Читать книгу Семь женских судеб на войне. Героини былых времён - Михаил Сухоруков - Страница 15

Не приняв советской власти и сохраняя верность присяге, почти в полном составе прапорщики-выпускницы пополнили офицерские ряды в белогвардейском строю. В числе первых в ноябре 1917 года на Дону оказалась и прапорщик де Боде. В Новочеркасске шло формирование первых воинских частей Добровольческой армии на основе офицерской организации прибывшего сюда в начале ноября 1917 года генерала М. В. Алексеева. Были сформированы первые добровольческие части из офицеров и юнкеров. Однако они были малочисленны и при отсутствии всех видов снабжения и боевого обеспечения оставались практически не боеспособными.

В первых числах декабря на Дон прибыл генерал Л. Г. Корнилов, который был наделён всей полнотой военной власти на специально созванном совещании. На Рождество был объявлен секретный приказ о вступлении генерала Корнилова в командование армией, которая с того дня стала официально именоваться Добровольческой. В те дни создаваемая армия была малочисленна. При этом только в Ростове-на-Дону находилось до 16 тысяч офицеров, пребывавших на отдыхе или лечении. Многие из них не пожелали добровольно вступить в армейские ряды и принять участие в боях. А общие мобилизации в Добровольческую армию тогда ещё не практиковались.

Генерал Корнилов принял решение двигаться на Юг России, в сторону Кубани. Вечером 9 (22) февраля войска двинулись в 1-й Кубанский поход, позже получившем название «Ледяной». Численность Добровольческой армии составляла менее 4000 человек. Однако она состояла, в основном, из офицеров и добровольцев. Нижних чинов насчитывалось менее 20 процентов от общей численности. Первопоходниками стали и женщины, состоявшие в армейском строю. Из 165 женщин 15 были прапорщиками, 17 рядовыми доброволицами, 5 – врачами и фельдшерицами, 122 – сестрами милосердия и 6 – не служили в армии. Все они, и прапорщик де Боде тоже, позже получили знак отличия участника Ледяного похода на Георгиевской ленте. По другим данным, в 1-м Кубанском (Ледяном) походе участвовало 228 женщин (согласно списка участников похода).

Баронесса де Боде уже в то время слыла в войсках не только красавицей, но и храброй наездницей. Её смелости и бесстрашию в боях удивлялись даже вчерашние фронтовики. Наряду с храбростью в боях, баронесса отличалась и своей особой жестокостью по отношению к пленным красноармейцам. Эту особенность характера и склонность не считаться с ценностью чужих жизней подмечали многое очевидцы её расправ и сослуживцы баронессы. Она охотно принимала участие в расстрелах осуждённых или просто оказавшихся в плену мобилизованных красноармейцев. В своих воспоминаниях «Свет во тьме» думский депутат и первопоходник Н. Н. Львов подчёркивал, что хорошо помнит эту красивую девушку в мундире прапорщика. В книге он приводит рассказ одного из офицеров, сообщившего о том, что баронесса де Боде принимала участие в расстреле осуждённых в садах кубанских станиц. Известный политик и депутат Думы от Саратовской губернии Н. Н. Львов на страницах своих мемуаров передаёт удивление офицера-рассказчика: «И представьте себе, кто принимал участие в расстреле», сказал он, «баронесса Боде».

На эту черту ожесточённости молодой аристократки обратил внимание писатель, издатель и публицист Б. А. Суворин. Он прибыл на Дон по приглашению генерала М. В. Алексеева. Участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе. В 1922 году в Париже он выпустил книгу «За Родиной: героическая эпоха Добровольческой армии 1917—1918 гг.: впечатления журналиста». Нашлось в ней место и для короткого рассказа о прапорщике де Боде. «Кроме смелости, – писал он в своей книге, – она отличалась и жестокой решимостью, свойственной женщинам. Как дико было слушать в рассказах этой молоденькой девушки (ей было лет 20) слово „убить“. Она и не только говорила».

«Де Боде хладнокровно и беспощадно расправлялась с пленными, – отмечал известный публицист и сотрудник отдела пропаганды Добровольческой армии В. А. Амфитеатров-Кадашев, – правда, никогда не подвергая их лишним мучениям. Но очевидцы говорили мне, что нестерпимо жутко было видеть, как к толпе испуганных пленников подскакивала молодая девушка и, не слезая с коня, прицеливалась и на выбор убивала одного за другим. И самое страшное в эти минуты было ее лицо: совершенно каменное, спокойное, с холодными, грозными глазами». При этом современнику не удалось избежать неточностей в изложении событий прошлого. Он почему-то назвал баронессу де Боде Ольгой и указал, что солдатом она стала из чувства мести, пересказав армейские слухи о том, что на её глазах в 1917 году мужики убили всю её семью. А её, якобы, спасла старая нянька. Это было расхожим объяснением её жестокости по отношению к взятым в плен красноармейцам.

Разные версии похожей истории излагали в своих воспоминаниях и другие сослуживцы прапорщика Софии де Боде. Так, участник боёв вместе с баронессой в отряде полковника Кутепова у Матвеева кургана есаул В. С. Мыльников в своих воспоминаниях «Из прошлого» приводит иную версию этой трагедии, якобы, имевшей место в жизни нашей героини. Из его рассказа события развивались следующим образом. На родовое имение барона Боде напала банда. Отца с матерью убили, обеих дочерей изнасиловали. Одну добили, а Софию посчитали мертвой. После ухода погромщиков израненную баронессу отвезла к себе и выходила горничная. Поправившись, баронесса в крестьянском платье отправилась на Дон. Здесь она явилась в штаб формируемой Добровольческой армии, где рассказала о происшедшем и заявила: «Жить я больше не могу – нечем. Покончить с собой мне не позволяет моя вера, а хочу, чтобы меня убили. Прошу зачислить меня в ряды, но не сестрой милосердия, так как вот этого милосердия у меня совершенно нет, а рядовым бойцом».

Эта история, изустно передававшаяся среди добровольцев, как бы объясняла излишнюю жестокость баронессы в офицерском мундире. Однако в этих рассказах есть что-то недосказанное. Например, не указаны даже примерно дата и место этого трагического происшествия, хотя по тексту получается, что речь идёт о событиях осени 1917 года. София к тому времени уже несколько месяцев состояла на службе в Московском женском батальоне смерти, а в октябре была произведена в прапорщики. Вместе с отцом-генералом они могли оказать вполне достойное вооруженное сопротивление погромщикам, если бы они одновременно оказались дома или в усадьбе. К тому же её отец не погиб в 1917 году от рук бандитов. Он умер в 1924 году в Югославии, будучи в эмиграции. Сама же София после октябрьских боёв в Москве убыла на Дон. Так что ни отец, ни дочь не могли стать жертвами взбунтовавшихся крестьян.

Однако подобные слухи обычно из ничего не рождаются. Можно лишь предположить (с последующей проверкой на достоверность) версию о том, что речь могла идти о ком-то из родных братьев её отца: Владимире Андреевиче, Валериане Андреевиче или Андрее Андреевиче. Возможно, что столь печальная судьба постигла кого-то ещё из других их родственников из рода баронов Боде. В любом случае целесообразно, на наш взгляд, более подробно рассмотреть вероятность таких происшествий в роду баронов Боде. Как-то не верится, что офицеры, рассказывавшие о том, что заставило баронессу Софию де Боде взять в руки оружие и отправиться на войну, пользовались лишь слухами или информацией из источников, не внушавших доверия.

С жестоким сердцем на войне

Известно, что в семье Софии де Боде, вместе с ней, было семеро детей. Её родной брат штабс-ротмистр барон де Боде в 1917 году состоял на военной службе в одной из столичных воинских частей. Где были в это время родители Софии и остальные её братья и сёстры – неизвестно. Хотя вскользь упоминалось, что семья генерала в то время, возможно, проживала в Москве. Так ли это было на самом деле – неизвестно.

По воспоминаниям М. А. Рычковой, София явилась к ней на квартиру в начале ноября 1917 года. Уличные бои в Москве к тому времени уже прекратились. Сдавшие оружие офицеры и юнкера были отпущены по домам. Однако уже на другой день начались аресты и репрессии в отношении противников новой власти. Большинство участников октябрьских боёв вынуждены были скрываться. Судя по тому, что баронессе на квартире Рычковой делали перевязку раны на ноге, прошло менее 2-х недель с момента ранения. Если бы в их имении в её присутствие случилась описанная выше трагедия, она не могла бы не поделится своим горем со своими соратницами. Но в воспоминаниях Марии Александровны об этом нет ни слова.

Сама баронесса, как известно, с ноября 1917 года служила офицером в формируемой на Дону Добровольческой армии, а в обеих версиях драматичного пересказа она фигурирует рядовой доброволицей. Получается так, что военная биография прапорщика де Боде уже при её жизни обрела форму некой легенды, временами очень далёкой от её реальной армейской судьбы.

Существовала и ещё одна, менее распространённая версия причины мести баронессы большевикам. И она могла быть более реальной, чем те, о которых речь шла выше. В начале ноября 1917 года в Петрограде за принадлежность к монархической организации В. М. Пуришкевича был арестован и осуждён её старший брат – штабс-ротмистр барон Н. Н. Боде. Барон оказался среди заговорщиков не случайно. Ещё 28 октября он руководил захватом юнкерами Инженерного замка, манежа и телефонной станции в Петрограде. Затем он вместе с Пуришкевичем подписал 4 ноября письмо генералу Каледину с призывом идти на Петроград и обещая при его подходе к столице выступить всеми наличными силами. По поручению и на деньги Пуришкевича барон приобрел автомобиль и револьверы для нужд организации. Всё это Пуришкевич показал на допросе 27 ноября, находясь под арестом в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Сам же барон свою причастность к заговорщикам отрицал, признавая лишь то, что он, не глядя, подписал письмо генералу от кавалерии А. М. Каледину. Кстати, само письмо так и не было отправлено адресату.

При обыске на квартире штабс-ротмистра изъяли банку с цианистым калием и морфий в ампулах. Опасаясь ареста, барон, как и Пуришкевич, жил не дома, а в гостинице «Россия». Здесь у него изъяли различное стрелковое оружие, включая пулемёт. Красногвардейцы нашли списки с указанием чинов и фамилий разных людей. Штабс-ротмистр признал, что изъятый перечень офицеров, юнкеров и гражданских написан его рукой и является списком его знакомых. Признал барон и то, что бланки незаполненных удостоверений от разных частей, печати и подписи на них подложны. Сделаны они были им, как пояснил офицер, для раздачи юнкерам, желавшим уехать из столицы. 26 ноября 1917 года барон де Боде подписал свои показания, видимо, не догадываясь, что поставил подпись под своим приговором.

Барону Николаю Николаевичу де Боде шёл в ту пору 21 год. Он был холост. Штабс-ротмистр лейб-гвардии Гродненского полка, служил в драгунском Псковском полку и был прикомандирован к управлению военно-воздушного флота в школьное отделение. Свои показания он давал, находясь в камере Трубецкого бастиона.

В начале января 1918 года Петроградский революционный трибунал приговорил Пуришкевича к 4-м годам принудительных общественных работ при тюрьме условно. Остальные 12 осуждённых, включая барона де Боде, получили ещё более мягкое наказание. Так, штабс-ротмистр де Боде был приговорён к 3-м годам принудительных общественных работ при тюрьме условно. Более того, спустя несколько месяцев – в канун первомайских праздников 1918 года – все осуждённые получили амнистию со снятием судимости.

Получается, что и повода для столь жестокой мести большевикам за арест старшего брата у неё тоже не было. Ведь всё для него, как военного заговорщика, обличённого неопровержимыми доказательствами, закончилось более чем благополучно. Так что причины столь чрезмерной ожесточённости благородной девицы из семьи аристократа по отношению к пленным красноармейцам остаются загадкой до сих пор.

Легенда о кровожадной баронессе

И тем не менее, легенда о чрезвычайной жестокости баронессы де Боде к поверженным в бою солдатам Красной армии имела широкое хождение в добровольческой среде белогвардейцев. Не случайно, генерал П. Н. Краснов, ставший позже писателем, в своём романе «От Двуглавого орла к красному знамени» приводит эпизод, связанный с вымышленной героиней – баронессой Борстен. Здесь вновь приводится описание очень похожей трагедии в семье этой аристократки. «Два месяца тому назад, – читаем в романе, – на ее глазах солдаты-дезертиры сожгли ее имение, привязали ее отца к доске и бросали на землю доску с привязанным бароном до тех пор, пока он не умер и глаза не вылетели из орбит. На ее глазах солдаты насиловали ее мать и ее двенадцатилетнюю сестру. Ей грозила та же участь. Но вдали показались германские войска, и солдаты, бросив ее, разбежались. Она поклялась отомстить. Она пробралась на Дон и поступила рядовым в Добровольческую Армию».

В романе рассказывается и о том, как сослуживцы относились к чрезмерной ожесточённости молодой баронессы. «Мало кто знал ее историю. Ее считали ненормальной, – пишет генерал П. Н. Краснов, – за ее суровую ненависть к большевикам, но добровольцы преклонялись перед ее сверххладнокровием в опасности». Здесь же приводится эпизод, когда она без суда и следствия расстреляла 12 пленных красноармейцев. При этом надо учитывать то, что, по свидетельству современников, генерал лично не был знаком с баронессой Софией де Боде. Но так получается, что историю о ней он где-то слышал. Иногда можно встретить объяснение, что всё это слухи тех далёких лет. Возможно и так. Но ведь слухи – это неофициальная форма существования общественного мнения. Значит, в общественном мнении добровольцев из офицеров и юнкеров такое представление о молодой красавице-баронессе существовало и принималось как объяснение её холодной жестокости. И пересказывали эти истории не полуграмотные нижние чины, а люди образованные и, порой, пребывавшие в высоких чинах. Поэтому, на наш взгляд, нельзя эту изустную информацию о трагедии семьи де Боде сразу же отметать, как недостоверную и не подтверждённую фактами. В этой разрозненной, порой, противоречивой информации о событии есть некоторые фрагменты, которые нуждаются в дополнительной проверке и уточнении.

В службе прапорщика Софии де Боде случались и серьёзные неприятности, и курьёзные происшествия. К ним можно отнести тот случай, когда она чуть было не попала под расстрел за кражу петуха в станице Кагальницкой. Причем столь суровое решение принял лично генерал Корнилов. Он приказал отдать провинившегося прапорщика под суд. Однако суд чести офицеров принял во внимание молодость и пол виновницы происшествия, а также искреннее раскаяние в неблаговидном проступке. Нарушительница спокойствия станичников получила сутки ареста, несмотря на то, что главнокомандующий требовал самого сурового наказания. Для генеральской дочери и выпускницы Смольного института благородных девиц этот конфуз был не первым случаем. «Про нее рассказывают, – записал в своём дневнике В. А. Амфитеатров-Кадашев, – много смешного: как Корнилов поймал ее за хорошим делом – носилась на коне по улицам занятого села и на лету шашкой смахивала головы гусям, – и как Верховный чуть не предал ее суду за мародерство. Дело, конечно, обошлось…».

Как и в иных рассказах о легендарной баронессе, описание этого случая тоже имеет свои вариации. Одна из них сохранилась в изложении начальника хозяйственной части Добровольческой армии, первопоходника Л. В. Половцова в его воспоминаниях «Рыцари Тернового венца». Правда, в его изложении та ситуация выглядит несколько иначе. Изложим её описание кратко и своими словами. Генерал Корнилов, проезжая по улице, увидел, как около казармы молодой офицер режет петуха. Он поинтересовался, где тот взял птицу. Узнав, что петух был украден, командующий распорядился арестовать виновного и отдать под суд. За него просили, ставя в пример его храбрость в боях, но Лавр Георгиевич был непреклонен. Он понимал, чем грозит его малочисленному войску попытки мародёрства в отношении местных казаков. Виновник же утверждал, что готов был заплатить, но не нашёл хозяев. Свидетели всё подтвердили. Суд, отметив, что виновника следовало бы разжаловать в рядовые, но ввиду боевых заслуг предложили ограничиться арестом. Корнилов, покачав головой, решение утвердил. Провинившимся офицером была дочь генерала де Боде, всегда говорившая о себе только в мужском роде.

Стало ли всё это для неё суровыми уроками – утверждать не станем. Но больше такого в военной жизни баронессы не случалось. Служила она исправно, без нареканий. Сначала была в строю отряда полковника А. П. Кутепова и участвовала в жестоких боях с Красной армией у Матвеева Кургана на Дону. Затем в составе Отдельной конной бригады под командованием генерала И. Г. Эрдели принимала участие в конных атаках на Кубани.