Читать книгу Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия - Михаил Огарев - Страница 8

Возле указанного поворота на Грабциевой дороге я перевел дух и с облегчением укрылся от сумасшедшего июльского солнца за высоким пыльным тополем, который едва заметно мистически колыхался в раскаленном мареве. К восемнадцати тридцати духота и не подумала ослабеть – напротив, необязательные прикосновения легкого, сухого ветерка, хоть как-то утешавшие меня днем, бесследно исчезли к вечеру, и воздух окончательно превратился в изощренный пыточный инструмент, особенно мучительный для любого коренного северянина. С тихим ужасом я представил, что сейчас творится в этом самом отопительном центре… содрогнулся и почувствовал себя очень паршиво.

Грациэллу я заметил издалека – девушка неторопливо шествовала по противоположной обочине, рассеянно вращая между пальцев левой руки распахнутый над головой солнцезащитный зонтик. Вряд ли он спасал от жары, но выглядел весьма импозантно.

Не лучший вариант у меня получился, ох и не лучший, в который уже раз подумал я. Но выбора не было.

…Всадник Максимий Луний Сутулый, к которому я обратился неделю назад с просьбой помочь устроиться на работу, что внешне, что внутренне не внушал мне особого доверия. Хотя и недоверия тоже быть не могло – я почти ничего о нем не знал. «Бывший ярый сторонник Гая Мария, – так коротко охарактеризовал его Парис. Потом подумал и добавил все тем же неопределенным тоном: – Или Суллы…»

Мило. Почти никакой разницы!

Увы, это был последний мой контакт.

Луний принял меня вполне доброжелательно. Выслушав приветственное сообщение, которое я передал от нашего общего друга, и внимательно осмотрев его перстень, он, как и все старики, задумчиво пожевал губами и осторожно осведомился, сколь быстро мне требуется трудоустройство. «Чем раньше, тем лучше, – откровенно ответил я и сразу же напористо уточнил: – И желательно с немедленным авансом! Поистратился…»

Брови у Максимия взлетели высоко вверх, а по лбу прокатились и застыли волны морщин. Когда же обычный бесстрастный вид вернулся к нему снова, то я заметил в его светлых неподвижных глазах такое верноподданническое уважение, которого, пожалуй, никогда в жизни не видел.

«Преклоняюсь перед вашей воспитанностью и чувством долга… – тихо и внушительно произнес он, давая понять, что в курсе моей миссии. – Я к вам зайду в самое ближайшее время».

К счастью, господин Луний не заставил себя ждать и явился пунктуально, минута в минуту, согласно нашей предварительной договоренности. Значительно постукивая на каждой ступеньке крылатыми сандалиями «Гермес», он поднялся на второй этаж, медленно вступил в мою комнату и сразу же прошел на балкон.

Я секунду подумал, а потом вдруг решил играть вторым номером.

«И пришлось же мне потрудиться! – (голос у Максимия был таким, словно это именно он в течение семи дней умудрился обеспечить некоей Полинии Гальвании, оператору третьего разряда закрытого отопительного центра, пятимесячную беременность). – Что ж, давайте справки, удостоверение, документы – к понедельнику приказ будет подписан».

Я нехотя протянул ему всю эту бюрократию и отвернулся, приготовившись к типичной реакции обывателя, случайно узнавшего в очереди за продуктами мое родовое имя. Надоело.

Вышла ошибочка. Если у Грациэллы при знакомстве буквально перехватило дыхание, а каждый глаз стал размером с Луну, то Максимий лишь несколько раз сухо покашлял.

«Высокорожденный патриций Леонтиск Корне… Корн… гм… Кхе-кхе!»

Я молчал, всё еще со скукой ожидая обычного деликатного упоминания о странных и удивительных совпадениях, чей смысл ясен одним лишь бессмертным Богам, и тому подобной ерунде, однако минутку спустя услышал вполне деловое замечание:

«Неужели Парис не мог изготовить нечто менее вызывающее?»

Конечно, смог бы и собирался это сделать, но… но не успел. Правда, сей прискорбный факт сообщать Максимию, естественно, не хотелось. Как и то, что он сам после выполнения поручения должен быть ликвидирован.

Впрочем, этого я в любом случае не совершил бы.

«Ксива подлинная, – немного раздраженно произнес я и добавил более сдержанно: – Разрешите не распространяться о причинах».

Ветеран и тут выказал минимум эмоций, что выразилось в медленном поглаживании своего роскошного нагрудника. Венчавший его гривастый бронзовый лев и мощью, и свирепостью явно превосходил Немейского, с которым сражался Геракл.

Стремясь поскорее убрать возникшую неловкость, я не придумал ничего лучшего, чем предложить Максимию вина. Мы вернулись в комнату, и лишь там до меня дошло, что из запасов остались только пара алабастров выдержанной «Тарпейской легенды», купить которую можно было исключительно в самом Риме.

Да и вся обстановка помпезно меблированного круглого помещения вполне соответствовала развращенным нравам Вечной Столицы. Длинные, полупрозрачные занавески на распахнутых окнах из почти невесомого колхидского тюля; изящные столики, инкрустированные старым, почерневшим серебром; огромная многоспальная кровать, затейливо убранная разноцветной афинской кисеей… Идеальная обитель для распутного с детства молодого патриция.

Не желая оставлять о себе столь нелестное впечатление, я вынужден был пояснить:

«До меня здесь проживала некая местная знаменитость по имени Флоис. Ее неистовые обожатели докучают мне до сих пор. Собираются вечерами и громко скорбят…»

«Флоис? Та самая гетера, опустившаяся до надомной работы? – уточнил Максимий и вкусно причмокнул раздавленной во рту сочной оливкой. – Которая погибла после шумного до непристойности скандала?»

«Именно так, и в этой комнате. Красавица принимала сразу нескольких состоятельных мужчин, в том числе, и одного из заместителей здешнего наместника. Они ей хорошо заплатили, однако под конец Флоис упилась настолько, что с диким визгом потребовала платы вторично. В итоге окончательный расчет она получила в виде стилета между своих роскошных грудей. Почему-то прибывшая полиция квалифицировала это как экзальтированное самоубийство в нетрезвом виде…»

«А как же иначе? – удивился Максимий, изрядно отхлебнув тарпейского. – Говорят, у дамочки с детства проявлялись суицидальные наклонности. Конечно, если бы она ублажала кучку залетных изголодавшихся мореходов или буйных в подпитии офицеров из местного гарнизона, то могли бы возникнуть определенные сомнения, а так… Сам первый заместитель Квинта Самария выступил свидетелем – чего же еще? Объяснил полицейским, в чем дело, и с достоинством оставил скорбное место…»

«А на следующий день и свой пост…»

«Поступок, достойный всяческого уважения, согласитесь! Кроме того, и господин префект продемонстрировал приверженность классическим римским традициям. Я имею ввиду так называемый „помпейский прецедент“ – прошу простить нашу провинциальную ироничную терминологию».

«Неужели имеется ввиду какие-то нелицеприятные события из жизни Гнея Помпея Великого?»

«Отнюдь. Речь идет не о мужчине, а о женщине, хотя ее и звали Помпея. Которая забыла о своем высочайшем общественном положении и унизилась до того, что принимала своего любовника, этого непотребного Публия Клодия, прямо во время закрытых торжеств Bona Dea. В доме Великого Понтифика, куда, как вам известно, закрыт доступ представителям сильного пола. Реакцию ее супруга помните?»

«Жена Цезаря выше подозрений?»

«Совершенно справедливо! А посему не нужно никаких разбирательств, закрытых или публичных, никаких оправданий. Решение сильных мира сего должно быть простым и однозначным: в упомянутом мной печально знаменитом римском случае – немедленный развод, в заурядном же нашем – столь же немедленная отставка. Как видите, наместник Квинт Самарий, под чьим мудрым руководством мы живем и процветаем, строго следует заветам великого Гая Юлия!»

Мне ничего не оставалось, как внушительным кивком оценить дипломатичность опытного ветерана. Не берусь утверждать насчет какой-то необыкновенной мудрости, а вот связи в верхах Рима местный правитель имел, действительно, очень серьезные. Равно как и перспективы дальнейшей своей карьеры.

Плеснув себе еще немного вина, я передал алабастр Максимию. Он бережно принял его обеими скрюченными ладонями, полюбовался на изящную гравировку, изображавшую летевшую вниз со скалы глупую Тарпею, и до краев наполнил свою фиалу. Возлияние Богам старик совершил вновь вполне пристойное, что не могло не вызвать уважения.

Вино он пил длинными, ровными глотками с долгими паузами между ними. Это дало мне возможность продумать наиболее удачную конструкцию очередного важного вопроса. Многозначительное обрамление показалось самым выгодным:

«Знаете, а ведь я не в восторге от смены, в которую попадаю! В моем положении куда предпочтительнее напарник, нежели напарница. Не находите?»

«Как вам сказать… Мне, конечно, ничего не стоит уговорить Григория Саблюния переставить равноценные фигуры, но из мужчин у него в наличии одно лишь старичье, вроде меня, – (тут господин Луний улыбнулся доброй, печальной улыбкой). – Но, в отличие от вашего покорного слуги, дедки из отопительного центра слишком уж любят посплетничать. Причем на все четыре стороны. Тогда как госпожа Грациэлла Гракова просто безобидная болтушка».

«Сплетни, болтовня… Не вижу принципиальной разницы».

«Разница в наличии природной порядочности. У этой девочки она на высшем уровне, несмотря на заурядное происхождение. Если вы намекнете, что все ваши внутренние разговоры не подлежат разглашению, то, смею заверить, так оно и будет. Кстати, настоятельно советую сразу же это оговорить».

«Любопытная провинциалочка… Она, случайно, не имеет отношения к знаменитым Гракхам?»

«Ни малейшего. Братья Гракхи – выходцы из знатного плебейского рода Семпрониев, их мамаша вообще была дочкой Сципиона Старшего. А наша Грация – из семьи самого обыкновенного садовника. Поэтому лучше не…»