Читать книгу Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время» - Михаил Левин - Страница 3

Из четырехэтажного, гранитного здания в дворах Новинского бульвара, через переулок от старого здания американского посольства, с буквами на козырьке фасада, складывающимися в «говорящее», сложное, советское слово «ПРОМСЫРЬЕИМПОРТ1», вышли трое молодых мужчин. Двое в прямых, кожаных куртках. Один в пиджаке.

– Нестеров будет сегодня?

– Да хрен его знает. Вроде собирался. Но подтверждения, не было. Не звонил.

– Ну, ясно. Ты как поедешь?

– Попробую тупо, через Садовое.

– Да, пожалуй, бульвары стоят сейчас. А у меня и варианта нет, только по Кольцу.

– Короче, оба по Кольцу, один в одну сторону, другой в другую. Давайте, двигайте, аккуратнее смотрите, и сразу на базу. Как приедете, я ему позвоню. Завтра, кажется, раздача. Клиентский день… – резюмировал этот весьма содержательный разговор маленький, молодой мужчина с хитрыми глазами, в костюме, провожающий, время от времени поправляющий мягкие, редкие волосы.

Мужчины подняли воротники своих модных курток и, стуча каблуками полуботинок по мокрому, ноябрьскому асфальту, местами покрытому желтой пленкой из нападавшей листвы, направились к машинам. Каждый к своей. Щелкнули замки. Зашумели моторы. Первая, темно-синяя Нексия, дав резвый круг вокруг клумбы, растаяла в прозрачном осеннем, московском воздухе. За ней ринулся Опель.

Маленький, прищуренный человек в костюме и галстуке, докурив и бросив окурок в урну, поежился и скрылся за дверью. Он махнул рукой охраннику и поднялся на второй этаж. Зашел в туалет. Там, из окна коридора, отделанного белой, кафельной плиткой, сквозь остаточный сигаретный дым, оставленный только что вышедшими, смеющимися над очередным анекдотом, молодыми людьми, он посмотрел на «Белый Дом». На развивающийся, трехцветный флаг. Величие, на первый взгляд, увиденной картины, показалось ему циничным…

На Цветном бульваре, синяя машина, влилась в поток, движущийся вперед от Трубной площади к Садовому кольцу и в нем, словно камбала, пытающаяся найти уединение в огромном косяке рыб, плывущем, не думая, по течению, двигалась по крайнему правому ряду, выискивая место для парковки.

В маленькой офисной комнатке второго этажа одного из домов на бульваре, мерно работал аппарат, считающий деньги. С характерным шелестом он перебирал купюры. Бывший подводник, Сергей Юрьевич Зубов и его сослуживец Анатолий, оба не так давно принятые в бизнес Нестерова, дело знали, и свой этап отрабатывали на отлично. Здесь, в этом крошечном офисе, арендованным одной из фирм Бориса, некоторые сделки, которые он сопровождал, консультировал, или проводил по заказу клиента, проходили заключительный этап. Невидимый этап. Сюда, с одной стороны Москвы и других городов страны, курьеры Зубова привозили наличные деньги. Деньги, прошедшие очистку в Латвийских банках и Кипрских компаниях, для выплат комиссионных вознаграждений или расчетов с клиентами по ценным бумагам и договорам оказания услуг. С другой стороны Москвы, в соответствии с графиком, сюда мчались «доводчики». Финальным аккордом являлись «клиентские» дни. Проводились они, в зависимости от статуса и объема сделки, либо в офисе на Новинском, либо на Таганке. Представители клиентов, а порой и сами руководители, прибывали в четком соответствии с назначенным временем. Прибывали, привозя с собой портфели с бумагами, пакеты с ручками, рюкзаки, а некоторые – баулы.

Нестеров, потусторонним зрением видел все, чувствовал все, что происходило. С самого начала. От ступеней Новинского и до офиса на Цветном.

А вот уже на Цветном… Евгений пытается припарковаться. Вот сверяются цифры, работает счетная машинка.

Он все видел и не волновался.

Другой сотрудник, Дмитрий, в это же самое время, на шестом этаже гостиницы «Варшава» делал то же самое. Но в чужом офисе, у чужих людей и по более высокой цене. С другими гарантиями выполнения. Не стопроцентными. Борис знал это и переживал по-другому, больше. Переживал, отдавая себе в этом отчет и постепенно, шаг за шагом переводя этот ответственный этап все своих сделок только к Зубову. По каналу, выстроенному с самого начала, от момента первого платежного поручения, Риги, Кипра и до получения наличных, собственными руками.

Борис взглянул на часы и телефон. Телефон радостно молчал. Директор его дополнительного офиса на Новинском, Леонид, не звонил. Это означало, что в гостинице «Варшава», и уж конечно на Цветном, все прошло штатно, спокойно.

Принесли счет. Возбужденно проглотив ланч в виде вермишелевого супчика и телятины в кисло-сладком соусе, он, вращая глазами, собирался погрузиться в деловой водоворот.

Окрыленный знакомством с прекрасной красавицей Ларисой, Борис примчался сюда. В «Джонку». В торец здания Доронинского театра, МХТ им. Горького, между Тверским бульваром и Леонтьевским переулком. В один из первых китайских ресторанов Москвы. На площадь Никитских ворот. В район, который хорошо знал и любил, где каждый дом служил вешкой в его сегодняшней и прошлой жизни, где он работал и отдыхал душой. Туда, где его ждали знакомые переулки, городские камни и люди. Его банк в Мерзляковке и здание ТАСС с офисами уважаемых особ, театр имени Маяковского и Московская консерватория, бардовский ресторан «Гнездо глухаря» и китайский «Джонка», баня в Среднем Кисловском, Калашный с диссидентской пивной в начале и жилым домом в конце, в цоколе которого Нестеров снимал когда-то свой первый офис в Москве. Каждый кирпич здесь, каждая подворотня о чем-то шептали, напоминали, тревожили.

Час назад, еще в Лужниках, отправив своей новой знакомой сообщение и сев в машину, он позвонил Алексею и радостно сообщил о том, что собирается поехать в банк, увидеться с Петровичем и Максимом, провести встречу с очередным клиентом, которая планировалась. Пообещал провести встречу на самом высоком, профессиональном уровне. Провести так, как он это умел! Ему вдруг безудержно захотелось… Эх… поработать! Напомнить о себе! Удивить! Партнеров, клиентов, а главное – Ларису, уже живую, не гипотетическую, ну а план действий – он появился сам собой. Махнуть в гущу событий, толчею, в привычный, но уже начинающий забываться, ритм деловой жизни, туда, на Никитскую, где его ждали бизнес и деньги. Там пообедать и окунуться. Вновь начать творить.

«Благодарю Вас, Борис, я тронута, но для меня это не новость. Прошу Вас не забыть о предупреждении сообщением перед звонком. До встречи.» – это сообщение, полученное от Ларисы, застало Бориса в шаге от великих свершений.

Ему оставалось только накинуть пальто и ринуться вперед. Оставалось только это. Один шаг, как вдруг… разверзлись небеса над его головой. Разверзлись через час после третьего грома, прогремевшего еще в Лужниках. Разверзлись дождем, ливнем, холодным, колючим. Сплошной, нескончаемый поток ледяной воды лился на Нестерова. Голова закружилась. У входа в ресторан его качнуло. Он схватился за водосточную трубу. Прячась от холода, содрогаясь в ознобе, вернулся внутрь, в теплый холл «Джонки». Там он сел на диванчик и опустил голову. Невидимая вода текла по его волосам и падала на пол. Намокшее пальто, прилипшие к коленям брюки, замерзшие, сырые ноги вселяли неуверенность и страх. Черные тучи над ним заслонили свет. В темноте Нестеров растерялся. Растерялся окончательно. Куда ему идти сейчас, о чем говорить, он не знал.

Творческий порыв и воодушевление, сменились беспомощностью и апатией. Стрелка внутреннего, душевного «манометра» упала на «ноль».

Трясущимися руками он держал телефон, перечитывал сообщение Ларисы, и, несмотря на свое кошмарное состояние, твердо отдавал себе отчет в судьбоносности знакомства. Но не было сил. Вдруг он ясно это почувствовал. Мысли ускользали как рыбки в аквариуме. Завтрашний день, день предполагаемого, первого свидания с Мечтой, погрузился во мглу. Сейчас ему хотелось одного: все отменить, забыться, забиться. В теплое место, подальше, поглубже. Забиться и ждать. Надеяться. На что-то…

Дрожащими пальцами он вставил в ухо наушник. В телефоне, напротив имени «Петрович», нажал клавишу «вызов».

– Алло, Петрович, здорово, – голос Нестерова говорил где-то слева от тела.

– Здорово, Борь! Ты будешь сегодня? Мы тебя ждем! Леха звонил! Обещал, что будешь! Человек скоро подъедет. «Человек» – крупный девелопер, клиент их банка, собирающийся подъехать и запускающий продажи квартир в очередном, только что построенном жилом комплексе в подмосковном Одинцове, ставил перед собой, а соответственно перед банком и Нестеровым ряд задач, связанных с оптимизацией налогооблажения, а иными словами, с легким обманом государства в части налогов.

– Слушай, Сереж, я вряд ли смогу. Давление… понимаешь ли… под двести. У врача сейчас… неважно себя почувствовал… поплыло все. Скажи, пожалуйста, человеку… что сегодня никак. Перенеси, пожалуйста, на любой, удобный для него, день, – голос слева выдавил эти вежливые слова и телефон отключился. Реакцию Петровича и его ответ Борис слушать не стал.

Предметы вокруг и люди расплывались. Сначала по голосу, затем по фигуре и наконец, рассмотрев внешность, в мужчине, сдающем пальто в гардероб, Нестеров признал Костолевского, знаменитого актера «Маяковки».

«Ну конечно… на съемку пришел. Театр + ТВ. Здесь идут съемки. В „Джонке“. По третьему каналу ТВ идет.» – Нестеров по-хорошему позавидовал актеру, его уверенности, спокойствию.

«Сейчас он в дневном полумраке закулисья. А вечером, откроется занавес и из темноты он шагнет в свет. Обретет себя. Или в очередной раз станет просто счастливым. Да… вот ради этого стоит жить. Ради вот таких вечеров, наступающих почти ежедневно… А что у меня? Где мое место? Где я? Где поднятый занавес? Где свет? Меня нет… есть только полярная ночь…»

Покинув «Джонку», совершенно забыв о машине, брошенной у нотариальной конторы в Леонтьевском переулке, Нестеров, опустив голову в поднятый воротник и пряча взгляд, поспешно зашагал по бульвару в сторону площади. Миновал здание ТАСС. На перекрестке, напротив кофейни, пугаясь пылающего красным «пешехода», знакомых лиц и просто взглядов, Борис опустил голову ниже.

Там, за переходом, в начале переулка, примыкающего к Большой Никитской, его ждала «нора». «Нора», принимающая посетителей до глубокой ночи. Посетителей разных, непритязательных, свободных. «Нора», в которой его никто не сможет найти. Не догадается искать.

– Триста грамм свиного шашлыка, соус, два пива, двести грамм водки, – сделал заказ на стойке голос, постепенно перемещаясь с левой стороны к центру.

Нестеров взял в освобождающиеся от дрожи, руки, тяжелый, нагруженный едой и напитками поднос и ринулся в самый дальний, обособленный уголок отшельника, словно в бой, с таким же рвением, с каким еще недавно собирался на подвиги. Он торопился, опасаясь недружественного появления претендентов на столик. Устроившись в заветном уголке, Нестеров расставил все на столе и сделал долгожданный глоток. Зажмурился, представляя себя маленьким хоббитом с мохнатыми ногами, героем Джона Толкина, с кружкой доброго эля в руках, в деревушке «Бриль», в таверне «Гарцующий пони» или Матвеем Петровичем Химиковым2, героем Аверченко…

Волосы высохли. Пальто висело рядом на крючке. Озноб прошёл. Тучи над головой рассеивались. Время неторопливо текло, словно прохладный, лесной родничок. Сигареты закончились. Борис, движением кисти, бросил пустую пачку на край стола и извлек из кармана новую, размашистым движением доставая очередную сигарету и неловко вставляя себе в рот. Он неотвратимо и желанно хмелел.

«Благодарю Вас, Борис, я тронута, но для меня это не новость. Прошу Вас не забыть о предупреждении сообщением перед звонком. До встречи.» – прочитывал Нестеров в очередной, сотый раз, сквозь сигаретный дым, щурясь, не обращая внимание на огромное количество пропущенных разных вызовов, важных и не очень – двадцать три или двадцать пять.

«Я позвоню ей завтра. Конечно. Неоспоримо. Приглашу поужинать. Завтра же. В зависимости от предпочтений в плане места и кухни, выберу ресторан. Теперь цветы… тут не знаю. Буду думать завтра. Дальше… о чем говорить? Нестеров? Ты не знаешь, о чем говорить с девушкой? Женщиной? О чем говорить с девушкой, женщиной, я знаю. Но здесь… случай другой. Первый. Не знакомый. Не понятный. Здесь… ошибиться нельзя. Второго шанса, она может и не дать. Нужно напрячься, Борис Владимирович. Ну? Где твой хваленый интеллект?» – Нестеров настраивался, уже без страха, но нерешительно, чересчур осторожно, как канатоходец, стоя на краю пропасти и задавая себе одни и те же вопросы: – Это тебе нужно? Справишься? Сил хватит?

Его сознание вдруг начало листать. Листать страницы последних двенадцати лет. Почему-то начиная с двадцати, когда его, студента четвертого курса медицинского института, начинающего и довольно успешного, «перестроечного», молодого коммерсанта, в непотребном виде, вместе с друзьями одноклассниками и одногрупниками, слетевшимися к нему на двадцатилетний юбилей, с позором выставили из студенческого пансионата.

В трусах, накрытого ковром, сорванным им же со стены холла второго этажа, навстречу февральской вьюге, с пустым огнетушителем в руке и подарком под мышкой в виде плаката с праздничной надписью: «Вот тебе уж двадцать лет, а ума, пока что нет!»

Двенадцати кавардачных лет. С бесшабашным бизнесом конца восьмидесятых, начала девяностых и таким же крахом. Героической анестезиологией и реанимацией, продажами инсулина и страховок, Петербургом, Москвой. С сутками по двадцать пять, а то и тридцать часов. С коротким браком и рождением сына. С большим, теперь уже бизнесом, который много приносил и много уносил. С шальными доходами и такими же бездумными расходами. Попытками делать новые бизнесы, торговать вторичными квартирами, открывать вьетнамские рестораны в Адлере. С рыбинскими, ярославскими, московскими проститутками, которым он сердобольно подыскивал достойные работы и дарил однокомнатные квартиры. С дагестанской красоткой, Диной Мухамедовой, сменившей почему-то фамилию на Ардани, длинноногой, эффектной украинкой Оксаной Бондаренко, торгующей элитной, загородной недвижимостью и разбившей вдребезги его очередной мерседес, старшим юристом Транскапиталбанка Катенькой Апухтиной, актрисой Клименко, главным бухгалтером российского экспортера виски «Гленфиддик» Эммой Маркарьян… С ресторанами, кальянными, банями с шестами на Минской, Велозаводской… С Парижами, Римами, Флоренциями, Мальдивами, Пхукетами и Бали.

Двенадцати кавардачных лет, приведших к разочарованию, старению, пустоте.

Двенадцати лет, в которых год шел за два. Без выходных и отпусков. Стремительно примчавших его к душевной «пенсии». Приведших к тому, что теперь, когда его звали в баню, он пошловато, глупо отвечал: «А что я там, в бане, не видел? Ведь у всех баб вдоль… поперек вряд ли будет.»

Теперь он старался скрашивать досуг в одиночестве. В полном, или с малознакомыми людьми. Напиваясь, накуриваясь, нанюхиваясь. У себя в съемной, небольшой, но роскошной квартире-студии на Зоологической, слушая Баха или издавая душераздирающие звуки на электронных инструментах, бороздя пески Сахары без гида, пытаясь добраться до Эль-Аюна, забираясь на джипе по крутому, однокалеечному серпантину без твердого покрытия в марокканские горы «Атлас», устраивая стрит-рейсинг в потоке на Ленинском, валяясь на берегу Волги…

Чем дальше, глубже листались страницы, тем отчетливее звучал в его голове вопрос: «Чем я ЕЙ интересен? ЧТО мне ЕЙ о себе рассказать? Вопрос звучал, как вердикт.

«Бизнес? Империя? Вряд ли ТАКИМ бизнесом можно открыто гордиться… Состояние? Счета в „Parex-Банке“? Депозитарий в Банке Москвы? Квартира в Перово, которую отдал бывшей жене и сыну? Квартира в Питере… да… об этом можно упомянуть… но это в Питере, пусть даже на родимой Гороховой, но в Питере! Дом в Никульском? В глуши? За триста километров от Москвы? Толком недостроенный? Машины? Заинтересует ли ЕЕ ВСЕ ЭТО? А я САМ? Интересен ли я САМ? Искусство? Музыка? Игра на инструменте? Театр? Кино? Книги? Языки? Знакомства с творческими людьми, актерами, режиссерами, музыкантами, промоутерами, антрепренерами? Может жизненный опыт? Может спорт? А вдруг ОНА разбирается во всем этом больше?? И что тогда?»

Появлялись безумные мысли найти ресторан или кафе с живым инструментом. Любым фортепиано, путь даже не концертным, расстроенным. Электропиано любой марки… чтобы сесть и сыграть. Произвести впечатление. В идеале – потрясти. А дальше будет легче.

С чего начинать общение с Мечтой – оставалось для Нестерова загадкой.

«Спорт?» – он вдруг снова увидел перед собой Ларису, в соблазнительной, плиссированной теннисной юбочке, длинным, дразнящим хвостом из волос, собранным на затылке, с учащенным дыханием, розовыми щечками, прямым, породистым носиком и вздернутыми бровками.

Увидел Ее, с теннисной ракеткой в руке и ухмыльнулся, опуская голову и заглядывая себе под пиджак. Только сейчас Борис сообразил, что под неизгладимым впечатлением от знакомства со столь прекрасной девушкой, а затем, в процессе погони за Ней по коридорам лужнецкого «тюльпана», он забыл принять душ. Нацепил брюки, набросил рубашку, пиджак и пальто на себя просто так. На тело, изможденное игрой, душу, разрывающуюся на части потоком эмоций.

«Большой теннис… которым я начал заниматься больше чем пятнадцать лет назад, и не потому, что нравилось! А потому, что это было модно! Дорого. Круто! Горные лыжи… Встал на них первый раз еще в девяностом, а потом на них встали все! Тренд! Мать его так! Если и разговоры о спорте, то только о теннисе и о том – кто, когда и какой горнолыжный курорт посетил! А теперь бокс еще этот! Тьфу! Что же мне?? Перчатки напяливать?»

Борис Нестеров, на самом деле, неплохо играя в большой теннис и хорошо катаясь на горных лыжах, спорты эти не любил. А в глубине души – просто ненавидел. Кружка холодного пива после корта или бокал горячего глинтвейна на выкате с горы – вот все, в чем видел он смысл во всей этой спортивной кутерьме. Недолюбливал он и командные виды – футбол, волейбол, баскетбол. Сам играл неплохо, но принципы командной работы входили в конфликт с его естеством. Однако болельщиком, тем не менее, Нестеров был отменным! Знающим, авторитетным. Другое дело, его губила явная неприязнь к российским командам, российскому спорту в целом. Стойкое, воспитанное еще Владимиром Андреевичем, уважение к спорту советскому, сменилось выраженным негативом по отношению к спорту другому. Даже некий патриотизм, к коему взывали все те, с кем он «болел», не помогал. Растягивая слова, предавая им некий глубинный, невидимый и непонятный смысл, Борис говорил: «Не верю… знаю, как это делается. Все на бабки поставлено. Ситуация в спорте – слепок с общества» Все больше и больше, грустно наблюдая за окончанием матча, игры, соревнований с участием европейских клубов, сборных или спортсменов, в живую или по телевизору, он мечтал сделаться маленьким, запрыгнуть в одну из спортивных сумок и уехать… покинуть Россию.

Дело в том, что организм Нестерова, применимо к спорту, был настроен на «циклику». Циклические виды. Эти гены передались ему от папы, отличного, в свое время, бегуна.

Четыре года Борис занимался плаванием в бассейне ВМФ на Васильевском острове, затем, вынужденно, по причине перенесенной желтухи, плавание бросил и увлекся лыжами, а затем перешел в биатлон. Три школы: двести седьмая английская, музыкальная имени Римского-Корсакова, биатлонная в Токсово, занимали абсолютно всю его ленинградскую жизнь. Переехав в Рыбинск в шестнадцатилетнем возрасте, в город, где биатлонное стрельбище видели только по телевизору, она начал бегать на лыжах за школу, бегать лучше всех, скучая по секундам, минутам, подъемам и спускам, привычной одышке и мокрой спине…

Некий дискомфорт под рубашкой и пиджаком, напомнил Борису о причине, по которой он сегодня промчался мимо душа. Отсутствие стульев за его столиком, разобранных прибывающими в пивную мужиками, нарастающий, людской гул, сгущающийся сигаретный дым и сильный запах кухни, напомнили ему о времени. Он шумно вздохнул, сделал несколько увесистых, тягучих глотков из кружки и посмотрел на часы. Не оценив должным образом положение стрелок, Нестеров схватил телефон, поставленный в беззвучный режим и, не придавая абсолютно никакого значения очередной дюжине свалившихся звонков, уставился в конвертик с именем «Лариса».

Сейчас он хотел Ей написать. Что-то. Просто так. Пытаясь привлечь Ее внимание. Написать прямо сейчас, а значит – внеурочно.

«А что написать? А ответит ли она? Ведь договаривались на завтра… А вдруг ЭТО будет ошибкой…? Роковой…» – рука, в страхе, одернулась. В дымной пелене перед собой он снова увидел Ее. Она улыбалась. Улыбалась молча. Сдержанно и строго, давая ему понять, что все идет своим чередом. Что все идет правильно… по какому-то, сверхъестественному, утвержденному свыше, плану.

Ее контуры становились не четкими, от этого еще более волшебными, чарующими, прекрасными. Не нужно было говорить. Не нужно было писать. Но только ждать.

Нестеров «поплыл», засыпая, «оттолкнулся от берега и поплыл», проживая текущие минуты, прямо к Мечте.

Уже там, вдали от реальности, вдруг… он увидел стрельбище, стенд, тренера, почувствовал учащенное, но ритмичное дыхание, «Бишку»3 за спиной. Почувствовал положение стоя. Рука работала, досылая патрон. Щелкая, выскакивали гильзы, закрывался глаз, в диоптрийном прицеле появлялась мишень. Курок, выстрел, лязг пули, попадающей в «молоко», даже не в «габарит». Незакрытые черные, бездонные, зияющие точки. Штрафной круг. Еще один. Еще… Тренер сдвинул мишень. Положение лежа. Прицел, курок, отстрелянная гильза и та же картина. И снова штрафной круг.

«Вот так ты и живешь, мой бедный, бедный мальчик» – шептала Мечта… уже откуда-то из-за спины. «Вот так… бесконечно стреляя… и бегая штрафные круги».

«Странно!» – подумал Нестеров. «Штрафные круги… а ведь я любил стрелять. Мазал конечно по началу, но потом стрелял в большинстве случаев точно. Даже помню это ощущение, когда закрываешь все пять…»

«…Снится мне все это? Или кажется?» – Борис вдруг неуверенно поднял качающуюся голову. Осмотрелся. Людей в пивной становилось все меньше. Столики, загроможденные пустыми пивными кружками, тарелками, вымазанными красным кетчупом, с недоеденными кольцами лука, грязными вилками, скомканными бумажными салфетками, стопками и пустыми, водочными бутылками и графинами, пустели. Синий, вонючий дым бледнел. Пивная закрывалась.

Загудел виброзвонком и заерзал на ковре возле кровати, телефон. Нестеров опустил правую руку, точнее бросил ее на ковер. Голова, не помогая руке, смотрела в потолок. Вот… он где-то рядом… жужжит где-то здесь… «Ну давай, ползи ко мне» – скрипел мозгами Борис. На шестом или седьмом раскате вибрации, стыковка его руки и телефона состоялась.

– Алло…

– Здорово, пропажа… – Алексей погрустнел, услышав в трубке голос партнера, пропущенный через сотни медных когда-то, а ныне покрытых ржавчиной, труб. Но одновременно и обрадовался банальному факту живого ответа. – Где было-то вчера? Тебя искали все. Бухал? Ты же вроде после тенниса на встречу собирался? Что случилось-то опять, дядь? – в голосе появлялись нотки раздражения.

– Устал после игры как-то… решил немного отдохнуть… а потом… думал… – в этой фразе Бориса отсутствовал какой-либо смысл, связность, логика. Алексей такие вот его фразы слышал часто и удивлен не был. Что означало «Устал после игры», как он «решил немного отдохнуть» и где, о чем он «думал»? О том, что устал? – ответы на все эти вопросы оставались где-то глубоко, за кадром.

– Слушай, Борь, сейчас время – десять. У нас с тобой на сегодня запланирована встреча с новыми клиентами. От Тронькова. Помнишь? Разговор был на прошлой неделе. Сегодня в два часа в Киш-Мише4…

– От Тронькова? Да… вроде помню… – на самом деле, Борис Нестеров не помнил об этом ровным счетом ничего. – А что там? Схема? НДС?

– Да нет, все проще… бумаги хотят получить5… но объем вроде бы не плохой.

– Ааа… – голова Нестеров просто говорила, отвечая на вопросы, но не более. Никакого мыслительного процесса в ней не происходило.

– А ты вообще… в офисе сегодня будешь?

– Нет, – на этот вопрос Нестеров ответил с уверенностью. – Слушай, а может ты с этими «чертями» от Тронькова встретишься сам? Как бы… без меня…

– Нет! – с той же уверенностью отвечал ему Алексей. – Как бы без тебя… как бы не получится! Короче! Жду тебя в «Кише» в 13.30. Пообедаем заодно. Да?? – этот вопрос прозвучал настойчиво, с нарастающей обидой.

– Да, Леш… ну конечно, буду… даже если помру… – Нестеров так похмельно, эйфорично захохотал. Алексей повесил трубку.

Отбросив телефон, Нестеров посмотрел на часы и заложил руки за голову. Времени до встречи хватало с избытком. Пора было начинать играть в его любимую, утреннюю игру, которая называлась «пятнашки». Белый лист, или черный… его сознания, абсолютно пустой, начинал заполняться событиями предыдущего дня, словно квадратиками. Задача ставилась следующая – сложить эти квадратики в правильную последовательность и получить, тем самым, достоверную картину вчерашнего дня.

«Какая-то встреча… с кем-то, утренний офис, Василич, теннис, Лариса… пивная… «Джонка»…Лариса… холодный дождь… «штрафные круги»…Нет! «Джонка перед пивной… переставляем… холодный дождь тоже перед… а вот Лариса… Лариса… Лариса!»

Нестеров перечитал заветное СМС: «Благодарю Вас, Борис, я тронута, но для меня это не новость. Прошу Вас не забыть о предупреждении сообщением перед звонком. До встречи.»

Это было вчера. Значит… сегодня… это сегодня! Сегодня. Это нужно было делать сегодня. Ведь так сложились «пятнашки». Так сложился вчерашний день. А значит… именно сегодня, должна состояться встреча. С мечтой! И реальна ли она? Эта Лариса? Или это просто мечта?

Борис сел на краешке кровати. Сжался. Ему вновь стало страшно. Стало не по себе. Лариса… Мечта… Нужно ли ему все это? «Бойтесь собственных желаний…» – почему-то вспомнил Борис эту избитую и любимую российскую фразу.

Вспомнил он и о Химикове. Матвее Петровиче. Ведь вчера в том углу, это был он. Матвей Петрович Химиков, спрятавшийся от всех, закутавшийся в черный плащ.

Нестеров вдруг подумал о продолжении и грустном, трагическом окончании рассказа. О встрече Химикова с женщиной. О слабости его характера. Об отказе от прежней жизни, неподъемных тратах, немыслимых эмоциях, непонятной, новой жизни, ввергнувшей его в пучину небытия. Нестерову стало жалко Химикова. Стало жалко себя. Принятие решения откладывалось.

«А может вот сейчас? Нет. Одену тапки и тогда? Нет… значит в душ. Пора в душ!»

Горячая вода текла ему на плечи, спину, голову. Борис Нестеров безгранично любил принимать душ в ситуациях разных, смывая «что-то» или наоборот, приготавливая себя, настраивая, успокаивая…

Вода лилась. Борис трогал себя, гладил по грудным мышцам, шее… освобождал уши от влаги и снова слышал Ее голос… снова что-то о штрафных кругах…

«Стоп! А где машина?» – Борис вдруг понял, что не хватало одной «пятнашки».

Еще раз: «Утренняя встреча с какими-то мудаками из благотворительного фонда, поездка на корт, встреча с Василичем, Андреем, игра, сначала так… потом парами… Принцесса… Лариса… Мечта… Гром… а потом уже «Джонка» и пивная… с «сырыми» и «холодными» волосами. Значит машина… где-то там. А именно – возле «Джонки».

Борис любил «пятнашки». Они помогали ему. Например, вспомнить, где оставил машину, как сегодня. Или вспомнить, где фактически он находится сейчас. В каком городе. Или даже стране.

«Так! Все! Еду к двум в «Киш» на встречу. К двум! А перед этим… пишу этой Принцессе смс и звоню! Если конечно… ах… Она разрешит. А если нет… ну или ответит через пару лет… значит – так тому и быть! А точнее – так и должно значит быть! Еще вопрос! Еду или иду? Если еду, то значит «чапать» нужно в Леонтьевский… а потом… на обед… даже не выпить. Ужас. А если вдруг… встреча с Принцессой? Что? Тоже не выпить?? Да я от волнения с ума сойду!! Тем более… здесь все рядом, а в крайнем случае – поймаю тачку! Ну, или есть еще вариант – Леха! Он может забрать меня перед встречей. Нет! Пойду-ка я туда пораньше, к часу. Начну-ка я там есть! Ведь жрать уже начинает хотеться. И выпить еще до встречи успею, и Леха не заметит! А с Ларисой… встреча, если конечно она состоится, в любом случае вечером… и значит, будет самая нужная кондиция! – вода, падающая на голову Нестерова, заставляла приходить в себя, а мысли – шевелиться. И Борис этому радовался.

Босыми ногами он прошлепал через открытое пространство своей «студии» в район гардеробной. Чуть сумасшедшим взглядом красноватых глаз, он окинул свежие, развешенные рубашки, недавно привезенные из химчистки. Никакую другую рубашку кроме белой, выбрать он не смог. Цвета иные никак не «ложились» в гармонию с его разнообразными костюмами. Ну никак. В первый раз… никак.

Белая рубашка с запонками и темно-синий костюм. Без галстука. Короткое, шерстяное пальто. Коричневые, с длинными, но не острыми носами, ботинки. Толстый, длинный, вязаный шарф. Наушники. Поднятый воротник. Телефон и сигареты.

Нестеров залил себя духами, прыснул освежителем в рот и захлопнул дверь.

Поднявшись из подземного перехода под Садовым кольцом, Нестеров сунул сигарету в рот и зашагал вперед по Новому Арбату в сторону входа в чайхону «Киш-Миш». Для него наступал решающий момент. Своеобразный момент истины сегодняшнего дня. Или жизни… об этом он не знал, знать не мог, но чувствовал…

Чувствовал, шел быстро, размахивая руками, часто и глубоко затягиваясь. У входа снял перчатки. Решительно действовал и не хотел больше ждать. Посиневшими моментально пальцами, он взял телефон и написал: «Добрый день, Лариса. Это Борис. Я могу Вам позвонить? Умышленно, Борис Нестеров не указал – когда позвонить. Сейчас? Вечером? Он, как ему казалось, довольно дальновидно предоставил Ларисе возможность решить самой – «когда».

Отправив смс, Нестеров спешно сунул телефон в карман и взялся правой рукой за дверь. Ему хотелось скорее войти в тепло. Ответ, если он будет, можно прочитать и там.

Виброзвонок потревожил карман его пальто. Через несколько секунд после ТОГО САМОГО сообщения…

Нестеров остановился. Опустил правую руку. Пропустил вперед в ресторан какую-то пару. Остался на улице. Телефон прогудел один раз. Смс. От Нее? Так быстро? Этого не может быть. Не могло быть!

Он посмотрел на часы. 12.50.

«Ну конечно! Это Леха! Со своим очередным «Дядь, ты ничего не забыл? Встреча в Кише в 14.00! А мы с тобой в 13.30! Ну конечно!

Нестеров с неким облегчением достал телефон. Но Леха… ничего ему на этот раз не прислал. Он увидел конвертик с именем «Лариса».

Открывать, бежать, бросать телефон, кричать, что с этим делать, Борис Нестеров пока не понимал. Бориса Нестерова застали врасплох. Быстрым ответом. Очередным уверованием в то, что Мечта… все же существует. Она реальна. Он видел Ее вчера… и даже разговаривал. С Ней. С Мечтой. И вот теперь… Она ответила. Ответила сразу. А не через два года.

«Добрый день, Борис. Да.» – таков был Ее ответ.

Нестеров отошел от двери ресторана. Ему хотелось уединиться. Прогнать машины, прохожих. Выключить свет… и только потом звонить. Звонить и говорить.

– Лариса, добрый день еще раз, – говорил он спокойно, неожиданно спокойно. Все его слова проходили через «скрытый», незаметный «фильтр», который придавал им ровность, плавность, осмысленность, мужскую серьезность и очищал от безумного, зашкаливающего волнения, взявшего Бориса в свои суетливые, но железные тиски. – Вот… звоню Вам… сегодня… как договорились… хочу пригласить Вас на ужин… сегодня… Вы не против? – все паузы, которые он делал, звучали как музыкальные фразы, четко очерченные заданным ритмом и размерами.

– Да, пожалуй, у меня сегодня свободный вечер, тем более… вчера мы договаривались с Вами… – Борис Нестеров хорошо и отчетливо слышал Ее слова… и улыбку.

– Прекрасно… – он замолчал… глубоко, нежно, пытаясь передать Ей свое учащенное дыхание. – Прекрасно, тогда… выбирайте район… – Борис прижимал телефон к уху и динамик… слился с барабанной перепонкой в единое целое, так он хотел слышать Ее и не пропустить ни единого слова, буквы, звука, интонации…

– Никитская площадь… Тверской бульвар, – Лариса говорила, а он отчетливо «видел», как улыбка по-прежнему сияет у Нее на устах. «Никитская площадь» -подумал он. «Там, где я вчера наматывал штрафные круги…». Было ли это совпадением, а может мистикой, он тогда не знал. Да и не мог знать. Не мог и думать. Его мысли, стройными когортами двигались только вперед, натыкаясь на стены в попытках изменить движение, и продолжали идти. Уже уверенно. Уже к свету.

– Прекрасно! Никитская площадь! Осмелюсь предложить Вам на выбор: «Палаццо Дукале», «Пушкин», – Борис почему-то не задал заготовленного вопроса о пристрастиях в еде, но от этого только выиграл.

– Мм… тогда, пожалуй, «Пушкин»… «Аптекарский зал»… в семнадцать часов… я надеюсь, Вам удобно?

– Конечно!! Конечно, удобно! – между восторженными словами Нестерова читалось: Удобно? Вы еще спрашиваете об этом…

– Вот и чудесно! Тогда в семнадцать. Я надеюсь, Вы встретите меня у входа… и прошу Вас… без опозданий, – тон Ларисы окрасился в серо-голубой, стальной цвет. – Мужчина должен быть пунктуален, не так ли?

– Что Вы… Лариса… в семнадцать часов я жду Вас. Ресторан «Пушкин», «Аптекарский зал», у входа. Может быть Вас встретить? – он задал этот последний в своей тираде вопрос совсем неожиданно. Неожиданно, прежде всего, для себя. – Я могу забрать Вас, прислать машину… воздушный шар…, – его слова о воздушном шаре прозвучали мягче, ироничнее, но по-прежнему твердо.

– Воздушный шар? – Лариса так легко вздернула интонацию вверх, придав вопросу легкий налет ироничного удивления.

– Да! А почему бы и нет! – И Борис Нестеров… почему-то вспомнив, как кто-то рассказывал ему о таком аттракционе, вдруг поймал себя на мысли, что если бы вот сейчас Она, по какому-то неумолимому стечению обстоятельств, остановила свой выбор именно на шаре, то шар… был бы предоставлен.

– Ну нет, пожалуй, нет. Шар… оставим до следующего раза. Меня не нужно забирать, Борис, и машину тоже, присылать не нужно. В этом совершенно нет никакой необходимости. Мы встретимся с Вами, как и договорились. Вы меня поняли?

– Конечно! В семнадцать… я жду… Вас с нетерпением…

– У Вас очень приятный голос по телефону, – Ее колокольчатый тон переливался и повергал Бориса в новые, неизведанные ощущения, словно путешественника, впервые попавшего в страну своей давней мечты…

«Хм… как интересно. Как увлекательно. Как забавно, наконец… Не поинтересовался моими вкусами… Но сразу предложил два места. Сразу… словно был готов. Хороших места… „Палаццо Дукале“, „Пушкин“…Воздушный шар наконец… мило как. А вот насчет его голоса по телефону… поторопилась… ок… пусть это останется маленьким штришком… который потом сотру… а может быть и нет! Забавно… И звонил… ровно за десять минут до начала моей лекции… ровно за десять».

Лариса Виленкина действительно часто бывала в предложенных Борисом кафе. И любила их. И действительно получила смс от Нестерова с вопросом о звонке, именно в тот момент, когда шла по коридору третьего этажа корпуса романских языков Института имени Мориса Тореза. За десять минут до начала Ее лекции. Лекции в качестве преподавателя английского языка. С блеском в глазах она открыла дверь и вошла в аудиторию. В тишину, под восторженные взгляды мужской половины группы.

В ресторане «Киш-Миш» Борис Нестеров поздоровался с каждым. Даже с поваром, заглянув на кухню. Утолил горячую жажду, вызванную переживаниями от разговора, который состоялся только что на улице, водичкой из фонтана, зачерпнув ее рукой. Если бы Бориса Владимировича в том заведении не знали, возможно, был бы маленький конфуз. Он заказал уже на столик на двоих в «Аптекарском зале» именитого московского ресторана «Кафе Пушкин».

Официант Акмал проводил его в юбимую и оказавшуюся свободной, келью, задрапированную плотными, пыльными занавесками с восточными узорами.

– Дорогой мой Акмал! – начал Борис речь, словно поздравлял молодого официанта с большим юбилеем. – Дорогой Акмал! Ты даже не представляешь себе, как я люблю ваше прекрасное заведение! Как всегда, здесь вкусно, тепло и уютно! А особенно хороша здесь… столичная водка!!

Акмал расстроенно и растерянно улыбался. Он ожидал услышать слова благодарности о нем самом, в надежде на сегодняшние хорошие чаевые, в крайнем случае, теплые слова о их фирменном блюде – плове. Но никак не о водке. Тем более, о «Столичной».

Борис довольно хлопнул в ладоши перед двумя стопкам, до краев наполненные ледяной и дурманящей влагой. На столе стояли овощи и баклажанчики, фаршированные грецкими орехами и гранатами.

– Ты опять? – Нестеров услышал за спиной голос Алексея. Он появился раньше, предвидя этот незатейливый ход своего партнера.

– Всегда ты не вовремя, – вздохнул Нестеров, опуская на стол полную стопку.

– Дядь, переговоры скоро… забыл? Ну что ты как маленький? И потом… вот что ты сейчас делаешь, дядь. Опохмеляешься? Кто у нас врач? Ты или я? Тревожно как-то за тебя становится, дядь. Вчера видимо опять бухал… а ведь так все хорошо начиналось… с тенниса.

– Дядь, – передразнил партнера Бориса, – правильно ты говоришь! Начиналось все с тенниса! А чем большой теннис, как правило, заканчивается?

– Я не играю в него, – брезгливо отрезал Алексей.

– Вот! Ты не играешь в него и поэтому не можешь знать, что хорошая игра всегда заканчивается только одним – кружкой хорошего, холодного пива! Да ты у любого любителя спроси. Тем более у профессионала! И он тебе ответит: Пиво! Только Пиво! – Нестеров произнес эту трибунную, общеобразовательную, убедительную речь и сделал такое детское, невинное, вопросительное лицо… – Дядь… я выпью… а?

Алексей махнул рукой. Обе стопки упорхнули, одна за другой. В мгновение «ока».

Принесли горячую лапшу «Угра-Ош». Алексей только еще взялся за ложку, а Борис уже поглощал национальное, узбекское «первое» блюдо, закатывая глаза и «крякая» от удовольствия.

Оба молчали. Говорить пока было не о чем. Самым сокровенным Нестеров делиться не хотел.

Алексею позвонили без двух минут два и скоро, из-за занавесок их кельи, появились два мужичка. Полноватых, с пухленькими щечками, маленького роста, в костюмах и с толстыми, чем-то набитыми портфелями в руках. Оба они были похожи на запасливых бурундучков. Протянули визитки. «Бурундучки» оказались председателем и заместителем председателя правления одного Тульского банка. «Тульскими бурундучками».

– Леш… – Нестеров вопросительно посмотрел на портфели и демонстративно вставил в ухо наушник, отвечая на чей-то звонок и погружаясь в телефонный разговор, не обращая никакого внимания на гостей.

– Коллеги, – тихо заговорил Алексей, убедительная просьба к вам оставить свои портфели в гардеробе. Вы должны понять нас… Несмотря на рекомендации уважаемого нами, господина Сергея Тронькова. Только портфели. В нашем бизнесе есть определенные нюансы, связанные с безопасностью. Как нашей, так и вашей. То, что вы от Сергея, дает нам все основания полностью вам доверять, и поэтому я не прошу вас снять пиджаки, в которые, замечу, некоторые не благонадежные клиенты обычно прячут записывающие устройства. Поэтому… только портфели, господа, – Алексей открыто и широко, доверительно рассмеялся, пытаясь свести все в шутку, но шутку серьезную.

Воротилы тульского банковского бизнеса встали, взяв набитые, очевидно отчетностью, раздутые, кожаные баулы и удалились, утирая свои вспотевшие лбы, платками.

– Нус! Чайку? Или может быть, вы пообедаете? – бодро обратился Нестеров к вернувшимся тулякам. Те, очевидно еще не восстановившись от предложения оставить портфели, от обеда отказались и согласились на чай.

Акмал подал огромный, литров на пять, чайник и несколько цветастых пиал.

– Нус, приступим! – Нестеров, на правах ведущего переговоров, вынул наушник, уважительно отложил в сторону свой телефон и придвинул свой пуф, сокращая расстояние между собой, партнером и будущими клиентами.

– Дело в том, – почти дрожащим голосом начал один из «бурундучков», что мы банкиры, как вы уже поняли… и есть потребность…

– В наличных деньгах! – вдруг воскликнул Нестеров. Он встал. – Вы руководители банка, но не собственники, ведь так? Тульские самовары молчали. – И как это часто бывает в подобных случаях, возникает непреодолимое желание, некоторым образом, повысить свое финансовое благосостояние, и сделать это так, чтобы, по мере возможности, собственники остались, так сказать, в легком неведении, – недавний ответ Ларисы, предстоящая с Ней встреча и две рюмки водки окончательно превратили все хрящевые основы его языка в гибкую, желеобразную субстанцию. Алексей наблюдал за концертом, еле сдерживая улыбку и даже чуть открыв рот. – Кроме того, заканчивается календарный год и у вас, я полагаю, есть некоторые сомнения в выполнении собственников банка своих обязательств по выплате годового бонуса «топам», то есть вам. Иными словами, советскими словами, «тринадцатая зарплата» может и погореть!

– Все так, – пробурчал вдруг один из «пузатых самоваров».

– Прекрасно! Жить лучше… ну что же, вполне человеческое желание, которое даже, никоим образом не идет в разрез с принципами нашей сегодняшней морали. Вы беспокоитесь о… честности… этичности, что ли, будущего процесса… Я отвечу вам и на этот вопрос! Будет не честно, если я, сидящий напротив вас мой партнер Алексей, и вы договоримся. Затем вы перечислите деньги, а мы помашем вам ручкой. А Сережа Троньков попросту вас не узнает ну или, в крайнем случае, пожмет плечами. Вот это будет нечестно! И не этично! А если вы, как честные клиенты, нуждаетесь в этой, так скажем, деликатной финансовой услуге, то мы, как честные коммерсанты будем честно эту услугу оказывать. По оговоренной, сегодня, я надеюсь, цене и в оговоренные сроки. Оказывать, подчеркиваю, честно! – Борис Владимирович Нестеров важно расхаживал по кельи вокруг стола, заставляя всех поворачивать голову ровно на триста шестьдесят. Он даже снял пиджак и многозначительно сунул руки в узкие карманы брюк, оставив на виду только запонки.

«Тульские самовары», на самом деле, не задали пока не единого вопроса и уж тем более о честности или этичности, но речь Нестерова была вопиюще хороша!

– Далее, к делу, – Борис Владимирович наконец покинул воображаемую трибуну и снова сел на пуф. – Вы банкиры и собственники ваши, тоже. Поэтому схема: деньги – вексель – деньги, или как мы называем эту бумагу «венсель»6, здесь не подходит. Она слишком наивна и понятна. Превышение служебных полномочий или хуже того, статья 159 УК РФ7 и никакой годовой бонус вам уже ну совершенно ни к чему. Куда более актуальнее – теплое белье и сухари. Идем далее. Оптимизация налогооблажения, а соответственно сложные, аннуитетные схемы, вам просто не нужны. Отсюда остается только одно – простенький обнал, – здесь Борис позвал Акмала. – Акмальчик, будь так добр, еще пятьдесят граммулечек вкусного коньячку… ну и лимончик. Коллеги? – он обратился ко всем, соблюдая приличие.

Присутствующие отрицательно замотали головами, продолжая кивать и внимательно слушать Бориса.

– О какой сумме идет речь? – уже значительно суше спросил Борис.

Один из «бурундучков» написал на салфетке цифру.

– Ясно. Страхование. Какая есть фактура? – Борис посмотрел на всех сидящих вокруг, в том числе и на Алексея, уже привыкнув к тому, что подобные переговоры тщательно готовились с точки зрения необходимой информации.

– Здание банка находится в аренде, выдавил один из гостей.

– ДМС8? НС9? Каков у вас месячный ФОТ10? – первые аббревиатуры не говорили тулякам не о чем, а вот аббревиатура «ФОТ» отдаленно что-то напоминала.

На салфетке появилась очередная цифра. Нестеров принялся считать в уме. Делал он это быстро. Результат не заставил себя долго ждать.

– ДМС, тем более НС, не пойдут. Что есть еще?

Возникла пауза. Было страшно и смешно смотреть на лица «бурундуков». У них самих идей не было, не было у них идей вообще, а было лишь желание…

И вот теперь, им казалось, что вариантов, как стать чуточку обеспеченнее к концу года, уже и не было. «Венсель», загадочные ДМС, НС, все мимо! Уплывали деньги! Прямо из рук. Туляки выглядели настолько жалко и забавно, что Нестеров вдруг увидел над их головами нимбы, словно мыльные пузыри, в которых плакали их жены, оставшиеся без новогодних норковых шуб, а дети, не получившие на праздник очередные модели телефонов и приставок, тянули к несчастным папам руки. Он сдержал смех. Принесли коньяк и лимон. Нестеров опустошил стопочку, похрустел лимончиком и сделал такой обнадеживающий вид, от чего их незадачливые клиенты перестали вытирать лбы и уставились на него, в ожидании чуда. И оно свершилось.

– У вас по городу есть отделения?

– Дда… их четыре.

– А по области?

– Да, три отделения по области.

– И банкоматы?

– Да…

– Вы перевозите наличность сами?

– Да… инкассаторская группа и машины.

– А какая сумма месячной выручки проходит через инкассаторов? На круг…

Тут толстячки переглянулись. Речь шла о банальнейшей коммерческой тайне банка, о неразглашении которой каждый из них подписывал соответствующую бумагу. Нарушение каралось как минимум увольнением.

Но им так хотелось денег… Так много читалось в их взглядах, адресованных друг другу…

На салфетку легла третья цифра. Нестеров улыбнулся. Он не удивился.

– Вот и отлично. Тариф будет один и восемь. – Нестеров своей рукой нанес на салфетку цифру итоговую. – К перечислению, – он подчеркнул ее и показал всем сидящим за столом.

Радости «бурундуков» не было конца. Они уже не походили на тусклые самовары, пылящиеся на чердаке. Теперь они сверкали. Предложенная Нестеровым цифра к перечислению отличалась от заданной, то есть от суммы их финансовой Мечты, тысяч на триста, не больше, что совершенно не портило картину.

– Последний вопрос. Вам нужен «кэш» или «транзит»?

– Хотелось бы конечно наличные, – один за банкиров виновато посмотрел исподлобья.

– Стоить это будет вам восемь процентов. Это без торга, – отрезал Нестеров. В планы «бурундучков» видимо входил и торг… но… не в этот раз. – И мой вам совет, сразу «покрасить». И «покрасить» у нас.

– Что сделать? – банкиры пока явно не поняли смысл слова «покрасить»

– Придать купюрам более зеленый цвет, – работая зубочисткой во рту, молвил Алексей. – Перевести рубли в доллары сразу. И получить, соответственно в «баксах». Ну, если хотите, то можно и в «евро».

– Это решит вам сразу две проблемы, – продолжал «резать» Нестеров. – Первое: объем. Та сумма, которая будет причитаться к выдаче, особенно если не повезет и купюры будут не крупные, займет у вас два целлофановых баула. Знаете… есть такие баулы, с которыми в свое время «челноки» ездили в Польшу. Это раз. Ну и второе… «баксы»…есть «баксы». Ими набивать «левую» половицу куда приятнее… Так что? Красим?

Оба «самовара», синхронно, покивали головами.

– Вот такой вот у нас курс! – Нестеров еще что-то написал.

Товарищи из Тулы округлили глаза. Как банкиры, в курсе обмена валюты они ориентировались хорошо. То, что они увидели на салфетке, их явно не устроило и вот вот назревал бунт. Нестеров замолчал. Замолчал не просто, но демонстрируя своим «визави» окончание переговоров, а главное, его интереса к ним. Слов было не нужно. Все сработало. Банкиры послушно опустили головы. Бунта не случилось.

– Вот и договорились, – подытожил Алексей.

– Так, а сроки?! Сроки? – вдруг встрепенулись гости, явно пытаясь зацепиться хоть за что-то и вернуться к любому торгу.

– Три дня с момента перечисления. Место и время вам сообщат. Мы работаем четко, – Алексей встал и протянул руку. – На моей визитке есть адрес электронной почты. Пожалуйста, отправьте туда свои реквизиты. Я имею ввиду подробные реквизиты банка для составления договора страхования. Потребуется дополнительная информация для составления «слипов»11 на каждую перевозку. Связь с вами буду держать я или наши помощницы.

Встал и Нестеров. Его длинная рука вытянулась.

– Ну, рады были познакомиться. Не смеем вас больше задерживать и надеемся на дальнейшее, плодотворное сотрудничество. Готовы ответить на любые, интересующие вас, технические вопросы. К сожалению… время. У нас с Алексеем здесь еще встреча. Всего доброго, – Борис закончил формально, но заинтересованно.

Гости уехали в Тулу. Узбекские занавеси задвинулись.

– А ты посмотри, какой я им курс объявил на «покраску»? – Нестеров ткнул своим пальчиком в одну из цифр на салфетке, вот ставшей уже документом. – Как раз тебе на новый «Zenith»12, а то вон я смотрю, ремешок-то, пообтрепался.

– Дядь, дай я тебя поцелую! – в словах Алексея было все. Предвкушение удачи, очередного высокого заработка, восхищение партнером… искреннее восхищение, граничащее с любованием.

Борис, наконец, смакуя, не торопясь, почти демонстративно и свободно, проглотил содержимое коньячного бокала, уже давно томившегося на столе. Проглотил и только потер пальцем переносицу.

Тут он присел поближе к Алексею с видом, будто вот сейчас настал момент ему открыться. Поделиться тайной, очень важной, давно хранимой в глубинах собственной души. Просмотрел по сторонам, не подслушивает ли кто… вытаращил глаза…

– Лех… а ты знаешь, где я вчера был… после тенниса… на самом деле…, – голос Нестерова стихал от слова к слову, уходил в глубокое Piano…

– Где…? – Алексей отвечал ему таинственностью и желанием стать вторым хранителем…

– В зоопарке…

– Да? – Алексей был еще серьезен

– Да. Ну ты же знаешь… кто там есть. Самсон Гамлетович Ленинградов13… из моего любимого города… он уже больше десяти лет в неволе… в этой гребаной Москве… и вчера я был у него…

– Ну и как он? – лицо Алексея пока сохраняло спокойствие, но голос становился уже громче.

– Да никак… не дождался… он не вышел… наверное… не выпустили…

– Кто не выпустил? Дворники? – Алексей неохотно подтянул этот странный диалог к завершению.

– Да… дворники… суки…

– А пока ты ждал… тебе наливали?

– Да…, – и Борис Нестеров так виновато бросил голову вниз.

– А наливали…? – Алексей вопросительно обрезал фразу, ожидая ответа от товарища и уже начиная смеяться.

– Они же… дворники… суки…

Их плечи дрожали. Плечи обоих. От смеха. Тихого смеха. А Алексей еще и вытирал глаза.

– Дядь! – кричал Алексей в след убегающему по Новому Арбату Нестерову. – А «мерин-то» твой где?

– В Леонтьевском!

– А забирать-то будешь?

– Сегодня нет! Путь там пока поживет!

– Дядь! Ты снова в зоопарк?! – Алексей стоял на пороге чайхоны, курил и хохотал

– Нет! На встречу! С МЕЧТОЙ!

В «Садах Сальвадора» Борис Владимирович Нестеров купил сорок пять красных роз с символическим названием «Mon Сheri». Какие цветы предпочитает его Мечта он не знал. Заказ заранее не делал и поэтому выбрал те цветы, которые, по его мнению, могли произвести впечатление на такую девушку, как Лариса. Форма, цвет… соответствовали его представлению о Ней. О вчерашней… сегодняшней. Всего роз данного сорта в салоне было сорок шесть…

Он шел по Тверскому бульвару в сторону «Кафе Пушкин», держа огромный букет прямо перед собой. Маленькие, красненькие облачки сливались в одно… большое, летящее перед Борисом, словно указывая ему путь. Он не чувствовал рук, боясь повредить стебельки, не дышал, но прикасался к лепесткам губами… передавая те эмоции, которые вот скоро он отдаст Ей уже вживую, повторяя, повторяя слова… «Mon Сheri… Mon Сheri»

Ах, читатель, если бы Вы были на Тверском бульваре в тот момент… то не пришлось бы подбирать слова…

В Аптекарском зале знаменитого московского ресторана «Кафе Пушкин» для великолепных роз Нестерову предложили огромную, хрустальную вазу, по форме напоминающую гигантскую фиалку. Цветы опустили в нее, и ваза украсила маленький столик возле основного, обеденного стола, накрытого кипельно-белой скатертью.

Ровно в 16.58 Нестеров вышел на улицу, в костюме, без пальто, замотав горло шарфом и держа телефон в руке. Он многозначительно взглянул на молодого человека в ливрее, встречающего всех гостей заведения. Тот… с пониманием кивнул. Шли минуты…

Она шла по бульвару. По центральной е части и попала в поле зрения Бориса в 17.03.

В черном, длинном, ассиметричном, кашемировом пальто, с округлыми полами, на широчайшем поясе, с ниспадающими широкими концами, напоминающими листья кувшинок, модельных, дизайнерских сапогах, благородного… красного цвета. С распущенными, каштановыми волосами. Кисти рук скрывали красные, в тон сапожкам, перчатки. Она шла, позволяя потоку жизни вокруг двигаться быстрее, говорила с кем-то по телефону и дарила прохожим улыбки…

Зачарованный Нестеров следил за каждым Ее движением. На пешеходном переходе напротив ресторана Она вдруг оторвалась от земли. Не высоко. Не выше чем на пол метра… и плыла… так же медленно, как и шла…

А вот и Ее рука. Левая рука. Готовая к поцелую…

Совершенно новые эмоции, словно открытые только что космические звезды, не давали Борису прийти в себя, сосредоточиться, улыбнуться, даже начать что-то говорить, делать, ухаживать, наконец! Божественный шлейф Ее духов приводил Бориса в смятение окончательно. Лишь маленькие неловкости, погрешности, странно пощипывали… Он открыл дверь, но Она вошла не сразу, лишь улыбнулась и вошла только потом. Затем суетливая сцена возле гардероба… стола…

Теперь они сидели напротив, а высокий, молодой человек в строгом жилете и длинном, белом, строгом фартуке в пол и белых перчатках, открывал перед ними меню. Борис, изменяя себе, даже не чувствовал располагающей, уютной, атмосферы этого привилегированного ресторана. Портреты медиков на стенах, медные аптечные весы, микроскопы, книги, энциклопедии и медицинские атласы, игрушечный паровоз, книги, ароматы хорошей кухни, теплый воздух… все проходило мимо, оставалось незамеченным.

Буквы прыгали. В слова… они никак не складывались. Зато Лариса… не подавала и виду. Как само спокойствие, изучив меню, украдкой бросив взгляд на совершенно потерявшегося где-то Бориса, она сделала заказ. Подали карамельную свеклу, бутылку сельтерской, два бокала Camus и лимон.

Где-то фоном, соблюдая традицию русского ресторана, заиграли романсы. Зазвучала подборка. Вертинский, затем Пономарева…

«А напоследок я скажу…

Работу малую висок

Еще вершит, но пали руки…»

Звучал романс и Нестеров, словно сама бесприданница, Лариса Огудалова, подобрав ноги, приоткрыв рот, страстно смотрела на Паратова… тонула в его голубых глазах… ЕЕ глазах. Сейчас… Паратовым… стала Она. А он… как Огудалова, готов был отдаться, стать частью, кусочком, чем-то неживым и принадлежащим.

Его… Ее бездонные глаза ожили. Говорящие и умные глаза сказали: «Цыц»! Ноги Нестерова обмякли, позвоночник вытянулся, дрожь прошла. Губы и язык, руки, начали что-то чувствовать… Он повторял все точь-в-точь за Ларисой. Салфетка, приборы, локти…

– А здесь когда-то действительно была аптека. Она принадлежала немцам… Фишеру и Мейеру… – вдруг начал говорить Борис, уже не слыша и не воспринимая еще продолжающийся романс Ахмадуллиной.

– Да… да. Вот и портреты, Дидро, Вольтер, Сенека, Ломоносов… ученые, медики, мыслители, – с нескрываемым удовольствием поддерживала разговор Лариса.

– Вообще, то, что мы сегодня… здесь… даже символично… аптекарский зал, ведь я медик в прошлом, – покашливая, стараясь придать словам романтичность, продолжал Борис.

Голос его затихал, только что явившиеся первые лучики уверенности стали ускользать… Она дала ему возможность себя рассмотреть.

Узкая юбка, бледно-синеватого, «лунного» цвета, жакет с огромными, круглыми пуговицами, длинные, чуть вьющиеся, каштановые, с пепельным оттенком волосы… открытые фарфоровые ключицы в вырезе жакета… колье… чуть выше ключиц, из голубого топаза.

– Мм, – как это замечательно. Мужчина… врач… ведь именно эта специальность придает особые качества… – здесь Лариса остановилась, изучая собеседника. Теперь она повернулась к вазе с розами. Сделала Она это так, словно увидела огромный букет впервые. – Как мило! Как прекрасные… красные… розы… это… если я не ошибаюсь… Mon Сheri? – Борис, я прошу Вас, пока еще не подали горячее… чуть пройдемся, здесь рядом… – Она обезоруживающе улыбнулась, видя очередную волну волнения Бориса.

Он встал.

– Да… Mon Сheri… то есть… в переводе… Моя Дорогая… – он положил в эти слова все, что у него осталось на этот момент. Остатки живого тела, его самого.

Лариса, пальчиками, аккуратно, завладела несколькими розами, тремя или пятью… и прошла вперед, деликатно, словно наигрывая мелодию, стуча модельными каблучками по досчатому полу ресторана.

В углу аптекарского зала они остановились. Возле старого фортепиано. Борис, не ожидая подобного маленького события, стоял рядом, и все его естество желало призвать помощников… поддержать его за локти. Он не чувствовал ног, а главное рук. В голове пролетели последние мысли о вчерашнем плане что-то сыграть для Нее и тем самым, завоевать, но вот сейчас, здесь… увы… силы ушли.

– Посмотрите, какая прелесть! – Лариса открыла крышку.

– Да… – только и промолвил Борис… – наверное… Мюльгаут… начало девятнадцатого, раздвоенная дека, нижний демпфер… и, наверное, расстроенный совсем… – он так надеялся на здравый смысл.

– Конечно расстроенный. И совершенно непригодный к музицированию. Мы с Вами просто оставим здесь розы. Они свяжут… это место… этот инструмент… сегодняшний вечер… и нас…, – Лариса положила цветы прямо на пожелтевшую клавиатуру. – Но, если бы я попросила бы Вас… Вы бы сыграли. Я не сомневаюсь. После воздушного шара, – Она так мило засмеялась, – Сыграть для меня один из ноктюрнов Шопена… уверена, не составило бы для Вас никакого труда. Я права? – Она так лукаво подняла глазки.

– Да! Конечно… ведь я музыкант… заканчивал школу…

– Не сомневалась. У Вас такие руки… пальцы… музыканта.

Они стояли друг напротив друга. А розы… лежали сзади на клавиатуре старинного инструмента.

Подали палтус и зайчатину.

Лариса и Борис подняли бокалы с Camus. Чокнулись, не произнеся ни слова. Она только коснулась губками душистой маслянистой пленки, а Нестеров пригубил.

Предательски засветился экран его телефона. Звонил Сергей. Его школьный друг, проживающий ныне в Сан-Диего. Звонил он редко, на день рождения, в Новый Год. Звонок сегодняшний мог быть вызван только лишь чрезвычайными обстоятельствами. Но друг не ответил. Он не ответил бы, если бы на проводе был и сам Бог.

Экран засветился снова. Пришло сообщение.

Лариса не оставила это без внимания.

– Ответьте, Борис. Возможно что-то важное… ответьте… сейчас это допустимо.

Нестеров взял телефон в руку и в момент очередного звонка из штатов.

Разговор был коротким. У мамы старого, школьного друга возникли серьезные проблемы со здоровьем, а именно с позвоночником и требовалось срочная госпитализация в отделение неврологии областной больницы. А заведующим там, вот уже более десяти лет трудился не на жизнь, а на смерть друг Нестерова по институту – Андрей Владимирович Канаев.

Лариса Виленкина с интересом наблюдала за происходящим. Канаев ответил Нестерову как всегда угрюмо, по делу и велел перезвонить завтра.

Борис отложил в сторону вечно мешающий и вечно вторгающийся в личную жизнь, мобильный телефон.

– Андрей Владимирович Канаев, фигура весьма примечательная, – вдруг начал Борис. – Очень талантливый невролог, правда учился он восемь лет, вместо шести, уходил в академку, в армию… и вот… теперь лучший невролог в области. А вот однажды… после второго курса… ездили мы с ним в стройотряд… в девяносто уже втором году, в последний стройотряд нашего института, а в последствии… медицинской академии…