Читать книгу Невинная девушка с мешком золота - Михаил Успенский - Страница 13

Так и получилось, что вместо свободы Лука Радищев обрёл собеседника – но уж зато такого, который знал ответы на все вопросы, владел множеством языков, поднаторел во всех науках. На иные вопросы седой лиценциат не отвечал, говоря, что всё разъяснит потом.

Особенно Луке понравился в его рассказах дон Эрнандо де Кортес – ведь он с горсткой воинов сумел покорить могучую державу короля Монтесумы, не то что некоторые. Опечалила его судьба мятежника Лопе де Агирре, который послал все власти ко всем чертям и вознамерился сам основать в лесных трущобах своё государство. Тут Лука несколько утешился: не всегда и не всем отважным везёт.

– Что же сталось, дон Агилера, с бедным Понсе де Леоном? Открыл он источник бессмертия? – спросил Лука во время очередной встречи.

Узники к тому времени изыскали надёжнейший и остроумнейший способ скрывать от томильщиков свои встречи и сам подкоп; способ этот настолько прост и очевиден, что описывать его здесь не стоит. Чего доброго, все злодеи его узнают и станут плести по тюрьмам заговоры да совершать побеги ещё чаще, чем нынче. И на взятки тратиться не надо!

– Увы, дон Понсе умер от старости, так и не достигнув острова Бимини, – сказал лиценциат. – Но все эти повести Нового Света уже достаточно надорвали моё измученное сердце. Лучше я перейду к своей собственной истории. Итак, я сражался, как солдат, и преследовал истину, как учёный. Я брал в плен грозных царей; я сам бывал в плену у жалких бесштанных племён; я владел несметными сокровищами; я проматывал своё золото в портовых кабаках и нимало не жалел о том, ибо Новый Свет изобиловал этим презренным металлом.

– Отчего же это презренным? – заступился за золото Лука.

– Дело в том, юноша, что золото, поступавшее в королевскую казну столь щедрым потоком, грозило обесценить самоё себя. Испания, моя славная родина, рисковала впасть в полное ничтожество… Впрочем, она и впала – но по другой причине.

– От золота – и в ничтожество? – изумился Лука.

– Да, мой бедный друг. Когда оно достаётся даром, то неизменно губит своего обладателя. Разумеется, народ перестанет работать, хлеб и предметы роскоши начнут ввозить из-за рубежа, ремёсла придут в упадок, а там, глядишь, и мятежные баски обнаглеют, и жадная Франция устремится за Пиренеи, но армия к тому времени наверняка уже станет полностью наёмной, а следовательно, ненадёжной…

– Это так, – согласился Лука. – Мы, ерусланцы, по золоту не ходим, зато кондотьеров неизменно побиваем.

– Вот и я о том же думал, – сказал старец. – И, тревожась о судьбах отчизны, составил особую записку на высочайшее имя. Отдать её в чужие руки я не рискнул, а потому, с великим сожалением оставив судьбу вольного конкистадора, купил на последние золотые побрякушки место на ближайшем корабле. О, как рыдала моя возлюбленная – кстати, дочь самого Монтесумы! – когда я прощался с ней!

Тут сентиментальный лиценциат и сам прослезился – старческие слёзы текут часто и охотно.

– А я даже и не попрощался, – вздохнул Радищев.

– Трюмы нашей «Санта-Барбары» были битком набиты золотыми слитками, – вздохнул дон Агилера. – Да, мы, словно древние варвары, переплавляли чудесные золотые изделия тончайшей работы. Падре Диего де Ланда говорил, что нельзя везти в католическую землю языческие кумиры. На самом деле так поступали потому, что слитки занимают меньше места. Сезон штормов прошёл; капитан Эскамильо был опытен; команду он держал в таком страхе, что никто из этого сброда даже и не помышлял о бунте. Единственно, чего мы опасались, так это британских каперов, поскольку шли вовсе без конвоя, надеясь лишь на удачу капитана.

А на третью неделю наш компас взбесился!

(Лука уже был знаком с этим бесполезным устройством.)

– Капитан позвал меня как учёного, чтобы я разобрался, в чём дело. Я охотно согласился, ибо никогда не любил быть обузой для других. Но тут-то и я пришёл в ужас. Ладно, компас можно вывести из строя, подложив под него, к примеру, топор. Но каким образом можно повредить секстан и астролябию? Разве что расплющив тем же самым топором… Провозившись на палубе весь день, я пришёл к ужасному выводу: солнце на небе перемещалось не так, как ему положено, словно мы находились где-то на экваторе…

– Да в морском деле и слов-то таких нет! – рассердился Лука: даже бреду безумца должны быть какие-то пределы! Испокон веку корабли во всём мире ходили, стараясь не терять берег из виду; при чём тут какие-то инструменты!

– Но самое страшное было впереди, – лиценциат не обратил внимания на слова соузника. – У меня вся надежда была на Полярную звезду, и я дождался ночи…

– На что надежда? – снова встрял Радищев.

– В том-то и дело! – воскликнул Агилера. – Ты не знаешь и не можешь знать, что такое звезда, потому что никогда не видел звёздного неба, Млечного пути, Большой Медведицы и Ориона!

– Видел я медведиц, только обходил подальше: ведь медведица страшней всякого медведя, если деток стережёт!

– Как же ты глуп, бедное дитя! – вздохнул путешественник. – Но и я рыдал, как ребёнок, не увидев привычного неба. Да и вся команда, услыхавши вопли поражённого рулевого, высыпала на палубу. Эти безбожники и головорезы упали на колени и принялись возносить молитвы Пречистой Деве и святому Яго, потому что поняли: началось светопреставление!

– А, светопреставление! – махнул рукой Лука. – Только ведь это когда было-то? Давным-давно!

– Да, это было светопреставление. Сбывались пророчества Апокалипсиса. Даже луна, ещё вчера бывшая узким серпом, сияла над нами во всей своей красе, опередив положенную ей фазу на две недели…

– Когда же это луна была серпом? Ей всегда надлежит быть круглой! Иначе как же быть ночью? И при луне-то плохо видно: штудировать науки, к примеру, никак невозможно, приходится свечи палить, фонари зажигать…

– Прости, добрый юноша, – вздохнул учёный дон. – Я напрасно назвал тебя ребёнком: у тебя живой и острый ум, но совершенно другой жизненный опыт. Прими одну истину: у нас всё было не так. И солнце восходило по другим законам, и луна двигалась иначе, меняя своё обличье и вновь к нему возвращаясь… Прими и не задавай бессмысленных вопросов. Пречистая Дева услышала наши молитвы… Только не вздумай спрашивать, кто она такая! Об этом узнаешь в своё время!

– А кто она такая? – сразу же нарушил завет собеседника Лука.

– Богородица – вот кто! – рявкнул старик. – Иже Спаса родила!

– Постой, постой… Вот про Богородца я знаю, ему в Ватикане поклоняются и нас к тому же мечтают принудить… Разве могла женщина родить Того, Кто Всегда Думает О Нас? Кто же тогда о ней самой думал?

– Да ты схоласт, юный кабальеро! Тебе бы в университетских диспутах витийствовать… А потом, ясное дело, на костёр…

– Уж лучше на костёр, чем таковую безлепицу слушать!

– Невежда! Неуч! Хуже язычника! Вот ваша вера как раз и нелепа!

И собеседники отвернулись друг от друга.

Но ненадолго.

Напарника в тюрьме не выбирают. Уж кого Тот пошлёт.

– Погоди, понемногу ты всё поймёшь и примешь, – зашептал старец. – А потом убежишь отсюда и понесёшь свет истинной веры в народ… Именно в этом мой христианский долг…

– Никуда отсюда не убежишь и ничего не понесёшь! – убеждённо сказал Радищев. – Да, вера наша убога и несовершенна, об этом люди поумней меня говорили. Но настанет день, когда Тот, Кто Всегда Думает О Нас, подумает как следует, и мы вспомним всё! И припомним всё и всем!

Дон Агилера хмыкнул.

– Забавное credo, – сказал он. – Но на первых порах сойдёт и такое. Главное – не верьте Ватикану, не верьте проклятому Сесару де Борха…

– Да мы и не верим! – гордо воскликнул атаман. – И Папу его поганого ни во что не ставим. У нас даже про него загадка есть: «Хоть я в Риме не бывал, а его в гробу видал». Кого видал? Папу. Есть загадка и про самого Кесаря, но уж больно похабная, не при твоих сединах будь загадана… Но есть и поприличней: «Подчинил он всю Европу, а родился через…»

– Оставим богословские прения, – устало молвил дон Агилера. – Слушай дальше и, ради всего святого, моё сокровище, не перебивай!

– Да, ради всего святого, – кивнул Радищев.

– В конце концов к утру все опомнились и стали думать, как плыть дальше. Британские каперы волновали нас в последнюю очередь. Я предложил капитану намертво закрепить штурвал и отдаться на волю Всевышнего, потому что были мы, по моим расчётам, уже в тех местах, где течения и ветры благоприятны… Уж лучше бы повернули назад, на верную гибель…

– Отчего же на гибель? Ведь в Новом Свете вам нехудо жилось!

– Потому что не было уже никакого Нового Света, хоть мы об этом ещё не знали. Потому что мечтали вернуться на родину героями и богачами. Потому что припасов наших не хватило бы на обратный путь. Достаточно? Ну так слушай дальше.

Небеса смилостивились над нами, и мы в конце концов увидели пик Тенерифе. Но заходить на Канары не стали. Тем более что и заходить-то было некуда: все испанские поселенья исчезли. Вы даже до Канар не доплыли, проклятые трусы! Проклятое ваше береговое плаванье! Но и нам, лишённым возможности определяться в море, пришлось держаться в виду африканского берега. А ведь берберийские пираты похуже британских! Только мы к тому времени были смертельно злы от пережитого и смертельно опасны даже для них, а канониры наши были убийственно метки…

На рейде Кадиса нас уже встречали боевые галеры. Сперва-то мы подумали, что встреча будет торжественной… Но нашу старую добрую «Санта-Барбару» зажали между бортами, и на палубу горохом посыпались не солдаты и не матросы – служители Святой Инквизиции…

– Нашли святую! – гневно сказал атаман. – У нас ещё не додумались царскую стражу называть «святой». Все они – ябеды и ярыги позорные…

– Самое подходящее для них слово, мой бедный дон Лука. Весь экипаж – от капитана до юнги – связали и первым делом в рот каждому сунули кляп. Очень им не хотелось, чтобы мы говорили… Хотя зря старались: нам бы всё равно никто не поверил.

Так мы очутились в застенках Инквизиции. От нас требовали одного: сказать, где взяли золото. Речам о Новом Свете никто не верил – их просто пропускали мимо ушей. Впрочем, говорю я только о себе, ибо спутников своих увидеть мне уже никогда не случилось. Думаю, что пытали их столь же усердно, как и меня…

– Зря вы всё-таки побрякушки переплавили в слитки, – заметил атаман. – Вот бы и доказали.

– Я тоже сперва так думал, – ответил дон Агилера. – В моём матросском сундучке была, впрочем, одна вещица – подарок моей покинутой возлюбленной. Золотая бабочка тончайшей и преискуснейшей работы. Наверняка отцы-инквизиторы тут же расплющили её молотком, дабы не смущать умы, а золото, конечно же, пропили.

– Это как водится, – согласился Лука. – Это у нас первым делом. Как и у вас.

– Меня допрашивал сам Великий Инквизитор Торквемада. Я-то думал, что проклятый кровавый пёс давно сдох… Как же, сдохнет он! И сейчас, поди-ка, жив!

– Живёхонек, – подтвердил Лука. – Может, и не Торквемада он вовсе, а просто имя его принял…

– Да, выглядел он на удивление молодо для своих лет. Но это был он, и я впоследствии понял, кто и как продлил его гнусный век… Но об этом потом. Что-то в коридоре гремит – не ключи ли нашего стража?