое дело! – радостно воскликнула она и, сделав неловкий реверанс, выронила из папки несколько листочков.

Смеясь, она принялась собирать их. Я не остался стоять в стороне и сразу же принялся помогать ей, стараясь не мять подбираемые бумаги, исписанные от первой до последней строчки. Потянувшись к последнему лежащему листку, я чуть не столкнулся с ней лоб в лоб. Наши взгляды встретились. Где-то внутри меня начало жечь непреодолимое желание поцеловать её губы, шею, глаза, которые были буквально в паре сантиметров от моих. Стоило только слегка наклониться, потянуть вперёд, а там… Повисла неловкая пауза длиной в пару жалких мгновений. Жалких, ведь неловкой она была только лишь для меня.

– Благодарю вас, месье! – не изменяя всё того же счастливого тона, Шерон выхватила у меня листки и побежала в гостиную. Мне ничего не оставалось, как понуро последовать за ней, стараясь сохранить, словно маску, лёгкую улыбку на лице.

Ближайший час мы провели, раскапывая в тоннах букв нужные слова и цифры, закапываясь в них и снова выкапываясь. Не могу сказать, что мне совершенно не нравилась та работа, которой мы занимались: сплошные бумаги, отчёты, числа. Но иногда мне казалось, что лучше бы мне пристрелиться, чем опять взяться за эту рутину. Не всегда было понятно, кому всё это надо, кто будет их читать и перепроверять? Зачем мы стараемся? Одни делают вид, что усердно пишут всю эту бюрократию, а другие напускают на себе не менее важный вид работник, ещё более усердно проверяющих всю эту галиматью.

Что всё же на все сто процентов радовало, так это то, что понемногу стопка бумаг уменьшалась, как и наши силы. И, наконец, спустя практически полтора часа беспрерывной работы, подошла к концу.

– Фу-х! Всё-таки доделывать работу дома – это ужасное занятие, – развалившись на диване, констатировала Шерон.

– Пиво или газировку? – повиснув на дверце холодильника, спросил я, продолжая шарить глазами по своим скудным запасам провизии.

– А вино есть?

– Это на удивление есть.

– Тогда тащи и то, и то! – радостно воскликнула она и вскочила с диванчика.

Я достал по паре холодных банок и откопал из глубины темную бутылку полусладкого белого вина, припасённого мною на самом деле специально на случай визита Шерон. Немного отдохнуть и привести в порядок расшатавшиеся от скрупулёзной работы с бумагами нервы, не помешает, в конце же концов. С этими припасами и парой сварганенных на скорую руку бутербродов, мы вышли на небольшой балкончик, примыкавший к обратной стороне второго этажа моей «крепости». Шерон, элегантно потянувшись и мило зевнув, легла прямо на пол, слегка поджав ноги и облокотившись о невысокую стенку балкона. Поставив съестное поближе к подруге, я присел рядышком. Было немного тесновато, из-за чего мы полулежали прямо друг напротив друга. А наши коленки робко соприкасались.

Вокруг висела пьянящая тишина, дополняемая приятным стрёкотом, пением птиц и доносившимися издалека звуками редких ночных машин. Небо было абсолютно чёрное, окутанное, словно покрывалом, тёмно-серыми облаками, которые в совокупности с немного душным воздухом, возвещали о возможной ночной грозе. Немногочисленная россыпь звёзд проглядывала сквозь них, а запах приближающегося дождя, вперемешку с запахом свежескошенной пару часов назад моим стариком соседом травы, приятным обонянию ароматом дополняли воцарившуюся идиллию. Но более всего меня радовало то, что Шерон была здесь. Рядом со мной. Даже если бы на улице был мерзкий холод с пронизывающим ветром, да ещё и в совокупности со слякотью, то я всё равно был бы счастлив, готов был поклясться себе в этом. Мы медленно потягивали вино прямо из горлышка бутыли, передавая её друг другу, и обсуждали, наверное, все-все темы, которые возможно и невозможно было придумать.

– Слушай, а как тебе вообще Зоя? – сделав очередной глоток и хитро покосившись на меня, неожиданно спросила Шерон.

В ответ я удивленно посмотрел на неё, затем перевёл взгляд на небо, делая вид, что увлечён чёрным небосводом, и лишь едва заметно пожал плечами.

– Ну, Зоя, которая в твоём отделе ещё работает. Ваши места через пару столов, – не унималась моя подруга.

– А что Зоя? – перехватив бутылку, я сделал большой глоток. Даже чуть больший, чем следовало, из-за чего был совсем близок к тому, чтобы подавиться.

– Да ладно тебе, только совсем слепой не увидит, как она неравнодушна к тебе. Ходит всегда вокруг тебя, всегда пытается заговорить с тобой при встрече. Да, пусть неуклюже, но дай ей шанс, хоть попробуй продолжить диалог. А то ты как ответишь ей что-нибудь настолько односложное, что диалог сразу же переходит в разряд похороненных заживо.

Я усмехнулся:

– Ты её-то видела? Фигурка ещё ничего, возможно, но эти кроличьи зубы и вздёрнутый носик. А ещё эта неловкая стрекотня без умолка будет похлеще твоих заковыристых вопросиков. Я ж с ума сойду, ей богу.

– Э-э-эй, – она, играючи, слегка ударила меня по плечу, – ты обидел сразу двух девушек. Это вообще-то непростительно.

Я вновь растерянно улыбнулся и сделал ещё глоток. Чувствовалось, как усталость и алкоголь уже слегка замутнили моё сознание. Окружающие вещи принялись слегка покачиваться, а Шерон, на которой я пытался сосредоточить взгляд, приобрела расплывчатые контуры, который были словно готовы разъединиться в две Шерон. М-да, я вновь убедился, что всё-таки совершенно не умею пить.

– Но она же милая. И достаточно-таки симпатичная, правда, – после недолгой паузы продолжила она. – К тому же, тебе надо найти кого-нибудь. Не можешь ты оставаться одиноким ворчуном до самой старости.

В этот момент я почувствовал, как что-то начало вскипать во мне – сначала где-то глубоко внутри меня, затем волной захватывая весь мой разум. Всё моё тело. Гнев, ярость, недовольство, обида. И вместе с тем что-то совершенно иное, но, тем не менее, ещё более жгучее. Прожигающее сердце насквозь, стискивающее его с неизмеримой силой и разрывающее в клочья одновременно. Неужели это… нет. Я не мог в этом поверить, это не могло быть правдой. Я отказываюсь верить… Пытался запереть это чувство обратно, но это было уже невозможно. Слова сами начали слетать у меня с языка, а сознанию оставалось лишь пугаться каждого произносимого мною же звука.

– Помнишь вечер того дня, когда мы закончили школу? Мы лежали в самом центре твоей любимой полянки, на том плоском камне в её центре и, вглядываясь в синеву неба, мечтали о нашем будущем? Что будем делать дальше, кем мы станем? – мой язык слегка заплетался, Шерон удивленно смотрела на меня, приподняв изогнутую бровь. Она явно не понимала, к чему я клоню, но я уже распалился и говорил безостановочно, глубоко и быстро вдыхая, не давая ей вставить ни слога, ни буквы. – Тот день был прекрасен. Но я, как, впрочем, и всегда, допустил ошибку… Вернее упустил очень важный момент… Вернее сказать, опять не сделал того, что должен был сделать уже давным-давно. Да, давным-давно.

Едва договорив, я в отчаянном порыве наклонился к Шерон, не в силах более отвергать охватившее меня желание поцеловать её. Но как только она поняла, что я хочу сделать, Шерон оттолкнула меня и вскочила, смотря на меня глазами полными растерянности и душевной боли.

– Боже, Дейв… – по её щеке скатились первые слёзы, оставляя за собой блестящие дорожки, – я не думала… Боже. Мне очень жаль. Прости…

После чего она буквально спорхнула по лестнице к выходной двери, и я услышал, как она хлопнула ей, выбегая на улицу. Моё сердце было готово одновременно взорваться и сжималось так сильно, что мне тяжело было вздохнуть. Я не мог пошевелиться. Вялой рукой я взялся за бутылку и осушил её в раз до самого дна, после чего быстрым движением смахнул наворачивающиеся на глаза слёзы. Я потерял её. Моё сознание молниеносно окутывалось дымкой, и я почувствовал, что проваливаюсь куда-то глубоко во мрак.