Читать книгу Преемник, или Операция «Латунь» - Михаил Щипанов - Страница 7

Теперь Сорин и зам встречались регулярно, как минимум раз в неделю. Причем предпочитали не кабинет-кишку в Чертогах, а места более нейтральные – от ресторанного столика до гостиничного номера в «Премиум-отеле», где бросил свой якорь предвыборный штаб официально зарегистрированного кандидата Бултых.

К ним обычно присоединялся и старик Филиппыч со своими справками и рекомендациями, подготовленными сотрудниками, которых банкир никогда не видел. А потому, когда на очередном рандеву на поле для гольфа Сорин не увидел до боли знакомой головы-яйца, он даже немного расстроился: пропал дежурный объект его острот.

– А, – отмахнулся зам на вопрос банкира, – старик слег, и, говорят, дело плохо. Но у нас есть кому его заменить.

– Надеюсь, в конторе ему шлепнут в паспорт райскую визу.

– Злой ты! Но насчет рая не знаю, везде такая теснота. Ладно, к делам нашим скорбным. Пруссы нашего протеже наделали шуму. Надо ему посоветовать вспомнить литовские набеги на столицу в веке четырнадцатом. Да и почему он молчит об этрусках, уничтоженных имперскими италиками. Сказано ведь: эт-русские. А то их Киев почти национализировал с последующей приватизацией. А еще бодричи, уличи.

– Из библейских времен ничего не надо?

– Ну, это по твоей части. А вот аникину шедевру – «Наша оппозиция не способна сильно укусить власти, но, если позволят, залижет до смерти!» – я просто аплодировал стоя. В масть! Не надо, чтобы вокруг него сейчас концентрировались наши профессиональные оппозиционеры. Пусть он сам занимает их клоунские ниши, играет на их манежах. К слову, как у него отношения с партийными начальниками этой «Чести и Родины»?

– Ты же знаешь. У нас партия – капитал ее лидера, любое покушение на его прерогативы рассматривается как грабеж со взломом. Или даже головотяпство со взломом, если вспомнить классику.

– Хорошо-хорошо, потерпят, когда еще на них такие деньжищи свалятся. Сопли сами утрут. Но у нас пока другая тактическая задача. Анику решили натравить на американцев. Причем натравить по их же просьбе.

– Чего? Чего? На каких американцев?

– Не слышал, что ли? Их госсекретарша мчится на всех парах через океан. Она очень хочет познакомиться с новым значительным лицом российской большой политики.

– Неужто поверили в наш муляж?

– Поверили не поверили, вопрос тонкий, политический.

– О разоружении порассуждать намерены?

– Шутишь, о вещах куда более убойных. Ножках старика Буша или чьи они нынче? Им там за океаном до далекой звезды, кто там у нас в президенты выйдет. Им тот хорош, кто курятинку продавать нашим пенсам мешать не будет. А наш-то Бултых, думаю, во всех досье это отмечено красным карандашом, поборник домашней птицы, ее нежный опекун и защитник. Почти гусиный фермер. Просто родственная душа. С кем, как не с ним, поговорить о ножках, шейке, грудке и даже печенках. Не знаю, клювики и гребешки янки продают или нет.

– Представляю диалог: «Наши ножки самые вкусные и быстрые, закажите, и они через неделю у вас на столе. – Нет, вы не знаете, что такое гусь!» Может, даму срочно перебросить вертолетом в Колобрив?

– Нельзя таких надежных партнеров пускать в почти закрытие зоны нашего классического захолустья. Пусть видят нашу тридевятую державу из окон лимузина по маршруту Чертоги – посольство.

* * *

В министерстве зарубежных дел идею свести заокеанских гостей с Аникой восприняли с плохо скрываемым энтузиазмом чиновников, узнавших, что «радиоактивное дельце» упадет на чужие плечи.

Все – министр, его замы, начальники департаментов в ранге чрезвычайных и полномочных или просто посланников – знали, что американская госсекретарша Кондом-Лиза Прайс пребывала в состоянии повышенного возбуждения. Что при ее застарелой девственности представляло немалую угрозу для ее психического здоровья, ценного для всего свободного мира. В Старом Свете, сознающем, что Америку и так открыли позже публичных веспасьенов во Флоренции, с немалыми сомнениями относились к заокеанским политикам, что так и норовили управлять половиной мира в состоянии болезни Альцгеймера.

Но на этот раз мадам Прайс перевозбудилась по причине нашей новой религиозной волны. Проще говоря, американский спутник из космических далей засек факт циклического вращения куполов на недавно построенном русскими на Кубе скромном храме божье.

А уж их яйцевидная форма не оставляла тамошним аналитикам никаких сомнений: под видом торжества веры эти медведи с гармошками установили на острове табака и сахарного тростника современный, не предусмотренный никакими секретными соглашениями радар.

Путаное объяснение ее российского коллеги Листова-Баннова, что, мол, храм таким образом ловит исключительно слово божье, откуда бы оно ни прозвучало, не произвело на крещеную Прайс нужного умиротворяющего впечатления. А потому исчерпывающие объяснения она надеялась получить у нас, в Царьграде.

Одно было ясно: за океаном искали предлога для серьезной торговли. И у торговли этой был стойкий запах куриного бульона. Разгневанные фермеры с непроданной курятиной и непогашенными кредитами могли испортить очередную избирательную кампанию в конгресс. Ножки должны были дойти до Царьграда любой ценой.

Кондом-Лиза Прайс, родовое племя которой стало известно в цивилизованном мире лет на двести позже экспедиции Колумба, вошла в зал одетой во все черное, с опасливо кислой физиономией монашки, которой предстояло провести ночь в солдатской казарме. Госсекретарша была высока, костиста, у нее были узкие плечи, широкий нос и веки гадюки.

Двигалась она, словно аршин проглотив, напоминая всем своим видом недавно откопанную и незаконно вывезенную египетскую мумию. Однако по мере своего приближения к застывшему у противоположной стены Анике, который судорожно тер вспотевшую ладонь о полу пиджака, на ее лице медленно прорисовывалась приветственная улыбка. Вернее верхняя губа постепенно приподнималась над хорошей работой вашингтонского стоматолога. И с каждым шагом эта улыбчивая гримаса становилась шире на один зуб.

Когда собеседники сблизились, у присутствующих возникло стойкое ощущение, что высокая и узкоплечая Прайс и полноватый Бултых образовали скульптурную группу, напоминающую цифру десять. Госсекретарша протянула руку по направлению к Бултых, который неожиданно сунул свою руку в карман, вытащил оттуда, к удивлению присутствующих, крупное яйцо и немедля вложил его в ладонь Прайс.

Аника только было раскрыл рот для произнесения заготовленной репризы – появление яйца явно нужно было как-то объяснить, – как стоящее рядом с ним ответственное и чрезвычайное лицо чисто автоматически ухватилось за застывшую длань Кондом-Лизы, преданно глядя исключительно ей в глаза. Раздался характерный треск, и церемонное рукопожатие оказалось скрепленным куриным белком. Через мгновение содержание скорлупы повисло мерзким сталактитом. Назревавший дипломатический скандал в самом зародыше погасил официант, наблюдавший несколько секунд за назревавшей яичницей от столика с шампанским. Он подскочил к участникам немой сцены и подставил под яичный водопад салфетку. Когда он наклонился, то под белой курткой ясно мелькнула оружейная сбруя. Это вызвало некоторое оживление в американской команде, но на лице Прайс так и осталось ясно выраженное желание вытереть руки о галстук кандидата. Из-под ее насупленных бровей грифа должны были вот-вот сверкнуть молнии.

Ситуацию бросился разряжать один из помощников Бултых, которого остальные члены штаба за глаза ласково звали референтом в штатском.

– Госпожа Прайс, вы знаете, что перед началом каждого важного дела считается хорошей приметой разбить тарелку. Особенно если что-то зачинается впервые. О борт нового, спускаемого со стапелей корабля разбивается бутылка шампанского, – при этих словах большинство повернуло головы в сторону официантов, уже стоящих наготове с подносами, полными бокалов. – А разбитое яйцо, которое еще древние считали началом всех начал, символизирует перезагрузку наших двусторонних отношений.

И пока переводчики в усиленном темпе доводили смысл цветистой фразы персонально на ухо госсекретарше, один из присутствующих клерков министерства наклонился к неудачливому коллеге.

– Ага, а при закладке крепости надо было кого-нибудь зарезать для большей прочности. Смотри, Георгий, как бы потом за одно разбитое яйцо не потребовали бы сразу два твоих природных. Ты еще скажи спасибо, что журналюг тормознули в предбаннике, а то завтра вся эта твоя яичница была бы на первых полосах с твоей бледной физиономией в придачу.

* * *

Пока Прайс с видом оскорбленной добродетели усаживалась за стол при суетливой поддержке своей свиты, Бултых откашлялся и, набрав воздуха в прокуренные легкие, отвесил гостье что-то вроде полупоклона, сидя.

– Я думаю, что мало нам сейчас говорить о перезагрузке наших важных для всего остального мира отношений. Нам следовало бы пойти на разумный инкубационный период, который позволил бы высидеть, конечно, в переносном смысле, новые плодотворные идеи. Оплодотворить наше сотрудничество – вот главная сверхзадача наступающего четырехлетия, – и Бултых со значением бросил взгляд по ту сторону стола.

При упоминании инкубатора гости явно оживились, и даже Прайс снова изобразила на своей маске черного дерева что-то вроде поощрительной гримаски.

Надо сказать, что последняя американская девственница считалась в гарвардской среде неоспоримым авторитетом в вопросах истории нашего тридевятого царства-государства. Именно ей принадлежало открытие, которым она буквально на днях поспешила поделиться со своими студентами и сотрудниками. Оказалось, у типично кровавого и коварного русского правителя Ивана Грозного была странная кличка «Васильевич», с которой к нему обращались его опричные подельники. А поскольку погоняло (слово «погоняло» Прайс всегда писала по-русски, но латинскими буквами) «Васильевич» явно происходило от византийского титула базилевс – царь, то в переводе выходило, что прозвище у тоталитарного узурпатора расшифровывалось типа «царь в законе».

На эту неосвоенную, почти целинную тему Кондом-Лиза собиралась после возвращения домой написать новую книгу, обогащенную, понятно, свежими впечатлениями по поводу генезиса нашего преступного режима. Предыдущая ее научная работа была посвящена проблеме исторической периферийности тридевятого царства, которое не имело счастья пережить сексуальных оргий эпохи Возрождения, рыцарских, с оттенком неподражаемого благородства, набегов на соседей, морского пиратства. А главное – развитой работорговли, ставшей, как авторитетно утверждала профессор Прайс на опыте собственного рода, смысловой основой современной глобализации. Как автор такого революционного толкования одной из печальных страниц мировой истории, Прайс даже была подвергнута резкой критике со стороны темнокожих братьев и сестер, поскольку ставила под вопрос целесообразность требования к властям выплатить им целый триллион долларов за все пережитые их предками унижения. Но собственная научная истина ей была дороже чужого триллиона.

– Вы во многом правы, – впервые услышанный голос госсекретарши напоминал скрип несмазанного механизма мукомольной мельницы, – недаром ведь пришедшим из глубины седых веков символом экономического процветания была (Прайс проконсультировалась с разложенными перед ней страничками) кура Рьяба (последние два слова были произнесены по-русски). Она, как хорошо известно, снесла золотое яичко – смысл первоначального накопления капитала в бизнесе. И этот символ красной нитью проходит через всю вашу историю, – Прайс опять заглянула в свои ученые записки. – Вы постоянно строили куры. Правда, иногда, будем объективны, курам на смех. Вы мерили свой интеллект куриными мозгами, вы стремились выйти за границы своего привычного мира, ограниченного железным занавесом, а потому были уверены, что курица не птица, а Монголия не заграница! Впрочем, о наших американских интересах в этой степной стране мы еще подробно поговорим.

Прайс перевела дыхание, бросив оценивающий взгляд на Бултых, который продолжал напоминать китайского болванчика с раскачивающейся головой в ритме усыпляющего диалога.

– Наконец, вдохновляясь примером процветающей американской демократии, ваши лидеры вслед за великим Рузвельтом обещали по курице в каждой семейной кастрюле. А разве строчка… – Прайс опять зарылась в свои бумажные клочки и даже что-то пощелкала по клавишам своего мини-компьютера. Ее губы вытянулись в трубочку, затем сжались в тонкую нитку. У присутствующих создалось впечатление, что она без особого успеха пытается что-то твердое с риском подавиться прожевать.

На самом деле Кондом-Лиза Прайс решила вновь побаловать присутствующих своими неограниченными знаниями русского языка, за владение которым она получала особую госдеповскую надбавку «за вредность излишних познаний». Надбавка в идеале составляла ровно столько, чтобы ее получателю хватало средств на развлечения, отвлекающие от вредного наращивания интеллекта.

– Та, та, – с видимым трудом артикулировала госсекретарша, – именно строучка хи -и -мна васей авгюстовски революшн. Как это? А «здезь сброушены орли ради бройлерны курис».

Явно перенапрягшись, дама позволила своему помощнику плеснуть ей в бокал немного газированной воды, естественно, без газа. Правда, увидев этикетку «Русские родники», Кондом-Лиза долго и с пристрастием рассматривала на свет жидкость, налитую буквально на два пальца. Придя в себя и немного охладив свой закипевший мозг, Прайс с видимым облегчением вернулась к языку межцивилизационного общения держателей коротких американских гособлигаций.

– Но можно ли заполнить от Владивостока до Мурманска все кастрюли жирными курами без широкого международного сотрудничества с фермерами Луизианы и Джорджии. Ваш внутренний рынок не только ваш внутренний ресурс, который надо использовать с умом и расчетом, но и, без сомнения, мировое достояние.

Бултых, который постоянно переводил взгляд то на Прайс, то на переводчика, продолжал согласно кивать головой, словно подчиняясь своему внутреннему ритму. Наконец он решился вставить в монолог русистки свое веское слово.

– Видите ли, госпожа госсекретарь США, я готов предложить дружественной Америке новый формат сотрудничества в такой щепетильной сфере, как торговля мясом домашней птицы. У нас сейчас создается немало сборочных производств, на которых собираются товары ведущих мировых марок. Но птицеводство отчего-то не охвачено новыми формами кооперации.

После таких слов по лицам сидящих по ту сторону стола пробежала легкая нервная дрожь, словно Прайс со товарищи представили в красках, как доставленные из-за океана куриные составляющие – ножки, грудки, желудки и печенки – наскоро скрепляются на конвейере для придания птице вида целостной тушки. Видимо, Бултых, несмотря на свое плохо скрываемое волнение, догнал смысл собственной фразы, оценил возникшую неловкость и поспешил продолжить.

– Но в данном случае мы могли бы создавать не сборочные, а разборочные производства. Американские куры доставлялись бы к нам целиком в живом виде, а их разделка уже производилась бы на месте потребления, то есть у нас. Меньше было бы разговоров о том, что у вас кур кормят пенициллином вместо зерна. А благодаря созданию у нас дополнительных рабочих мест можно было бы поставить вопрос о качественном снижении таможенных пошлин на американскую птицу. Птицы в прямом, а не фрагментарном виде. Более того, – Бултых даже привстал от охватившего его морального подъема, – такой проект имел бы глобальные последствия для всей мировой экономики. Ведь для транспортировки кур в наши порты пришлось бы заказать переживающим кризис верфям специальные суда-фермы, в трюмах которых можно было бы поддерживать условия, необходимые для жизнедеятельности несушек. Следовательно (Бултых со значением посмотрел на госсекретаршу, замершую в ожидании новых сюрпризов), и сельское хозяйство, и судостроение со смежными областями получили бы дополнительный импульс для выхода из застоя. К тому же можно было бы переоборудовать для наших взаимовыгодных целей несколько старых американских авианосцев типа «Нимица» или «Джона Кеннеди».

Кондом-Лиза всегда была горячей сторонницей жесткого монетаризма в глобальной политике построения «мира по-американски», то есть оставалась совершенно уверенной в том, что для достижения высоких целей всегда можно и нужно кого-то конкретного подкупить. Но сейчас все ее предварительные этнопсихологические заготовки оказались разрушенными, и Прайс впала в явное беспокойство. Ей начало казаться, что своим молчаливым присутствием она просто санкционирует бред этого странного мохнатого русского, фактически предлагающего поменять американскую военно-морскую мощь на право поставок ножек очередного президента, ее, Прайс, шефа и благодетеля.

Кондом-Лиза подумала, что если все это выйдет наружу и попадет на стол газетчикам, то на ее государственной карьере можно будет поставить жирный крест имени какого-то Бултых. Вращающиеся купола храма на Кубе теперь представлялись ей такой незначительной и просто не заслуживающей упоминания международной деталью, что все ее прежнее деланое возмущение по этому поводу не стоило ныне и выеденного яйца. Когда слово «яйцо» вновь всплыло в ее подсознании, чиновница окончательно впала в прострацию. Ее взгляд скользнул по тщательно приготовленным тезисам и остановился на ближайшем помощнике. В темных глазах Прайс сигнал СОС читался четкой латиницей.

Уловив отчаянные флюиды своей начальницы, человек с хрустально прозрачными глазами наклонился к Прайс и особым дипломатическим шепотом, который должен быть слышен и хозяевам, успокоил начальницу.