Читать книгу Преемник, или Операция «Латунь» - Михаил Щипанов - Страница 4

Старик Шекспир или тот, кто творил под его ником, как известно, был одним из самых первых и удачливых пиарщиков в истории человечества. Его креативные повороты приносят плоды до сих пор. Надо было по заказу Виндзоров опустить всех этих генрихов и ричардов, чтобы на контрасте дать почувствовать подданным счастье от правления новой династии, и наш Вильям заказ повышенной исторической сложности выполнил на «пять». И пусть серьезные историки перья сточили, пальцы все о клавиатуры сбили, уверяя современников, что тот же Макбет был отнюдь не злодеем, а вполне эффективным управленцем. По-нашему менеджером – государственником. Но куда там! Весь мир ведь театр и только иногда кино. А потому историков никто не читает, а актерам, изображающим королей-уродцев, публика аплодирует, и трагики играют мерзавцев с особым вдохновением, даже не подозревая, что продолжают выполнять давний королевский заказ на переписывание истории. В этом смысле глыба английского классика чем-то сродни пирамиде Хеопса: капиталовложения в строительство были седланы несколько тысяч лет назад, а приличный доход они приносят до сих пор.

Впрочем, может быть, сам Шекспир действительно был неграмотным, ставящим крестик в средневековой платежной ведомости, а его именем прикрывались реально удачливые и богатые исполнители. Наивного актера хотели подставить на случай неудачи, но вышло все наоборот. К слову, крестики вообще наводят на хмурые мысли. Так, когда я вижу, например, названия типа «Канал +» или «Центр +», то мне представляется отчего-то, что известным символом просто расписался некто из их теневых владельцев. Поэтому и появлению, скажем, фирмы «Шекспир +», принимающей заказы на эффектное переписывание истории, я нисколько бы не удивился.

Другое дело, что в этой тонкой игре слово уступает место видеоряду. Ведь та же принцесса‑лягушка – это всего-навсего жаба после фотошопа. Следовательно, газеты остаются на разогреве у телевидения.

От бессистемных мыслей меня отвлекло появление двух редакционных политических дам, в смысле специализировавшихся на освещении нашей все время угасающей, но до конца не гаснущей политической жизни.

Кира Кошкина была девушкой-энциклопедией, то есть чересчур умной, но болезненно полной. Такой энциклопедический налет закрыл ей дорогу в разного рода разъездные пулы при высокопоставленных персонах. Большие государственные мужи предпочитают видеть вокруг себя в поездках нечто радующее глаз и снимающее психологическое напряжение от длительных переговоров о переговорах. А потому одна из свит, по очереди играющих королей, формировалась по преимуществу из пикантных блондинок, умеющих артистически закатывать глазки уже при первых звуках властных баритонов. Впрочем, брюнетки также допускались на тех же условиях.

Этим критериям идеально соответствовала вторая из явившихся девушек – Мила с профессионально звучащей фамилией Звонарева. Ее личико с чувственным ротиком могло бы считаться красивым, если бы серо-голубые глаза навыкате не придавали бы ему перманентно глуповатое выражение. Впрочем, большого ума участие в пулах не требовало (см. печальную судьбу ее коллеги).

Понятное дело, что мастерицы статьи печь не испытывали друг к дружке теплых чувств, поскольку, пока одна теснилась в прихожей Елисейского дворца, вибрируя от ощущения приобщения к тайнам политической кухни, другая была вынуждена по нашей непогоде таскаться по «прессухам» из расчета: два часа сидения и подавления зевоты – три рубля гонораров.

Вот и на этот раз между дамами возникла хорошо заметная электрическая дуга, грозящая крупным замыканием. Ну что за день! Не номер, а бег с препятствиями. Только что мне удалось без больших потерь, жертв и разрушений отделаться от редактора спортивного отдела, который ворвался ко мне, пылая благородным гневом.

– Представляешь, что учудила вчера динамовская торсида?

– Кто, прости?

– Ну болелы ихние, «блю-уайт динамит». Вывесили на трибуне баннер «Андерсон, Петерсон, простите за Полтаву!». Шведы больно лихо забивать стали, ну эти решили их порадовать.

– А перед Мазепой не извинялись?

– Нет, там такого игрока нет. Есть, кажется, Мазнов.

– Вот видишь, политическое чутье фанами еще до конца не утрачено. Тем более, я думаю, что шведские ландскнехты ни о какой Полтаве и слыхом не слыхивали. Холостой выстрел, зря потратились на мануфактуру. Не нагнетай, не радуй врагов.

И вот новый визит. По лицам было видно, что кулуарные выяснения отношений вот-вот вспыхнут с новой неукротимой силой в присутствии третейского судьи. То есть меня. Начала, как водится, Звонарева.

– Почему ты послал на пресс-конференцию Бултых Кошкину?

– Как почему? Это ее священный долг и почетная обязанность, – к моему удивлению упомянутая всуе коллега тут же с чувством глубокого удовлетворения подалась вперед впечатляющим бюстом. А ведь сколько в прошлом пришлось выслушать от нее жалоб по поводу как минимум недоданного молока за вредность таких мероприятий.

– Нет, – не унималась заезжая туристка, – но ведь прессуха прессухе рознь.

И ее глаза до такой степени от возбуждения покинули свои орбиты, что стали похожи на бильярдные шары, высовывающиеся из переполненных луз. Ситуация становилась прямо-таки интригующей. К моему стыду, я вообще чисто автоматически расписал пришедший в редакцию факс с приглашением на очередные коллективные посиделки в «Пипифаксе», не вдаваясь в вырисовывающиеся нюансы.

– Так что в этом Бултых особенного? Просветите меня невежественного.

– Как? Ты не в курсе! – на обоих лицах удивление смешалось со снисходительным сочувствием.

Конечно, я лукавил с одной-единственной целью – выиграть время, успокоить редакционных кобр и сохранить собственные нервы.

Аника Бултых, судя по имечку, – выходец из раскаявшихся старообрядцев, давно стал медийной, хотя и явно не первостатейной, фигурой.

Вы заметили, что, о каком бы политике ни шла речь, он неизменно оказывается известным, равно как и любой экономист у нас авторитетный или, на худой конец, популярный. Оно и понятно. Это наш брат журналист поднимает таким образом собственный статус: мол, не размениваемся на второстепенные фигуры, на персоны второсортные и недостойные читательского внимания.

Но есть одна человеческая и профессиональная ипостась, которая даже не требует экзальтированного прилагательного. Это даже не профессия и не поприще, а статус или даже титул, сродни графскому: телеведущий! Он пожизненно присваивается любому персонажу, который хотя бы дважды явил свой лик зрителям тридцать восьмого цифрового канала. И отпечатывается на его покатом лбу вплоть до гражданской панихиды с участием безутешных пенсионеров и пришедших погреться бомжей. Впоследствии этот титул накладывается на другие кормящие по жизни функции любимцев фортуны и в результате трансформируется в нечто подобное величанию государя московского. Например, модель, актриса, телеведущая и дама полусвета. Или, что нам ближе, – политик, телеведущий и гордость русской провинции. Таким был любимец захолустного Колобрива Аника Бултых.

К моменту начала нашей истории остряки сравнивали Анику с вечным городом Римом: мол, и столицу римской империи, и выпускника столичного вуза, вынужденного вернуться в родную провинцию, спасли… гуси. Став волей судеб и отсутствия конкуренции мэром Колобрива, Аника Бултых расценил, что из полезных ископаемых в родном захолустье есть только картошка, и то в урожайные годы, а потому из реальных ресурсов в его распоряжении остается только длинношеие и агрессивные птицы, коих давно и с успехом разводили местные жители. Гуси были для городка и хлебом, и зрелищем. Поскольку их не только ели, тушками и живым весом вывозили на базары всех близлежащих городов и весей, но и выставляли на бои. С течением времени под влиянием трансляций боксерских поединков профессионалов колобривцы стали проводить рейтинговые бои между своими пернатыми и даже провозглашать абсолютных чемпионов.

Потому-то Бултых и увидел в этой дивной птичке свой шанс, сладкий и редкий, как фуа-гра в этой местности. Городок тут же сумел запатентовать статус «гусиной столицы России» и оформил свой герб и одновременно товарный знак в виде стилизованного изображения птицы в момент нападения на противника – с вытянутой шеей и распахнутыми крыльями. В целом изображенный на гербе гусь скорее напоминал истребитель пятого поколения, как его сейчас рисуют на компьютерах, в момент атаки на крылатого соперника с изменяющейся геометрией крыла. А лозунг «Это наши гуси Рим спасли!», выложенный на окрестных холмах на манер Голливуда цветной галькой, встречал еще редких в тех местах путешественников и водителей-дальнобойщиков километров за пять до городской окраины.

Тут и статьи под заголовками типа «В Колобриве нашли очередное чудо в перьях» стали появляться и в центральной прессе с занятной регулярностью. Мэры соседних городков злословили, что, вероятно, Аника расплачивается с заезжими виртуозами пера гусиными тушками. На самом деле ради этого пришлось отложить еще на пару лет ремонт единственной приличной дороги в городке, но появлявшийся регулярно в передачах местного телевидения Бултых заверял, что вот-вот городской бюджет пополнится существенными вливаниями от туризма и почему-то ООН. Видимо, речь шла о заслугах города в деле сохранения народных традиций.

Но настоящий шанс выйти на новый уровень из своего колобривского гетто Анике дали вспыхивающие во всем мире эпидемии разного рода птичьих и животных гриппов, поражающих и народонаселение, и мировые биржи. Впрочем, до бирж в Колобриве никому не было практически никакого дела, а вот электрические волны всеобщего общественного возбуждения скоро докатились и до гусиного царства.

* * *

Сначала свиной грипп позволил мэру реанимировать старую пословицу «гусь свинье не товарищ» и даже выступить на этот счет в нескольких телепрограммах метровых каналов, пусть и появляющихся под рубрикой неполитические новости. Пресса, истосковавшаяся по хоть каким-то пикантным новостям, выходящим за границы попсовых гримерок, стала засылать своих спецкоров в некогда богом забытый городок, чтобы позволить Анике рассказывать о том, как его земляки-гусеводы намерены заткнуть дыру на прилавках после отказа от поставок их – в смысле заграничной, а потому ненадежной – зараженной свинины. Граждане нашего отечества заодно узнавали о том, что в Колобриве выведена особая порода бойцовых гусей-победителей, потребление мяса которых укрепляет иммунитет, и, кто знает, может, на основе особых вырабатываемых этой породой гормонов ученые смогут наконец создать эффективную вакцину против СПИДа.

Но истинным ракетоносителем, превратившим Бултых в медийную фигуру общенационального масштаба, стал новый виток другого гриппа – птичьего. Дело в том, что на очередной плохой новости, щедро разогреваемой фармацевтическими компаниями, бросились зарабатывать все кому не лень. Продюсеры, снимавшие фильмы ужасов и заодно ролики социальной рекламы, врачи-вредители, рекомендовавшие своим пациентам полное вегетарианство и сексуальное воздержание, таможенники, политики, производители температурных сканеров, которые вскоре принялись устанавливать на входе во всех уважающих себя учреждениях рядом с рамками металлоискателей. Остряки шутили, что пора при входе в офисы развернуть до кучи еще и рентгеновские аппараты.

Долго от своего бессилия мучились представители самой продвинутой части общества – гламурные модельеры. Они с трудом переносили свою неприспособленность к общедоступным благам очередной напасти. Пока наконец творец моды Зверюгин не вышел на подиум с истинным откровением. Он предложил гламурно украшать широко распространившиеся в массах марлевые повязки, которые стали под влиянием страха эпидемии неотъемлемым элементом повседневного гардероба. Отныне маски украшались вышивкой, бисером, стразами, был вариант даже почти полностью брильянтовой повязки. Свой интеллектуальный прорыв, позволивший сделать столь ультрамодной столь банальную вещь, Зверюгин комментировал со свойственным только ему смирением: мол, грипп, конечно, схлынет, но вряд ли вы откажетесь и в будущем от наших изящных масок, без которых вскоре и в свет будет выйти совсем не комильфо. Апофеозом нового стиля стали свадебные прозрачные маски, которыми модельер рекомендовал заменить фату, поскольку такой аксессуар станет символом не просто чистоты невесты, но и гарантией от ее инфицирования.

Были отмечены, конечно, и некоторые перегибы вспыхнувшей антигриппозной кампании. Так, одна модель, актриса, писательница и девочка по вызову сфотографировалась для «Плейбоя», прикрыв марлевой маской, раскрашенной в стиле гей-радуги, причинное место. Поговаривали даже, что вот-вот модницы-экстремалки последуют ее примеру и выйдут в новом одеянии на пляжи Европы. Понятно, что цены на маски, даже самые простые и стандартные, подскочили на порядок, заработали фабрики, которые годами простаивали. А хлопкоробы Средней Азии благодарили небо за то, что оно ниспослало на «белого» человека такую полезную во всех отношениях хворь.

И тут Анику Бултых прорвало. Он объявил птичий грипп карой за нечеловеческое обращение с птицей, в первую очередь домашней, которой, по его словам, многим обязана наша цивилизация. И когда микрофоны вновь повернулись в его сторону, «гусиный вожак», как прозвали его в околополитических кругах, заявил, что принял решение о запрете гусиных боев. Также он сообщил, что намерен отправиться в Европу по маршруту перелета диких гусей из Великобритании в Россию, чтобы бороться против пыток благородной птицы ради производства фуа-гра. «Лишать гуся подвижности на многие месяцы, – вдохновенно вещал Бултых, чуть не смахивая с ресниц набегавшие слезинки сочувствия, – подвешивать его в душных сараях в нестерильных корзинках, насильно кормить орехами, запихивая их в благородный клюв, – это ли не проявление современного фашизма!» Вдохновенный монолог мэра несколько раз прокрутили даже по «Евроньюс», в Старом Свете у такой инициативы сразу нашлось немало последователей из числа «зеленых».

Понятно, что Бултых утратил доверие собственных земляков, привыкших развлекаться, делая ставки на своих длинношеих подопечных, но это уже мало волновало резко «позеленевшего» активиста. Его ждал новый виток пиаровской спирали. Тем более что в Европе после широкой телевизионной рекламы он быстро сошелся с разнообразными экологическими партиями и даже официально был приглашен в штаб-квартиру Всемирного фонда дикой природы. А уж на берегах Туманного Альбиона его ждал первый маленький триумф.

С ним пожелал встретиться один из бойких тори, рвавшийся в новом правительстве на пост министра иностранных дел. Именно он, по его словам, «заглянул в глаза этого нетрадиционного русского и понял, что с этим парнем можно иметь дело». Естественно, что молодого карьериста тут же обвинили в двойном плагиате. Но слово не воробей и, тем более, не гусь лапчатый. Многие европейские газеты дали отчет о такой необычайной встрече в колонке политических новостей с комментарием, что в России, видимо, начинает возрождаться общественная интрига, раз уж такие персонажи берут старт в городках, которых и на глобусе-то не сыщешь. А местная старейшая газета, ныне контролируемая известным российским олигархом, даже дала целый разворот с подробным отчетом о вояже Бултых на «оловянные острова», снабдив его двумя фотографиями. Причем на одном снимке сама королева Елизавета участвовала в пересчете королевских лебедей, а на другом – Аника этих самых лебедей кормил с руки. Комментатор, понятно, не упустил случая отметить, что у России и Великобритании могут возникнуть общие глобальные интересы в совсем нетрадиционных сферах.

В результате Бултых получил возможность выступить с лекцией о глубинной связи основ культуры с природой, на которую собрался чуть ли не весь лондонский бомонд. Начал Аника с упоминания участия русского сельскохозяйственного производителя в ключевой для англичан морской битве, в которой остепенившиеся британские пираты к немалой торговой выгоде королевства разгромили испанскую великую армаду.

– Надо помнить, – внушал Аника собравшимся, – что канаты на английский боевых судах были связаны из пеньки, поставленной из Московской Руси. А крепость и надежность такелажа, сами знаете, – основа успеха в морских битвах того времени. Я бы сказал, что поставки русской пеньки в решающий для Британии момент можно рассматривать как своеобразный средневековый ленд-лиз. Уже тогда на островах поняли, насколько важно развивать надежные торговые связи с великой северной страной.

Присутствующий в зале посол укоризненно посмотрел на притихших советников, испытывающих дефицит исторических аргументов в пользу двустороннего сближения.

Но Бултых уже осваивал свою любимую тему.

– А знаете ли вы, чем записывал свои нетленные мысли тот же Френсис Бэкон, основатель современной науки. Конечно, пером. Но каким? Гусиным. Это все знают. Но немногие знают, что перо это он не выщипывал у бегающего по его двору гуся. Нет, перо, без которого было немыслимо европейское просвещение, тюками завозилось из наших земель, в том числе и из моего родного города Колобрива!

Аника сделал паузу и с торжествующим видом обвел аудиторию, которая вслушивалась в скороговорку переводчика. Доведенный наконец смысл аникиного откровения отразился дружным вздохом не то восхищения важной научной роли колобривских гусей, не то озабоченности по причине зависимости старосветской цивилизации от земляков оратора.

Ишь ты, посмеялись редакторы ряда наших общенациональных газет, прочитав англоязычные отчеты о явлении Бултых с гусиными байками британской общественности в интернетовском переводе, такую муть ни гусиным пером описать, ни гонораром оплатить. Но краткие выжимки из статей дали почти все. В конце концов, престиж страны посланник далекого Колобрива не уронил, цветочными горшками в оппонентов не бросался, в нижнем белье под влиянием непривычного виски по улицам не бегал. Словом, сыграла традиционная интерактивная связь России с заграницей: чтобы на тебя обратили внимание здесь, надо, чтобы тебя сначала оценили там. Говорят, когда Бултых с помощью словаря одолел все о нем написанное, он от удовольствия так покраснел, что на лице остались ожоги. И в родном «Шереметьево» контролер-пограничница изучала его обыкновенный паспорт дольше обычного.

И тем не менее я был уверен, что финалом-апофеозом карьеры Аники станет пост начальника департамента в министерстве экологии. Навидались мы уже бойких провинциалов и кудрявых, и колченогих. А потому и его поствыездная прессконференция не показалась мне чем-то из ряда вон. Но редакционные дамы обладали какой-то собственной углубленной информацией.

* * *

– Ты что, – не унималась Звонарева, – о нем сейчас судачат на всех углах власти.

– Ну и что, – я пытался сохранить невозмутимость, хотя конфликт отнимал у меня драгоценное время, – вон, о всемирном потеплении климата также судачат все кому не лень, а ты как ходила в норковой шубе, так и ходишь!

Упоминание о шубе на некоторое время озадачило девушку из пула, что позволило Кошкиной перехватить инициативу.

– Но говорят, он уже был принят в Чертогах почти на самом высшем уровне. И даже некоторые партии хотели бы видеть его своим кандидатом на будущих президентских выборах.

– Ну понятно, – не унимался я, – шансов у них никаких, но мелким вождям позориться не резон. Вот они и двинут несчастного Анику под предвыборный распил, а сами от его имени будут на халяву светиться по телевидению. Было уже такое, и не раз. И не дурите меня тем, что, мол, в Чертогах есть конкуренция разных теремов, – свежо предание.

Кончилось тем, что в «Пипифакс» все-таки отправилась Кошкина, отстоявшая свое законное право на пресушный эксклюзив. Мне же еще предстояло отбиваться от ответственного секретаря, недовольного отсутствием в подготавливаемом номере «изюминки». Отделаться от него мне удалось, только предложив ему напечатать на первой полосе объявление: «Дорогие читатели! Редакция „Курантов дейли“ приносит вам свои извинения за то, что в освещаемые сутки в мире не упал ни один самолет, ни один президент не был взорван и ни один поезд не сошел с рельсов, став общей могилой. Скучный день – скучная газета». О предполагаемой бомбе, которую-де готовился взорвать гуселюб Бултых, я говорить не стал, решил поберечь коллеге нервы.

Но спустя пару часов я понял, что глубоко ошибался. Я даже дважды перечитал отчет Кошкиной, прежде чем подписать его в номер.

Нет, начал колобривец (или уже гражданин мира) со своих традиционных реприз. На этот раз он сообщил о своем намерении встретиться с Патриархом всея Руси, чтобы предложить тому расширить список запретов на Ивана Постного. Бултых, как выяснилось, был неудовлетворен тем, что в этот день нельзя было употреблять картофель, арбузы, яблоки, персики, и хотел бы расширить этот список яйцами – куриными, гусиными и даже страусиными. Тут я пришел в некоторое недоумение. Понятно, что в день усекновения главы Иоанна Крестителя верующим рекомендовалось не тешить себя чем-то круглым, уподобляясь поганым язычникам, но яйца имели все-таки несколько иную форму. И если Бултых полагал, что одна из самых ценных голов в истории человечества могла походить на птичий зародыш, то с тем же успехом он мог бы настаивать на расширении списка за счет груши или авокадо. Ясно, что большинство из созванных журналюг понятия не имело о происках коварной Саломеи и восприняло проект Бултых как обычный прикол. Хотя некоторые особо продвинутые внутренне посочувствовали Патриарху. Но вот дальше…