Читать книгу Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия - Михаил Огарев - Страница 6

Пробежав с внешней западной стороны тополиного четырехугольника десяток-другой метров вприпрыжку, мои тренированные ноги перешли на нормальный шаг. Идти предстояло недалеко. Слева на расстоянии взмаха руки ровными параллельными рядами серебрились проволочные линии последнего одиннадцатого заграждения; справа на точно такой же дистанции тихо шелестела запыленная зелень скрученной от жары древесной листвы. Изредка сквозь нее прямо мне в зрачок выстреливал стремительный снопик света, отраженный от начищенных доспехов очередного охранника Учреждения. Всего их было пятеро – по одному рядовому возле каждой из стен, и легионер в чине капрала возле самого входа.

На середине южной стороны колючая ограда расступалась, образуя широкий проход-спуск в поросший не менее колючим кустарником овраг, на дне которого и размещался мой отопительный комплекс. Так важно именовались два с половиной этажа мрачного здания, сложенного из грубого, неотесанного камня и железобетонных плит, и расположенный на его крыше гигантский бак для запаса химочищенной воды. Плюс высоченная труба из красного обожённого кирпича немного поодаль.

Осторожно спустившись по крутым, вытертым до блеска ступеням с опасными скруглениями в центре, я с независимым видом прошествовала мимо какого-то невзрачного парня, прохлаждавшегося на нашей импровизированной скамеечке (гладко обструганная доска, положенная на трубопровод горячей воды), миновала распахнутую дверь и сразу окунулась в атмосферу постоянного, ровного шума. Настолько привычную, что она уже воспринималась в качестве какого-то извращенного варианта тишины.

В крохотной операторской комнатке было немного прохладнее, чем в главном зале – градусов под тридцать, не больше. Половинка ночной смены в лице вольготно развалившейся на диване Наталии Вертении лениво поприветствовала меня взмахом обнаженной смуглой руки. Я ответила тем же и плюхнулась рядом.

– Знаешь, бабушка Меления начала меня доставать, – сообщила Наталия и добавила весьма неприличное определение для своей пожилой напарницы. – Вот уже второй раз подряд уходит по утрам на полчаса раньше положенного, представляешь? Ей, видите ли, по хозяйству надо! Я, конечно, промолчала, но в самый последний-распоследний!

– Полностью с тобой согласна, – я лицемерно закивала головой, а затем добавила: – Однако её понять можно. Зять неожиданно умер, дочь без работы, три малолетних внука, и все постоянно болеют… Вот и приходится вертеться, как белке в колесе!

– Она больше похожа на большую, поседевшую мышь без хвоста, – сердито сказала Наталия и цыкнула зубом. – Постоянно в движении и чем-то шуршит… А ей следовало бы вести себя потише во всех смыслах. Слухи о грядущих массовых сокращениях пенсионеров теперь уже не просто «ля-ля»!

– Напрасно на это надеешься. Работящие старички и старушки сейчас выгодны любому начальству. И в плебейских волнениях не участвуют, и взносы в «фонд Запаса» послушно отчисляют. И в случае задержек с заработной платой не возмущаются, а продолжают вкалывать и вкалывать.

– Конечно! Отчего бы и не потрудиться авансом, если имеется стойкая финансовая поддержка в виде пенсии? А вот как мне прожить одной с несовершеннолетним сыном на эти жалкие сестерции? – фыркнула Наталия и возмущенно потрясла своей внушительной сумой из кожи африканского носорога, которая незамедлительно мелко и сиротливо задребезжала. – Моя мамаша, между прочим, тоже хорошим здоровьем не отличается! Ну а я и подавно. А у моего Валерианчика, заметь, переходный возраст! Ему усиленное питание требуется! Мясо, окорока и сливки! Каждый день! А иногда и ночью встает пожра… перекусить. Как я ему такой рацион обеспечу?

Я мысленно представила свою недавнюю встречу с её Валерианчиком (невоспитанный пятнадцатилетний шалопай около двух метров в высоту и столько же в размахе крыльев); вспомнила его двусмысленные шуточки и развязные приставания и очень даже засомневалась в необходимости упомянутой форсированной кормежки. Ему больше подошла бы длительная овощная диета. Или же в качестве альтернативы ежедневные работы в загородных каменоломнях вместе с общественными рабами.

– Старикашек и старушенций с насиженных, теплых рабочих местечек надо как можно скорее гнать под зад пинками, пинками! – грозно объявила Наталия Вертения и воинственно грохнула «носорогом» по столу, целя в громадную черную муху, некстати начавшую прихорашиваться. Удостоверившись, что попала, она небрежно смахнула бренные останки прямо мне на колени, а суму деловито вытерла о диванное покрывало. Глянула – скривила губы, плюнула на кожу и принялась ею снова усиленно возить по дивану. Вторично ознакомилась с результатом и удовлетворенно причмокнула. Продолжила:

– А сэкономленные таким образом денежки частично отдать мне… нам! В качестве компенсации за переработку. Такое ведь уже было?

– О, Натали, очень давно! Доплата за одиночную работу составляла пятьдесят процентов от ставки. Потом снизили до тридцати. Потом до десяти. Потом переработку запретили вовсе.

– И напрасно! Я и одна-одинешенька прекрасно управляюсь! От бабушки Мелении никакого толку, ты же хорошо это знаешь!

Я отлично знала, что в действительности всё обстояло как раз наоборот, но поправлять разгоряченную в своем праведном гневе Наталию, естественно, не стала. Как и напоминать очевидную истину: когда у нас порядок, то и одному смотрящему, по сути, делать нечего, а вот в случае аварии иногда и впятером можно не справиться. Правда, аврал случается редко, но…

– …но ведь туповатое начальство разве переубедишь? Погоди, вот кто-нибудь из наших склеротиков «хлопнет» как следует, тогда наверху зачешутся, да поздно будет!

И такое происходило. Лет пять назад, когда несносной обличительницы здесь и в помине не было. Причем не просто «хлопнули», а, выражаясь тем же самым жаргоном операторов, «раздели установку до ребрышек». Правда, сделал это не хилый пенсионер, а здоровенный вольноотпущенник в самом расцвете лет, из самнитов. И причина скрывалась не в возрастном склерозе, а в так называемом «натуральном греческом» крепостью градусов под шестьдесят, коего было откушано на ночь глядя явно сверх меры…

– Если уж мечтать, так ни в чём себе не отказывать! – усмехнулась я. – Тогда не мешало бы еще и перестроить режим нашей работы. Сутки через трое куда выгоднее, чем двенадцатичасовые смены по скользящему графику!

– Разумеется! – важно согласилась Наталия и, наконец, встала. – К примеру, я вот честно отпахала сегодняшнюю ночку, притомилась ужасно и теперь вместо плодотворного использования дневного времени вынуждена буду отсыпаться чуть ли не до вечера! С трудом поднимусь часиков в десять – это по римскому времени, а по-нашему, стало быть, в пять пополудни – отобедаю на один зубок, ибо вот уже полгода не чувствую никакого аппетита… Только-только начну заниматься хозяйством, как глядь – уже и полночь! Придется снова принимать привычное горизонтальное положение, вот один выходной день, считай, и потерян. Безобразие!

– Насчет «привычного горизонтального» подмечено страсть как верно! – (эта ехидная фраза прозвучала со стороны двери). – Кстати, ты по-прежнему отдаешься многочисленным любовникам исключительно лежа на спинке или для разнообразия иногда переваливаешься на бочок? Рекомендую!

Мне, как и слегка покрасневшей Вертении, не было нужды поворачивать голову, дабы удостовериться, что у входа, занимая своей мощной, неохватной фигурой весь дверной проём и еще прилично сверх того, стоит моя аппаратчица мавританка Шурейра – ее, как обычно, выдавала крутая смесь невообразимых косметических ароматов, среди которых явственно выделялся резкий запах трехзвездочного мавританского коньяка. Дешевая подделка, между прочим.

– Не твое собачье дело, дура невоспитанная! – с достоинством ответила Наталия и показала язык. Не решившись, однако, после грубого замечания идти на возможный физический контакт с загородившей ей дорогу Шурейрой, она ловко выскользнула из комнатки через боковое окошко. Затем снова показалась в нём, перегнулась через подоконник и подхватила свою суму. Выпрямилась и громко оставила за собой два последних слова. Они, естественно, предназначалось для мавританки и были такими:

– Извращенка черномазая!

Беззлобно фыркнув, Шурейра бочком-бочком протиснулась в помещение и очень осторожно присела на краешек дивана. Послышался истерический скрип и треск, сиденье ощутимо перекосилось.

– Моя Шушечка сегодня воинственно настроена! – весело заметила я, быстро возвращая ей порно-папирусы. – А с чего бы это?

– Семейные неурядицы, – ответила аппаратчица и раскатисто вздохнула. – Кстати, они косвенно и тебя касаются.

– О! И в какой степени?

– Зависит от настроения. Скажи, чего тебе сейчас больше хочется: покоя или перемен?

Я с подозрением вгляделась в черную, блестящую физиономию Шурейры, очень похожую на пустотелую карнавальную тыкву, которую щедро вымазали ваксой, и неопределенно повела плечиками:

– Зависит от дополнительных факторов. Если покоя, то при условии его периодических модуляций, а что касается перемен – только при положительной вариативности…

– Не умничай, душечка, – хмыкнула Шурейра и уселась поосновательнее, вследствие чего я плавно съехала к ее крутому бедру. – Не забывай, что твоя сослуживица гимнасиев не кончала, и, между прочим, ее здоровью это пошло на пользу!

– Не здоровью, а исключительно здоровому аппетиту, – возразила я, тщетно пытаясь отодвинуться от горячего Шушечкиного бедра на прежнее расстояние. – Что весьма спорное достоинство! Ты же работаешь, главным образом, для услады собственного ненасытного брюха! Точь-в-точь, как наш спец по соединениям и разъединениям… Кстати, вот и он.

Розовый утренний свет в окне померк: вместо него в течение нескольких секунд мы могли лицезреть только великанский живот спеца нашего, Самсония Сычия. Живот внушительно колыхнулся и, прогудев обычное: «Приветик, цыпочки!», неспешно поплыл дальше по коридору. Шурейра с уважением глянула ему вслед.

– Мужчина в моем вкусе! – сообщила она и томно потянулась. – Жаль, что женат, а не то я его соблазнила бы со всеми дальнейшими последствиями… Сомневаешься?

– Сомневаюсь. Тоже мне обольстительница нашлась – в сорок с лишним годочков! Вот у молодой твоей сводной сестрички это наверняка получится.

– Еще как! Вчера выяснилось, что Полиния на пятом месяце, к чему ее супруг господин Марк Гальваний не имеет ни малейшего отношения, ибо уже свыше полугода прохлаждается в Британике на предмет возобновления торговых операций по линии филиала парфянского ростовщического дома «Наследники Марка Красса». Вот та самая семейная неурядица, которая затрагивает нас обеих.

– Значит… значит, Пышечка ушла в декрет? Причем значительно раньше времени? И я осталась без напарницы?!

– Догадалась с первой попытки. Хлопот тебе, конечно, прибавится, зато немного подзаработаешь.

Я прикусила губку и в некоторой растерянности принялась созерцать замысловатую Шушечкину прическу, состоявшую из множества мелких косичек. Не то, чтобы я боялась работать одной, но вот захочет ли наш Скучный Король ходатайствовать насчет длительных сверхурочных для своей строптивой пешки? А без его личной просьбы бухгалтерия Учреждения может не утвердить. Не те времена.

Но и Полиния хороша! Могла бы заранее предупредить. Сколько я за нее работала, сколько покрывала частые отлучки! И… и не замечала никаких особых перемен в ее фигуре. Правда, она всегда носила бесформенную одежду размера на два больше. И вообще – лентяйка и грязнуля…

От нервного переживания мой правый бок привычно заныл-заёкал, и пришлось его крепко зажать рукой. Это заметили и участливо спросили:

– Опять аппендикс беспокоит? Давно пора вырезать. Хронический же!

– Еще чего! Меня и так мало. Поболит и перестанет… Не впервой.

Не желая отвлекать порядком озадаченную пешечку от вполне понятных раздумий, Шурейра отвернулась, сгребла со стола переговорный аппарат и, перетащив его к себе на колени, принялась зычно вызывать диспетчерскую. Дождавшись ответа, она потребовала скорейшего соединения с лабораторией, а когда соединилась, то немедленно затеяла крикливую перепалку насчет каких-то недопоставленных реактивов. Лаборантка тоже отличалась отменными голосовыми данными, и у меня сразу же зазвенело в ушах. Тихонько поднявшись, я бегло просмотрела длиннющий свиток сдачи смен, расписалась и направилась в женскую раздевалку.

Облачившись в рабочий халатик и стоптанные сандалии, я присела на широкую скамью и с наслаждением ощутила жгучее прикосновение к старому гладкому мрамору. Он, как и полуподвальные каменные своды, еще хранил восхитительную ночную прохладу – уходить отсюда не хотелось. Из глубины платяного шкафчика на меня смотрела единственным уцелевшим глазом голова неизвестной богини, недавно купленная мной в антикварной лавке – владелец утверждал, что раритет… Взгляд был мрачен и не сулил на сегодня ничего хорошего.

С трудом пересилив привычное желание вытянуться во весь рост, я вскочила, погасила светильник, вышла в коридор и, резво поднявшись на первый этаж, принялась осмысленно бегать по нему туда-сюда. Это называлось утренним осмотром оборудования.

В работе вот уже третий месяц находилась центральная отопительная установка номер два, и вначале следовало проверить именно ее. Чем я и занялась.

С первого взгляда всё выглядело вполне пристойно: обе смесительные горелки ровно и мощно шумели, чуть потише урчал воздуходув, похожий на огромную грязную улитку. Его колесо с лопастями, прикрытое ржавым кожухом, располагалось поодаль, возле западной стены. Она состояла сплошь из высоченных прямоугольных окон, впрочем, как и стена противоположная, восточная. Я побывала и там, проинспектировала трудившийся дымосос – как и следовало ожидать, направляющий аппарат периодически постукивал, но не слишком вызывающе. Ладно, скачем дальше!

По узкой, поскрипывающей лесенке мои ноги живо взлетели на верхнюю площадку установки, где по инструкции мне предстояло продуть уровнемерные стекла и испытать предохранительный клапан. Запихнув ладошки в плотные рукавички, я принялась вертеть вверх-вниз многочисленные краны, из-под которых немедленно с угрожающим шипением повалил пар и забрызгал крутой кипяток. Подождав несколько секунд, я вернула все рукоятки в первоначальное положение, всмотрелась и озабоченно покачала головой. Уровень в правом и левом стеклах оказался разным, и какое именно из них показывало правильно – неизвестно.

Нет, на моей работе все-таки лучше без надобности ничего не дергать и поменьше совершать резких движений. Стало быть, клапан трогать мы не будем, равно как и трехходовичок Главного Указателя Давления. А вдруг сорву? Или стрелочка на ноль потом не встанет? Инструкция инструкцией, но не стоит забывать и про печальную судьбу одной неосторожной мышки из басни Эзопа, которая так увлеклась рытьем запасных ходов из норки, что дорылась до кошки. И кроме того, не хочется лезть еще дальше, на верхний «барабан» (ух, и пекло же там!) Лучше продолжим осмотр внизу: меня ждут ПСУ и ПНУ…

Подающее Сетевое Устройство не вызывало никаких нареканий – знай себе крутится и гонит воду в сеть – а вот Первая Нагнетательная Установка откровенно хулиганила, что выражалось в отвратительном поведении сальников, которые почему-то возомнили себя горячими фонтанчиками. Быстренько разыскав в мастерской ключ на 17/19, я попыталась их подтянуть, но по неопытности не справилась и, чувствительно ошпарив локоть, с визгом отскочила к стене.

Ключик остался торчать на гаечке, совсем еще новые рукавички были испачканы отвратительной жирной смазкой, настроение заметно испортилось. И чего, спрашивается, я полезла не в свое дело? Как говорят в Триполитании, нам за это не платят…

Придется идти на поклон к господам ремонтникам, ничего не попишешь.

Миновав мастерскую и свернув в грязный коридор, я прошла мимо туалетов с надписью наверху белилами: «Где сядешь, там и слезешь»; потом двинулась налево в темноту, сделала несколько шагов на ощупь и уперлась в желанную дверь, заметить которую можно было лишь по слабому световому контуру. Машинально я постучала и только потом сообразила, что не следовало бы. Вздохнув, открыла, и…

– Афродиту вашу за ногу, то ж Грация! Тьфу! Ложная тревога.