Читать книгу «И уйдешь ты в поля…». Биография Леи Гольдберг. Серия «Серебряный век ивритской поэзии» - Мири Яникова - Страница 5

Дневники четырнадцати лет: «Любовь? Не является ли это самой недосягаемой мечтой, самой большой ложью человечества? Действительно ли однажды на этом свете двое любили друг друга? Мне сейчас кажется, что нет»… «Я прошу так мало. Я прошу, чтобы появился хотя бы один человек, которому я смогу читать то, что я пишу. И такого нет…»

Первой любовью двенадцатилетней школьницы Леи Гольдберг был старшеклассник по имени Нахум Левин (впрочем, она и не подумала поставить его об этом в известность…) Вот строчки из ее дневника в возрасте тринадцати лет: «Я смотрю на каждую страницу своего дневника, как на некое новое художественное произведение, которое очень ценно для меня, и только для меня. Он, конечно, не знает, и даже не представляет себе, что я пишу, и о чем я пишу. Пусть будет так, мне трудно об этом писать, но я его люблю…»

Шестнадцать лет: «Надоело. Я хочу чего-то нового. Я хочу радости, радости без границ. Из-за этого, видимо, мне грустно. И возможно, мне плохо из-за того, что я на самом деле такая. Потому что я умею радоваться. Для радости я пришла в этот мир, а покончить с грустью не могу. В конце концов я сдамся. Ведь перед одиночеством я уже почти сдалась… Язык иврит еще сильнее увеличивает одиночество. И все-таки я никогда от него не откажусь. Даже если я захочу, я не смогу от него отказаться, потому что я уже он, несмотря на то, что я его не знаю»… «Почему я не могу существовать, если я ничего не делаю, ничего не пишу или не готовлю какую-то лекцию?»

…Второй любовью, которая завладела ее сердцем, когда ей исполнилось шестнадцать лет, стал школьный учитель Моше Франк.

«Все сконцентрировано вокруг одного имени, одного-единственного. Все надежды, все стремления, все желания направлены к одной цели, цели, которая сияет издалека, зовет, намекает, и которой нельзя достичь. Это ты. Ты, мой любимый. Три долгих года, три года страданий и отчаяния, три года любви, и ничего не изменилось. Ничего. Только высокая стена, как к ней подойти? Что делать? Лея, не говори глупости. Ты же знаешь, что еще никому не удавалось подняться на гладкие стеклянные стены. Ты не героиня. Уже давно надо было отказаться от этой идеи и признать, что перед тобой ничего нет. Он – прекрасная мечта, которая всегда с тобой. Можно любить, и писать, и быть одинокой. Не более того».

Ее дневники в возрасте шестнадцати-девятнадцати лет – это сплошная «песнь любви». Некоторые дневниковые записи в пять-шесть строчек представляют собой отдельные прекрасные стихотворения в прозе, и таких немало. В дневнике есть также много ее совсем ранних стихов, которые она сама называет «рифмоплетством», а на самом деле это прекрасные образцы творчества юной очень талантливой девочки. Они не вошли ни в какие сборники.

Именно Моше Франку посвящены ее первые романтические стихи.

Это был необычный человек, очень талантливый педагог. В гимназии, где училась Лея, он преподавал историю и литературу и вел литературный семинар, на который Лея приносила свои стихи. Ей казалось, что эти стихи ему не нравятся… А он, наверно, видя, что с ней происходит, просто вынужден был держаться отчужденно. Но однажды в ее дневнике появляется восторженная запись: «Нет, все не так! Ему на самом деле нравятся мои стихи!» На ханукальном вечере в гимназии за чашкой чая, когда они оказались за одним столом, учитель все же сказал ей о том, что ее стихи очень хорошие… Позже, в письмах, которые он посылал ей в Германию, и особенно при встрече в 1935 году в Тель-Авиве, он говорил ей, что ее школьные стихи были очень хороши, что они ему, конечно же, нравились. И еще он выражал полный восторг и восхищение ее настоящими взрослыми стихами, которые она к тому времени публиковала в журналах. Он гордился тем, что ему было дано внести свой вклад в качестве преподавателя в создание такого поэта… Но все это было впереди. А пока что бедная гимназистка Лея ревновала своего учителя ко всем более взрослым девушкам, которых иногда видела рядом с ним…

Он внес огромный вклад в формирование Леи Гольдберг как поэта. В течение шести лет она была верна в сердце этой своей любви, которая не могла стать разделенной. Он открыл ей современных ивритских поэтов и прозаиков. Именно он научил ее чувствовать в ивритских текстах то, что она сама называла «ритмом текста». И если мы утверждаем, что миссией Леи Гольдберг было воспитание литературного вкуса поколений тех, для кого родным языком был иврит, – то же самое мы можем сказать и о Моше Франке. Он тоже выполнил свою миссию по воспитанию их литературного вкуса, опосредованно, через свою лучшую ученицу – воспитав литературный вкус Леи Гольдберг.

В девятнадцать лет, прощаясь со своей детской любовью, она напишет в одном из своих первых «взрослых» стихотворений:

И Нахум Левин, и Моше Франк репатриировались в Эрец Исраэль и прожили долгую и плодотворную жизнь. Первый из них и не подозревал, что был в юности предметом любви Леи Гольдберг. Второй, видимо, догадывался, но для него она была просто очень талантливой ученицей.