Читать книгу Чем живём? - Михаил Сергеевич Лучина - Страница 7

Деньки в учебном центре были насыщенными. Однако это ни сколь не делало время легким и воздушным. Наоборот. Оно тянулось нудно и нехотя. Особую силу этой тягучести придавал один незамысловатый армейский обычай – иметь при себе годовой календарик и зачеркивать в нем по циферке в день или выждать недельку и маниакально исполосовать целую строку. Артем манией этой не страдал, но подметил, что для некоторых описанные действия стали своеобразным ритуалом. Сам он пытался отрешиться от суточного подсчета временного потока. Время в его представлении сливалось в единый продолжительный макродень. Этот осязающий время механизм в голове Артема всякий раз рушился, когда его внимание привлекал настенный отрывной календарь, что висел в роте напротив входа в «располагу». Чудны́м содержанием приманивал он взгляды, то отмечая пятьсот семьдесят четвертую годовщину рождения великого князя Иоанна III, то давая справку о последствиях употребления слова «можно».

Учебка подходила к своему завершению. Начинались отправки в войска. Последние сутки в части перед отбытием солдатами смакуются, как—никак давление на каждого притихает. Чувствуешь себя на расслабоне. А дальше – еще больший расслабон. Уставщина, свойственная учебным частям, сменится относительной свободой в частях боевых.

– Вспомним хоть как нормальные люди ходят, а то все строевым да песни горланим, – надеялись парни.

Артем отправляется в числе первых. Вместе с товарищем. Тема под конец как—то по—особому привязался к Попу. Ругал себя за то, что прикипел к этому смышленому парню. Хотел всегда оставаться абсолютно независимым, но добрый характер, сдержанное честолюбие и схожие с его мыслями взгляды семинариста сделали их если не друзьями, то людьми, доверяющими друг другу. Поп, или Георгий Силкунов, или Егор, являлся личностью незаурядной. И дело не только в его образовании. Лицо у него было приметным. Скорее всего, из—за иссиня—черных пятен, нередко появлявшихся на его лице. Проблема в том, что в силу его воззрений стычки довольно часто преследовали его. А кто—то скажет – он их преследовал. И отчасти прав будет. Сердобольность Егора заставляла порой его лезть туда, куда не стоило. Скажем, даже закрывать грудью от нападок тех, кто действительно провинился. За это он себя корил, но поделать с собой ничего не мог. «Начитался своих старцев, вот все и лезет за други своя», – болтали про Егора. При этом не имея в виду морализаторство. К этому он склонен не был, как и вообще к разговорам. Больше слушал. Впечатлил он всех тем, что, оказавшись в нескольких казармах военного городка по разным причинам, а также в лазарете, заставлял тамошних пересматривать один очень дурной устоявшийся порядок: в части за редкостью туалетки вместо нее часто использовались различные многотиражки, в том числе одна из самых распространенных в Вооруженных силах – «Православная газета». Обладая достаточной силой, Поп дерзновенно пытался принуждать дневальных к тому, чтобы они такой скверной практики впредь не допускали. Неизвестно, добивался ли Силкунов своей цели хоть где—нибудь, но ясно, что ему практически всегда прилетало за его ретивость…

Помимо всего, Георгий был мудрен не по летам, а еще и старше Артемия года на три. Эти обстоятельства вызывали уважение к старшему товарищу, а также отношение к нему в некоторых ситуациях, как к наставнику.

…

Попивая чаек с галетами, трое парней сидели у стола в углу именуемой «каптеркой» комнаты, обставленной по периметру громоздкими шкафами, изначально просторной, но ставшей предельно тесной из—за заваленности по всей остальной своей площади зимними берцами, армейскими с подкладом сапогами, шитыми—перешитыми трехпалками и полушубками, собранными у убывающих в другие части разведчиков. Артем, Егор и каптерщик Ихтияр, еще один, кому доверял Тема, и с кем они с Егором сбились в приятели, гутарили накануне своих отправок. Правда, Ихтияр отправиться должен был чуть позднее. Зато ему удалось выбить «путевку» на историческую родину – в Таджикистан. Доволен был до ушей.

– Слышал, вчера у мотострелков троих перекинули – должны были отправить под Москву, а поедут в Биробиджан, – смеясь, сказал Ихтияр и добавил, не переставая звонко улыбаться. – Как бы вас с запада на восток не сунули.

– Да—а, места у нас зачетные. Блатные в раз могут подвинуть. Хотя—я… Так—то, особой разницы нет, где служить, – немного успокаивая себя, произнес Артем. Ехать на восток страны он не желал.

– Какие там добротные части—то на востоке? – таджик деланно призадумался. – Чита?! Боже упаси туда попасть! Говорят, похлеще нашего! Но в любом случае – не зря нам в уши жужжат пятый месяц, что армия – жопа, а учебка наша – дырка в ней. Так что хоть куда, лишь бы не здесь.

– Чего говоришь—то? Всю дорогу «вакантом» тут хотел остаться. Так ведь? – спросил Поп без злобы.

– Да я рассудил, что ловить здесь нечего, когда с «Таджичкой» варик вышел. Не—е, лучше домой.

– Кстати, Ега, – таджик вдруг решил поговорить о другом. – Откуда у тебя воли в таких условиях пост держать? Я только месяца два, там, или три вывозил. Хотя я так, особо не верю. Просто пытаюсь придерживаться. Брат у меня есть родной, вот он держит как надо. Прям, правоверный.

– Вот ты сам и ответил, – сказал Егор.

– Ладно, выйду. Сейчас приду, – Ихтияр, поднявшись с насиженного на письменном столе места, выкинул чайный пакетик из кружки в подстольное мусорное ведро и медленно по лабиринту меж скопищ обносков и военной обуви поковылял к выходу.

– Я так и не понял. С какого вдруг четвертую часть бригады рассылают в войска раньше положенного? – решил Артем поднять тему, порожденную выпущенным в начале января приказом Минобороны. Об этом приказе, доведенном до личного состава в новогодние каникулы, ходило много слухов: то ли в войсках не хватает младших специалистов, то ли задумали повысить боеготовность определенных частей, нарастив их численно, или же, согласно самой популярной байке, хотят перенести сроки призыва, чтоб поднять время срочки с года до полутора… Какой бред только не несли, замусолив тему до ушных мозолей. При этом руководство тоже никакой конкретики не давало.

– Готовимся к третьей мировой, – лениво улыбнувшись, сказал Егор.

Минуты две посидели молча, уткнувшись в свои телефоны.

– Егор, хотел спросить у тебя, да все обстановки подходящей не было. Я ведь Евангелие еще подростком читал, только тогда вопросов не задавал. Сейчас перечитываю заново…

В дверь вошел Ихтияр:

– О чем вы тут, девочки? – опять у таджика выглянули желтоватые зубы из—за губ, почти всегда растянутых от мочки до мочки.

– Иди куда шел, а, – обратился к «ходячей улыбке» Артем и тут же вернулся к своему.

– Вопросов много. Но прежде спрошу. Что тебе так мозг повернуло, раз решил в священники податься?

Ихтияр слегка сомкнул свою ухмылку…

…

Время уже было позднее. После отбоя. Не дай бог, кто будет носиться после отбоя первый час, пускай даже и по нужде, – «замки́» всю роту поднимут и усидчиво будут доводить до коллектива, что так не надо. Не по уставу это. А «замки» в российской армии ответственные. О подчиненных заботятся двадцать четыре часа. Внимательные. Если до кого что—то с большим трудом доходит – переживать не стоит! Достучатся до каждого.

Уровень младших командиров высок. Система по их отбору наработанная. Не одним веком оттачивалась. Лучшим солдатам—срочникам путь в боевые части заказан. Ротные их лучше у себя, в учебке, оставят. Зачем талантами разбрасываться – будут заместителями взводных. От первых дней к каждому курсанту приглядываться будут. Кто смышлен, подтянут, инициативен – сразу приметят. Но особое внимание к тем, кто уже и своим призывом командовать норовит, кто давить не только «духов» способен, но и тех, с кем пришел, а то и старший призыв строить силенки есть. Правда, есть еще важный критерий. Если контролю солдат не поддается, если и офицера строить пытается, то поедет такой далеко – в Сибирь. В края, которые к любителям вольницы приучены. Где из жизненной необходимости существуют умельцы, способные человеческий материал перековывать.

…

Наша троица сидела уже глубокой ночью. Их, как и еще немногих, «замки» не трогали. Дóлжно они показали себя в глазах младши́х. Так что, пока офицеров не было, по отношению к ним делались некоторые послабления.

После Артемова вопроса Ихтияр потянул руку к чайнику, чтобы вновь погреть себя теплым чаем. Егор же театрально улыбнулся и отклонился, развалившись на стуле. Смотря на вопросившего с легкой наглецой в глазах, он в ответ задал свой:

– По—твоему у каждого попа мозг повернутый?

– Нет. Просто не каждый в наши дни столь самоотвержен, чтоб стремится к вере.

– Философ, прям, Алеша Карамазов, мать твою! – не выдержав высокопарности Артема, выдал Ихтияр.

– Какие имена! Ты че, литературоведом заделался? – решил посмеяться и Егор.

– Да не меньше вашего прочитал, умники и умницы! – ответил Ихтияр. – Так чего ты в монахи—то подался? Девки не дают тебе, что ли? А—а?

– Нет. Не в этом дело, – улыбаясь начал Егор, затем, прервавшись секунд на десять, уже без улыбки продолжил. – Наверное, родителям – спасибо. Вот кто жилку эту во мне воспитал. Верующие они. И меня таким сделали. Правда, и сам, когда Писание в осмысленном возрасте прочитал, спросил себя: «Разве есть более красивая идея?» Вдохновился я тогда этими вещами, ну, такими как, что и любви большей нет, как той самой, когда за своего товарища должен быть готовым умереть, или, что лишь одним взглядом, которым в чужую бабенку врезаешься, ты уже, по сути, блядствуешь. Принципиальность мне эта зашла. А почему в попы? Служить Богу ведь можно и простому человеку. Но мне так проще. Пускай лучше все разжуют в семинарии, чем я сам буду до правды докапываться. Поисковик у меня не самый исправный, не в ту степь забреду еще, – улыбаясь, завершил Егор.

– На гелик и крутые котлы быстро накопишь, – сыронизировал Тема.

– Навряд ли. И ведь то, что церковь для кого—то кормушкой стала, даже не есть проблема, – Егора что—то пробрало на разговоры, и он решил расставить все точки над «е». – Все—таки часть церкви – это простые люди, которые не с Луны прилетели, а в детстве – в одних с нами песочницах играли. Страсти у них такие же, как у меня или у тебя. И человеку не составит никакого труда наполнить своей ущербностью все, к чему он только прикоснется. Такая вот родовая болезнь, которую никак не разрешить. Поэтому из—за вреда, который причиняется человеком, церковь в каком—то смысле – зло. Но это меньшее зло…

– Интересно, – Артем перебил товарища. – А почему тогда она меньшее? Может порой и большее? Сколь в ее сторону усилий и средств отходит. А ведь на это и жизнь чью—то спасти можно, и больницу построить, и еще много чего! Да и лицемерия со стороны церковников предостаточно. Разве будет желание в церковь нашу ходить при такой обстановке? Не будет ли лучше просто достойно жить и обретать Бога?

– Да, Тема. Лицемерия, действительно, хватает. Но от этого не убежишь ни в церкви, ни в обществе. Что—то менять в таких масштабах человеку не по силам. Но при этом сам не расслабляйся. Да вот только ты уже себя отпустил!

– В каком смысле?

– Да в самом прямом. Я же сказал, что объективно есть у церкви слабые места. И ты тут же ухватился за них, свалившись в крайность, утверждая, что ничего доброго от нее не исходит. Но как рассуждать о церкви без Евангелия, в котором фактически говорится, что лично твое стремление к спасению необходимо, но его недостаточно. Слишком много ты возьмешь на себя, пытаясь обрести Бога лишь достойной жизнью. Твое спасение – это дело и Всевышнего, который говорил, что «не будете иметь в себе жизни», если решите избегать Причастия. А где Причастие? Только лишь в храме. И если Писание для тебя имеет вес, то не можешь не признавать, что церковь, говоря относительно, зло меньшее, чем куда большее зло – ее отсутствие. Бог буквально сам избрал церковь местом нашей с Ним встречи. А ты говоришь: «Я не пойду. Занят достойной жизнью».

– Хорошо. Раз Писание имеет для него вес, то он, как ни крути, проигнорировать приведенные тобой слова не может, – подключился Ихтияр, спрашивая Попа. – Но! Как быть с теми, для кого этот источник авторитетным ни разу не является?

– Тут бы я разделил людей на две категории. К первой отнесу нежелающих озадачить себя религиозными вопросами, побудители которых раскиданы повсюду: наше летоисчисление, которое, типо, «нашей эры», а на самом деле известно от Чьего Рождения ведется. Потом, на каждом углу глыбы наши с куполами и крестами, которым куча лет, собирают в своих стенах множество приверженцев идеи, все никак не устаревающей. Да даже учебники истории, упоминающие связанные со Христом события резкого и неожиданного зарождения веры, упертость ее первых исповедников и т. д. С чего и ради чего вдруг, – Егор особо выделил слово «вдруг», придавая ему ключевое значение, – множество людей стали настолько храбрыми, что перестали опасаться возможности расплаты за свои взгляды. Быть распятыми, например, или стать ужином для какого зверя. Кстати, о храбрости. На флотских наших флагах есть обозначение той штуковины, к которой приколотили одного из тех самых учеников за отстаивание вероучения. Другим, впрочем, тоже не сладко пришлось. Так что знаки эти попадаются каждому, особенно в наше время, когда всякий способен держать в руках целый мир в виде мобильника с интернетом. А люди умудряются при таком изобилии не обратить внимания на Того, без Которого, как некоторые считают, и волосок с их голов не упадет. Лишь посмотри в эту сторону, поразмышляй, и будет видно, что очень многое не есть сказка, как многие не копавшиеся в вопросе настаивают.

– А кого тогда ко второй категории?

– А здесь те, кто не ленится. Разбирается. Но доводов им в пользу веры недостаточно. Вот такой подход уважаю, хоть и буду с мнением их не согласен.

– Хоть философский кружок в этой каморке открывай – прапору на радость, – решил подытожить Ихтияр.

– Засиделись, да. Давай—ка отбиваться по—тихой.

Предложение оказалось кстати. До подъема оставалось совсем мало времени. Три товарища, сами себя утомившие глубоким погружением в бытийные вопросы, прибрались за собой в каптерке и медленно побрели к своим шконкам.