Читать книгу Загадка тайного послания - Михаил Курсеев - Страница 7

На следующий день снова шёл дождь, когда он в сторону Эмбанкмент,[36] чтобы встретиться с Таис Мельбур. В телеграмме, пришедшей от неё в полдень было: «Беседка для оркестра Гарденс мост Чаринг-кросс 5 после полудня точка Мельбур»

Он не сразу сообразил где это, но потом место встречи было вычислено с помощью Бедекерс;[37] подумал о том, что она знает Лондон лучше него, что она также любитель пеших прогулок. Интересно, подумал он, – гуляет ли она по городу по ночам, когда не спиться или когда была вынуждена сбегать (от матери, от такой жизни). Ну и связь с тем временем, когда она была уличной проституткой, с её прошлым, хотя она ему говорила, что попробовала выйти на улицу только раз, будучи слишком наивной, чтобы знать, как и где, и что её вытеснили потом в публичный дом миссис Касл на Уэстерли Стрит.

В тот день ему удалось написать почти сорок страниц. Работа загладила его озабоченность.

Он шёл вдоль реки, затем перешёл улицу и достиг мемориальной доски, посвящённой инженеру, который «обуздал» службу канализации Лондона и построил набережную Виктории. Впереди он увидел беседку для оркестра, бело-зелёную, которая в сумраке казалась чёрной, её заострённую крышу с флагштоком, на котором никакого флага не развевалось. Омнибус-конка прошлёпал рядом по проезжей части, разбрызгивая воду вокруг копыт лошади; он видел какое-то движение на мосту, очертания, но мало что свидетельствовало о присутствии жизни, скорее это было похоже на город теней, этакое гомеровское царство теней вне освещаемой солнцем поверхности, где отсутствуют человеческие существа.

Вначале он разглядел её в виде чёрного пятна в тени беседки. Затем пятно стало обретать очертания. В юбке, значит это женщина, что-то расширяющее её кверху – плащ с капюшоном. Ещё одна отвратительная чёрная шляпка. Он чувствовал, что начинает злиться на неё: казалось, ей было мало, что предложить ему, пришедшему сюда чёрте откуда.

– Вы уже здесь, – сказал он. Затем поднялся вверх на три деревянные ступеньки. С белого потолка не капало, но пол был почему-то мокрый, а там, где пониже, стояли лужи.

– Конечно.

Она стояла, облокотившись на белые перила; сложенный зонтик прислонился под углом. Он прислонился одним плечом к стойке. Его штанины намокли снизу. Он стряхнул воду со шляпы и снова ее надел.

– Вы вымокли.

– А вы, нет?

– Я взял кэб. Неудачное место выбрали для дождливого дня. Я думал, мы прогуляемся.

– Нет. Когда я отправляла телеграмму, дождь уже шёл; надо быть осмотрительной. Может, я надеялась, что вы не придёте.

– Вы сегодня работали? – спросила она.

– Весь день.

– Что-то новое?

Он рассказал ей про Цилеску и про роман.

– О чём он?

– О… – он поймал себя на том, что хочет ускорить события и сдержался. – О женитьбе мужчины и женщины.

– Они счастливы?

– Конечно, нет. Что бы это был тогда за роман?

Она даже не улыбнулась.

Он сказал, – Они разрушают друг друга, но не понимают, что именно это они и делают. Они постоянно – подкапывают под друг друга, нет – это хуже, чем подкапывание, – это ослабляет их обоих. Как долгая взаимная осада.

– Как он называется?

Он покусал губы. Ему не нравилось давать названия, все они казались ему какими-то глупыми. – Раньше я называл его «Машина». Теперь – это «Дитя любви»

– Вы не сказали, что у них ребёнок. И не один?

– Нет, нет, детей нет. Это – это то, что они, м-м-м, растили друг в друге. То, о чём… Книги всегда звучит так глупо, когда я рассказываю о них.

Он посмотрел в сторону на набережную, покусывая нижнюю губу, и продолжил:

– Что я увидел? Если что-то пошло не так, то в этом виноват не кто-то один из них. Они оба виноваты. Неудачный брак – это заговор двух людей с целью разрушить самих себя. Это нечто, что они рождают, а затем поддерживают и вскармливают. Муж начинает видеть, или – он думает, что видит ребёнка, мальчика. Он видит его из окна. Затем мальчик взрослеет; и он снова его видит. Затем в следующий раз, мальчику уже девять или десять, что-то с ним не так, не тот взгляд, не то выражение лица – он выглядит лукавым, хитрым, его глаза слишком широко расставлены. Ну, и в том же духе. Они растят ребёнка-монстра и не знают этого.

– А она это видит?

– Ну… Он пытался улыбкой скрыть своё затруднение. – В конце он полагает, что она тоже это видит. Она поджигает себя и он полагает, что, что-то заставило её сделать это. Проблема разговора о книге, над которой работаешь, состоит в том, что, когда ты начинаешь о ней говорить, тебе не хочется над ней работать. Звучит по-дурацки!

Она промолчала несколько секунд и затем сказала:

– Я всё время думала над тем, что вы сказали. И что я сказала. Как и вы со своей книгой я не люблю говорить об этом. Кончиком зонта она нарисовала какой-то рисунок.

– Я ходила навестить Рут Касл. Рут Касл была той самой дамой, которая владела домом на Уэстерли Стрит, где Таис как-то пришлось работать. – Рут умная женщина, добрая женщина. Сейчас она много пьёт, но у неё толковая голова на плечах. Мы не могли наговориться.

– Ну, так, что?

Она посмотрела на него снизу вверх. Фактически в первый раз, с тех пор как он поднялся по ступенькам. – Вы напугали меня, Мортон. Вы хотели слишком много и всё сразу.

– Наверное, это шесть месяцев…

– Спустя шесть месяцев люди не продолжают с того, где они расстались.

– Виноват, если я торопил вас. Но, знаете, не хотел притворяться. Ухаживать за вами, добиваться вас, всё это – унизительная чепуха.

Она ещё немного поиграла кончиком зонта. – О чем это вы говорите? И перед тем, как что-то на это ответит, она подняла зонт, как бы защищаясь от того, что он собирался сделать. – Не произносите этого слова. Не сентиментальничайте. Я не сентиментальна, да и вы тоже. Ни один из нас не знает, что такое «любовь».

– Я собирался сказать – мы могли бы пожениться.

– Никогда. Слышите, никогда. Я скорее снова вернусь на улицу, чем сделаю это. Вы выбрали не ту женщину, Мортон. Мне нужно пространство вокруг меня. Мне нужна пустота – чтобы никого рядом со мной. Это единственный способ решать что-то, – наверное, для себя самой, много меньше, чем это делаете вы.

– И что тогда?

– Тогда, что бы у нас из этого не получилось. Время, Мортон, потребуется время; не торопите меня и сами не торопитесь. Всё прояснится или не прояснится вообще. Вы сказали, что хотите быть со мной; да, я тоже хочу быть с вами, я поняла это вчера, я увидела такую возможность. Никогда не думала, что захочу этого, никогда не думала, что для кого-то ещё есть место, кроме меня. Но я вам ничего не обещаю. Не могу вам ничего обещать. Не хочу вас обманывать.

– Я не собираюсь за вами ухаживать, Таис.

– Ну, тогда, и, слава Богу. Она выпрямилась. – Давайте пройдёмся.

– Из того, что вы сказали, следует, что вы меня окончательно не вычеркнули?

– Мортон, я и так допустила вас к себе ближе, чем кого-либо ещё в своей жизни! Неужели вы этого не понимаете?

Он протянул руку и прикоснулся к капюшону плаща. Это было неуверенное движение, которое мужчины делают, чтобы увидеть, можно ли идти дальше; она, должно быть, поняла это движение, но ни отстранилась, ни поощрила его. Их глаза встретились и застыли; он поцеловал её; к его удивлению, она ответила на поцелуй, страстно, но очень кратко, и снова произнесла:

– Давайте пройдёмся.

Когда они спускались по ступенькам, далеко впереди он увидел одинокую фигуру на набережной, которая тут же отвернулась и стала смотреть на реку.

– За мной следует человек, – сказал он. – Это полицейский. Я знаю эти резиновые плащи.

– Что вы натворили?

Он рассмеялся без оттенка юмора. – Долгая история. Он начал рассказывать ей об Альберте Джадсоне.

Они гуляли где-то час и оказались на Оксфорд Стрит, пошли дальше и повернули на Черч Стрит и дальше направились к ресторану Кеттнерс.[38] Она удивила его ещё раз, не отказавшись поужинать; он думал, что она не захочет появляться с ним на людях, но оказалось, что ничего подобного. Они оба проголодались, съели кучу блюд французской кухни, выпили бутылку вина и много смеялись. Так бывает, сначала почти ультимативный разговор, от которого зависит будущие отношения, затем облегчение, даже некая беспечность, вроде эмоционального истощения, даже если внутри остался груз.

Они поговорили о разных вещах. Она рассказала ему, что уходит из Общества содействия заблудшим женщинам. Она собирается перевести свою мать в место поприличнее; она хочет найти себе новое жилье. Вместе с тем, она оставалась вызывающе независимой: его намёк на то, что она могла бы жить с ним, на какое-то время рассердил её.

Произошло столько событий, что он уже запутался – о чём он уже говорил ей, а о чём – нет. Он только потом понял, когда она смутилась чем-то, когда он сказал, что она ничего не знает о том загадочном письме, найденном на миниатюре Грейгарс.

Он рассказал ей о записке на картине, оставленной молодой женщиной по имени Кэтрин Джонсон; об Давид Корвуде, о торговце произведениями искусства Геддисе.

– Что вы предприняли по поводу той женщины?

– Встретился с Пансо – кажется, что было уже несколько недель назад. Это не его юрисдикция.

– Вы ходили в Слейд?

– Это где, как сказал Геддис, она была студенткой? Нет. Я уверен, они не стали бы даже говорить со мной – выдавать информацию о женщине мужчине, который не является ни её родственником, ни даже другом?

– Мне бы они её сообщили. Я бы сказала им, что она обратилась в Общество за какой-нибудь офисной работой, но мы потеряли её адрес.

– Вы бы это сделали? И когда?

– Завтра. Как насчёт завтра?

– Ну, да завтра, да…

– Поохотимся ещё за одним диким зайцем вместе, Мортон?

– Прошлый раз вроде удачно получилось, так ведь?

Она потрогала шрам на своём лице. – В этот раз опять будет монстр? Она ему как-то сказала, что верит в то, что все мужчины ненавидят всех женщин.

– Надеюсь, нет.

Она улыбнулась. – Ну, это нечто, что мы бы могли сделать вместе, пока мы идём навстречу друг к другу.

Она не разрешила себя провожать домой. Повторения поцелуя также не произошло, что, теперь он был уверен, было знаком препинания, а не утверждением. Он посадил её в двухколёсный экипаж и смотрел, как он удаляется в дождь. Как и он это видел его полицейский соглядатай, на этот раз полный мужчина в мешковатом костюме из твида.

Время, – сказала она. Давать себе время подумать было нелепо для людей их возраста. Всё это было как-то нелепо – мужчины, женщины, поцелуи, эмоциональное истощение, ожидание. Но, видимо, неизбежно.