Читать книгу Невинная девушка с мешком золота - Михаил Успенский - Страница 9

Драгоценную свою пузею Лука хряпнул об ствол могучего дуба, а для верности ещё и перегнул ствол пополам.

Сдаваться же шёл – не воевать.

Лес вокруг стоял совершенно загадочный. Лес – он всегда стоит загадочный, потому что мало ли кто может прятаться за деревьями. А стояли деревья так густо, что даже при облетевших листьях ничего впереди нельзя было разглядеть. Только тропинка вилась под ногами, и вела она, должно полагать, к людям – точнее, к убогой хижине бедного подёнщика, обременённого одиннадцатью детьми.

Птицы отпели своё – лишь в небесах иногда кричали припоздавшие журавли, выражая тоску свою перед расставанием с родной землею.

Лука же, напротив, расставаться с родной землею никак не собирался, наоборот – полагал в неё лечь по приговору царского суда.

«Плохо, что от народа мы слишком далеко забрались в лесную сторожку, – думал он. – Но дело наше, чаю, не пропало даром. И никакой я не Кречет, а так, птенец. Настоящий-то Кречет ещё летает, а уж когда падёт вниз, исполненный праведного гнева, то ярмо деспотизма, ограждённого копьями стражи, разлетится в прах! Тогда и обо мне кто-нибудь да вспомнит и прольёт непрошеную слезу. Хорошо бы это была пригожая девица…»

И не успел он подумать про девицу, как где-то впереди раздался истошный девичий визг.

«Ладно, сдаться всегда успею, а пока совершу первый подвиг, он же и последний», – решил Лука и устремился на тревожный зов.

Зов действительно исходил от пригожей девицы. Девица стояла возле мостика через лесной ручей. На плечах у неё было коромысло, на коромысле болтались вёдра – не деревянные кадушки, а дорогие вёдра из тонкой жести. Ловко работая плечами, красавица отмахивалась от невеликого мужичка в иноземном камзоле и шляпе с пером. В одной руке нападавший держал клинок, в другой – длинный кинжал-дагу. Так в Риме обычно вооружались наёмные убийцы.

Но, судя по всему, убивать девушку мужичок не собирался – во всяком случае, не сразу.

– Белиссима синьорита! – восклицал он. – Прего, мадонна! Вир махен аморе!

– Кто смеет в моём лесу обижать сироту? – сильнее грома крикнул Лука. Девушка, возможно, сиротою и не была, но так выходило грознее.

Крикнуть-то он крикнул, да потом пожалел, что рано загубил пузею. Придётся теперь выламывать дрын…

Мужичок повернулся к прославленному атаману и осклабился. Зубы у него были кривые и жёлтые, чёрные усы стояли торчком, из-под шляпы свисали давно не мытые чёрные же патлы. На кожаном камзоле злодея располагались разные метательные ножи – целый арсенал. Не успеешь и дрын выломать…

– А кто сметь делать препоны другу Великого Кесаря? – спросил наёмник.

– Платон Кречет – Новый Фантомас! – гордо воскликнул Радищев и взмахнул полами плаща, чтобы больше походить на хищную птицу.

– О-о, синьор атамано! Наш союзник! Для чего же вы сразу не сказать? Синьориты хватит для нас обоих, и я уступать вам как хозяин этой сельва оскурра…

– Ага! Ещё я с еретиком девок не делил! – возмутился Лука.

Но делить было уже некого: ушлая сирота перебежала через мостик и скрылась в зарослях.

Злодей досадливо крякнул, но скоро утешился: видно, встреча с Лукою была для него важнее всякого насильного аморе.

– Не-ет, это вы пока что схизматик, синьор атамано, – сказал он. – Вообще-то я идти к вас. Нужно кое-что обсуждать…

– Да кто ты такой, чтобы я с тобой обсуждал?

Неудачливый насильник приподнял шляпу, но кланяться не стал.

– Перед вами, синьор Фантомасо Нуэво, слуга, телохранитель и друг великого Сесара де Борха – дон Мигель Коррельо. Для вас – просто Микелотто. Надеюсь, мы сделаемся друзьями.

– Тот самый Микелотто? – изумился Лука. – Какая же дьявольская сила занесла вас в наши лесные трущобы? Или в Риме не нашлось применения вашему ремеслу?

– Меня занесло повеление моего патроне. Мы должны оговорить здешний пронунсиаменто, я разумею – свергать порко Патифон…

С этими словами рыцарь клинка и пинка Микелотто убрал шпагу в ножны, а кинжал в рукав.

«Послушаю его для начала, – решил Радищев. – Может, послужу ещё перед смертью любезному отечеству…»

– Да, совсем забывать, – сказал посланник Кесаря. – Я на всякого случая спрашиваю у всех…

С этими словами он полез за пазуху, вытащил потрёпанный свиток и развернул его.

На свитке свинцовым стержнем был выполнен портрет благородного старца с высоким лбом и седою бородой. Старец глядел необыкновенно мудро и печально, но был это совсем не Папа.

– Я разыскую этого человека, – сказал Микелотто. – Это преступник, бежалый от гнева Цезаря. Имя ему – Джанфранко да Чертальдо. Известно, что он бежалый сюда, в Тартария Гранде. Вы его видель, синьор атамано?

Лука покачал головой.

– В этой части леса, синьор Микелотто, вы скорее встретите Ваську Сундеева либо Фешку Кобелева, нежели человека по имени Джанфранко, – сказал он. – Да если бы даже я его и видел, то всё равно не сказал бы – настоящие разбойники друг друга не выдают…

– О, вы джентильомо веро, синьор, – похвалил Радищева пришлый злодей. – Но Джанфранко не бандито. Он малефико, злобный колдун. Он обманул моего патроне и потому должен…

– Говорю же – не видел…

– Бене. Не видель – эрго не видель. Теперь ведить меня к ваша банда, я буду сказать ему слово великого Цезаря…

– Нету никакой банды, – развёл руками Лука. – Я их распустил.

– Для зачем распустиль? – вскинулся Микелотто.

– Потому что дурные люди сумели обмануть нас и воспользовались нашим именем для обычного грабежа и разбоя… А всё эти панычи с ихней пропагацией!

– Вы иметь в виду папских легатов?

– Их самых. Я их в кусты забросил. Может, ещё живые… А сам вот иду с повинной головой в столицу… Повинную голову, говорят, меч не сечёт…

Чёрные глаза Микелотто повылазили из орбит – или от удивления, или от гнева.

– Ну, синьор Локо…

– Вообще-то я Лука, – поправил Лука.

– Нон, вы именно локо – идиот, безумец, мальчишка! Вы сорвали все наши планы и теперь жестоко за это поплатитесь!

Лука запоздало искал глазами подходящий дрын. Но лес в этом месте уже совсем подходил к людскому жилью, и всё, что не росло, а валялось, давно пошло на растопку.

– Меч не сечь – иль спада проколет! – прошипел Микелотто, обнажая оба клинка.

Лука поспешно обмотал полу плаща вокруг левой руки – он слышал, что так можно защититься от кинжала. А от шпаги чем?

«О Тот, Кто Всегда Думает О Нас, подумай получше!» – взмолился про себя Лука.

И снова, как на лекции, молитва помогла.

На голову наёмного убийцы, как с небес, опустилось жестяное ведро и окатило слугу Кесаря ледяной водой.

Человек, внезапно ослеплённый и намоченный, обычно впадает на какое-то время в растерянность. Исключений до сих пор не было.

Какого-то времени Луке как раз хватило, чтобы выломить из рук Микелотто оба клинка, после чего он принялся могучими ударами кулаков обминать жесть вокруг головы своего противника. Жесть была мягкая, и у дона Мигеля Коррельо сделалась как бы железная голова, которой он ничего не видел, не слышал и не мог даже закричать – вмятая ручищей Луки жесть послужила кляпом. Да и кричать злодею пришлось бы недолго, потому что последний удар пришёлся на дно ведра и на макушку негодяя.

Железноголовый повалился в жёлтые листья. И только тогда Лука узрел своего спасителя.

Спаситель оказался спасительницей. Вырученная атаманом из беды девушка не убежала, сломя голову. Она выглядела совершенно хладнокровной.

– Ведро жалко, – сказала девушка. – Уж как я их от батюшки берегла. Надо было коромыслом его оглоушить, да чёрт его знает – вдруг у него под шляпой железный шлем?

Одета она была в простое домотканое платье, лицо имела прекрасное, но очень суровое.

– Кто ты, небесное создание? – с дрожью в голосе спросил Лука. – Уж не плод ли моих тайных юношеских грез?

– Если бы я была плодом твоих тайных юношеских грез, – отвечала суровая девушка, – то звали бы меня не иначе как Дунькой Кулаковой. А так я Аннушка Амелькина.

– Спасибо тебе, красавица, – и Лука отвесил ей полновесный земной поклон. – И не бойся меня, Аннушка, я – Платон Кречет, Новый Фантомас.

– Не благодари, убивец, – сказала Аннушка Амелькина. – Только потому я тебя выручила, что ты меня от этого зверя уберёг. Но ты ведь и сам зверь, каких поискать! Так возвращайся в свою берлогу, зверь, продолжай грабить и убивать добрых поселян, влачи свою жалкую жизнь в крови и разврате! Кречет нашёлся! Стервятник ты, ворон пакостный! Прочь с глаз моих, не боюсь я тебя!

– Навет! – страшным голосом вскричал Лука и закрылся от срама полой плаща. – Никого мы не убивали, не грабили! Это Филька с Афонькой!

– Стыдно, баринок, на простых мужиков свою кровь стряхивать! Вся Еруслания знает, кто ты таков есть!

– Это панычи-предатели свою пропагацию вели… – всё ещё пытался оправдаться несчастный, но уже насмерть влюблённый Лука.

– А вольно ж тебе было с кем попало связываться! – свирепела красавица. – Ещё и оправдываешься, срамник! Сколько ты душ загубил, девок обездолил!

– Никого я не губил, – горячо сказал Лука. – Даже этот гад, кажется, ещё шевелится…

– Не подходи! – Аннушка замахнулась коромыслом, сама приблизилась к поверженному Микелотто, ловко сломала, наступив ногой в маленьком пёстром лапте, оба клинка. Потом вытащила из петель на камзоле все метательные ножи и высыпала в уцелевшее ведро.

Атаман Платон Кречет, Новый Фантомас, не смел к ней шагу ступить.

– Ты ещё здесь? – возмутилась Аннушка.

– Я ведь сдаваться шёл… – пробормотал Лука.

– Кому сдаваться? – не поверила красавица.

– А этому… Бедному подёнщику, у которого одиннадцать детей. За меня ведь большая награда назначена, деньги ему не лишние будут…

Аннушка рассвирепела ещё сильнее, хотя, казалось, свирепеть было уже некуда.

– Бедный подёнщик, – наконец вымолвила она, – это мой батюшка. Подёнщиком его кличут потому, что пьёт каждый день, и бедные мы по той же самой причине. Батюшка, конечно, в доме всё уже пропил. А вот только совести он не пропивал! И ты, змей подколодный, полагал, что мы тебя царской страже выдадим? Мы, Амелькины? Ах ты, титька тараканья!

С этими непригожими для девицы словами она таки схватила коромысло и принялась охаживать им несчастного Луку. Ответить ей атаман, конечно, не мог, поэтому он со злости изо всей силы пнул железноголового Микелотто, который надумал было подняться.

– Ах, так ты ещё и лежачих бьешь? – заорала Аннушка и погнала Нового Фантомаса коромыслом по тропинке.

Лука бежал и всё пытался увернуться от неотвратимых ударов.

– Чести нашей никому не дадим! – кричала Аннушка. – Мы царю-извергу не пособники! Пусть тебя народ судит!

Лука быстро понял, что народный суд будет гораздо суровей и уж, конечно, намного скорее царского.

Он бежал и бежал, не разбирая дороги, а безжалостное коромысло всё ходило да ходило по его спине.

Так они летели по лесу, покуда не упёрлись в убогую хижину бедного подёнщика.

Подёнщик стоял в дверях и почти не шатался.

А рядом стояли десятка два царских стражников, облачённых в синие форменные кафтаны.

Перед стражниками бегали туда-сюда панычи, непонятным образом опередившие Луку на пути к искуплению.

– Вот он! Вот он! – радостно вскричали панычи. – Една тыщонца злотых с пана царя!

Командир стражников поглядел на запыхавшегося Луку, на растрёпанную Аннушку, на её коромысло, на ведро с ножами…

– Взять всех, – приказал он. – Там разберутся.