Читать книгу Вначале будет тьма // Финал - Михаил Веллер - Страница 27

Гала работала хирургом-офтальмологом и за чаем с подругами на перерыве все никак не могла выбросить из головы идею Марка – обесточить весь город. Ведь это, простите, тогда человек останется лежать прямо вот так, с надрезанной и не заштопанной сетчаткой, и свет потухнет, и что прикажете делать в этой ситуации? Из всех ее любовных увлечений, которых накопилось к тридцати годам порядочно, Марк был самым постоянным, хотя полноценным партнером назвать его было сложно.

– Господи, вот у наших друзей дочь – лесбиянка, и ничего, прекрасно себе живет, милая пара, но выбирать себе в потенциальные мужья семидесятилетнего алкоголика – это уж слишком! – сказал ей отец, когда только услышал, что она встречается с Марком.

– Папа, не волнуйся, я не собираюсь за него замуж. Просто мне нравится проводить с ним время, шутить с ним, спать с ним, вот и все.

– Дорогая, – вступилась мама, которая увидела, что муж буквально побагровел от едва сдерживаемой ярости, – дорогая, может, мы с отцом и правда консерваторы, но нам все это странно: ей-богу, если бы ты привела к нам домой девушку, то я была бы даже не против, но сорок лет разницы! Я никогда этого не понимала. Ведь вы вдвоем даже не сможете вырастить детей, он просто умрет, когда ребенку будет лет пять. Вот что значит пропаганда с телевизора, где все ищут себе помоложе, – и даже ты по тем же стопам пошла… И еще эти свободные отношения – я их тоже не понимаю, прости, милая.

– Нет, я так больше не могу, – сказал отец, встал из-за стола и выбежал курить на лестничную площадку, хлопнув дверью.

– Пожалей отца, ему ведь уже шестьдесят, с сердцем плохо, и ты тут еще, – начала было мама.

– А кто Марка пожалеет? Вообще-то он на семь лет старше папы!

– О господи…

Тот разговор, конечно, был неприятным, но с их личным знакомством – на котором настояли родители – его было не сравнить. Когда Марк стал рассказывать о своих взглядах, о своей юности, которой он так любил бравировать, Гала на секунду подумала, что отец сейчас схватит нож и зарежет его прямо за столом в ресторане.

– В нулевых, когда я был студентом, я всегда выходил на митинги за Конституцию – ох и гоняли же нас тогда по улицам! Была-то всего кучка студентов и полусумасшедших стариков, а полиции собиралось больше, чем на свадьбе главы МВД, – он засмеялся. – Каждый раз было ужасно жаль тратить время на заполнение бумаг, потом еще сутки сидеть в СИЗО – но весело, что уж, это молодость. Правда, однажды мне попался какой-то отмороженный омоновец, который минут десять лупил меня палкой, но это даже как-то… закалило меня. Через две недели ничего не болело.

– Вот уж не думал, что ты выберешь оппозиционера, – пробормотал отец ей на ухо, но так, чтобы услышал и Марк.

– Не только оппозиционера, но еще и отъявленного левака! А девочка у вас, к слову, что надо – смотрю я на вас и думаю: откуда в ней столько свободомыслия? – сказал Марк.

– Может, я закажу еще кофе? – вмешалась мама.

– Если только не на африканских зернах – их, между прочим, собирают дети на плантациях, – ответил Марк.

Отец молча закатил глаза.

– Что, вас никогда не волновали дети Африки? Экология? Права женщин? По лицу вижу, что нет. Ну, неудивительно, что наша страна в итоге развалилась – при таком-то безразличии людей.

– Она развалилась, потому что такие, как ты, выходили на улицу, вместо того чтобы работать!

– Но-но, я вообще-то старше вас, поэтому, пожалуйста, давайте как-то поуважительнее.

– Послушай, Галя, я сейчас его ударю.

– Называйте ее Гала, пожалуйста.

– Все-таки я закажу тогда чай, хорошо? Ну или просто воды. Вода вас устроит, Марк? – вмешалась мама.

– Да ладно, пусть уж несут кофе. Можно даже со сливками, – ответил он, неожиданно смягчившись.

Пререкания продолжались весь вечер, и Марк изложил урывками всю свою биографию – как он выходил на улицу, выступая против ввода войск то в одну страну, то в другую, против открытия какого-нибудь мусоросжигательного завода, против ареста театральных режиссеров. Однажды он даже загремел на пятнадцать суток, а в другой раз устроил на Красной площади настоящий перформанс, когда хотел в образе Иисуса Христа на кресте «вознестись» над ГУМом, но его с друзьями успели остановить охранники. Еще он регулярно обливал краской всяких омбудсменов, местных депутатов и так далее – он вел насыщенную жизнь и при этом оставался отличным инженером, которого ценили в его полуразвалившемся НИИ и платили неплохо по местным меркам, так что ему даже хватало на еду, оплату ЖКХ и поездку на море раз в два года.

Гала любила в нем его противоречивую суть – в этом ей виделось что-то национальное, как и в его пристрастии к алкоголю: в конце концов, она не планировала провести с ним всю жизнь и относилась к нему скорее как к удивительному существу, неожиданно возникшему рядом с ней. В лекциях он отстаивал права женщин, но был редким гадом в распределении домашних обязанностей: как-то он ей признался, что не говорил своим пассиям, что он инженер, так как не хотел им менять лампочки в ванной и заниматься проводкой – он был уверен, что его непременно бы стали об этом просить. Потом, он был крайне низкого мнения о родной стране – обо всех ее осколках, скажем так, – однако терпеть не мог, когда плохо о ней высказывались иностранцы: тут его перехватывал на редкость мерзкий патриотизм, так что он даже мог и лицо кому-то набить. Наконец, он был анархистом и радовался развалу «кровавого тиранического государства, угнетавшего свои республики», однако все же с тоской слушал новости про то, как один кусок России вводит санкции против другого, обращаясь за поддержкой к Китаю, США, Европе или Великой Османской Империи.

– Скажи, а вот как бы ты отнеслась, если бы ради достижения какой-то благой цели один человек вдруг взял и обесточил весь город, а? – спросила Гала у Зулейхи, медсестры, которая прикорнула на обеденном перерыве.

– Я, прости, что? – Зулейха томно открыла глаза, не понимая, кажется, где сейчас находится.

– Говорю, вот если бы ради благой цели кто-то вдруг обесточил весь город – ну под ноль бы обесточил, отчего появились бы человеческие жертвы. Ты бы как к такому деятелю отнеслась?

– Я бы его под суд, Галочка, отдала, – вдруг неожиданно бодро отрапортовала Зулейха, – потому что этот вопрос еще, прости, Федор Михайлович решил: ни одна слезинка, как там было, ни стоит ни-хре-на. Вернее, ничто не стоит этой слезинки, – она хихикнула, – да, точно, второй вариант правильный.

– Вот и я так думаю, Зулейха, вот и я так думаю. Ладно, закрывай глаза, я тебя потом разбужу.

– А мне, знаешь, снился Татарстан – жаль, что сейчас туда так просто и не съездишь, столько блокпостов, и эти волнения, мир совсем с ума сошел, Ивану Грозному бы не понравилось. – Она потянулась и, зевнув, привалилась к подоконнику.