Читать книгу «И уйдешь ты в поля…». Биография Леи Гольдберг. Серия «Серебряный век ивритской поэзии» - Мири Яникова - Страница 6

В последнем классе гимназии Лея Гольдберг слушала лекции по русской литературе в университете Ковно, и затем два года была его студенткой. Она получила там общее гуманитарное образование, включавшее такие предметы, как русская литература и германистика.

Все эти годы она мечтает поехать учиться в Германию. Ее подруга Мина Ландау сразу после окончания гимназии стала студенткой Берлинского университета. Лея сможет присоединиться к ней только через два года, когда ей чудом удастся получить из фонда одного американского благотворителя стипендию для обучения в Берлинском университете.

Во время учебы в Германии она впервые начинает публиковать свои стихи на иврите – в литовских и тель-авивских изданиях. И сразу же получает восторженные отзывы, в том числе от тех, чье мнение ей особенно важно. Она пишет Мине: «Я получила письмо от Франка. Его потрясение моими стихами переходит все границы. У меня было вчера странное ощущение после получения этого письма. До меня, видимо, все доходит с опозданием в пять секунд. Письмо было приятным и интересным. Но представь себе, что бы было, если бы я его получила два года назад».

Год она учится в Берлинском университете, и затем еще год – в Бонне, где, параллельно с завершением учебы, пишет докторскую диссертацию. Она выбирает кафедру семитских языков, чтобы еще глубже изучить иврит. Руководителем ее диссертации становится профессор Пауль Эрнст Кале. Тема диссертации – «Самаритянский перевод Библии».

В 1933 году в Германии уже очень трудно было закрывать глаза на то, что происходило вокруг. Люди, казавшиеся прежде вменяемыми, надевали коричневую форму. Всюду появлялись флаги со свастикой… Обстановка явно не располагала к спокойной учебе.

Поскольку он преподавал на кафедре семитских языков, большинство студентов Пауля Эрнста Кале были евреями. Они с женой принимали дома и кормили всех его учеников.

Профессор Кале говорил, что он больше всего боится, что его сыновья могут увязнуть в «коричневом» болоте. Этого не произошло, все пятеро выросли прекрасными людьми. А его жена как-то сказала Лее, что евреи – счастливые. И пояснила, что ни у одного еврея по крайней мере нет повода стыдиться своего народа.

У профессора Кале был ассистент-еврей по имени Курт Леви. Этого ассистента уволили, хотя профессор сражался за него, как лев. Кале проиграл в этой борьбе, и в университете среди евреев пошли слухи, что он недостаточно старался защитить своего ассистента. Это его, конечно, задело. Это был единственный раз, когда Лея услышала от него прямое высказывание, связанное с евреями. Тяжело вздохнув, он пожаловался ей: «Иногда мне трудно понять восточных евреев…»

Однажды Лея с профессором Кале сидели в одной из университетских аудиторий и работали над ее диссертацией. К ним подошел посланник ректора и протянул профессору бумагу, с требованием ее подписать. Кале попросил этого человека удалиться, извинился перед Леей и подошел к телефону. Она слышала разговор. Профессор Кале позвонил ректору и сказал примерно следующее: «Перестаньте все время отправлять ко мне посыльных с декларацией о том, что я ариец. Да, я знаю, что все профессора должны ее подписать. Но я не могу этого сделать. Арийцы – это индусы и персы, а я немец, и я понятия не имею, кто такие немцы».

После того, как в Бонне были разгромлены еврейские магазины, профессор Кале, его жена Мария и один из их сыновей пришли в магазин своих еврейских соседей и стали помогать хозяевам убирать и восстанавливать все, что можно. Потом Мария приходила делать покупки именно в этот магазин, за что чуть не попала в гестапо. Их старшего сына выгнали из университета. В конце 30-х годов Марии с двумя старшими детьми пришлось срочно бежать из Германии в Англию, чтобы спасти свою жизнь, после чего она организовала бегство в Лондон своего мужа с младшими сыновьями. Им удалось выбраться в самый последний момент, в 1939 году.

После своего отъезда домой Лея долго переписывалась с профессором Кале, потом она прекратила писать из опасения, что ему могут повредить письма, посланные из Палестины. После войны в ее руки попала написанная Марией в Лондоне книга, из которой она узнала о судьбе их семьи. Она долго плакала. Их переписка возобновилась. В 1950-м году, будучи в Лондоне на конференции, она встретилась со своим профессором и провела в доме семьи Кале пару дней. «Как хорошо снова почувствовать себя студенткой в окружении старых фолиантов!» – писала она тогда Мине.

Во время учебы в Бонне Лея снимала комнату у Греты Винтер, дочь которой была замужем за Йешаягу Лейбовичем. В апреле 1933 года гестаповцы явились к ним домой искать Йешаягу, который успел где-то что-то не то сказать. После их ухода Лея немедленно сняла телефонную трубку и позвонила Лейбовичам, которые скрывались в это время в Гейдельберге. Прекрасно понимая, что разговор прослушивается, она на иврите сообщила им о произошедшем. Йешаягу Лейбович и его жена тут же собрали чемоданы и покинули квартиру. Они перебрались в Швейцарию – тогда еще существовало несколько участков границы, которые евреи использовали для бегства из Германии, и эти лазейки постепенно закрывались. Им удалось спастись в последнюю минуту – в тот же день границу в этом месте закрыли. Йешаягу Лейбович впоследствии закончил университет в Базеле. На следующий день, после ночи, в течение которой они вместе с квартирной хозяйкой уничтожали архив Лейбовича ("…Мы жгли книги… Я чувствовала себя убийцей», – напишет она об этом Мине), Лея с трудом составляет спокойное письмо матери, тщательно следя за тем, чтобы в него не попало ни капли от раздиравшего ее беспокойства и страха. Затем она посылает письма подругам. Через три недели она пишет Мине уже из Гейдельберга: «Все это отдалилось от меня, уже почти пришло ощущение, что я это видела во сне, или что мне об этом рассказали, а вовсе не я там действовала… Те немногие дни, о которых я писала, были действительно ужасны…» Она сообщает подруге, что, возможно, ей и самой придется, вслед за Лейбовичами, переходить швейцарскую границу и заканчивать учебу в Базеле, притом, что здесь осталось всего полсеместра и два экзамена, и выражает надежду, что ее профессор Кале ей каким-то образом поможет…

Из следующих ее писем Мине видно, что она все же вернулась в Бонн и сдала эти недостающие экзамены. Она получила по ним отличные оценки, и, сообщая об этом подруге, пишет, что это очень странно – ведь готовиться к экзаменам у нее не было возможности: «Смешнее всего был экзамен по педагогике. Преподаватель, национал-социалист первой степени, все время делал комплименты моему уму и интеллекту. Я думаю, они там все сошли с ума, и главное, что я поняла – все это только благодаря моей еврейской наглости. Это мой рецепт!»

Сразу же после этого, 1 августа 1933 года, она наконец покидает Германию и возвращается в Ковно. Диссертацию она будет дописывать «дистанционно», то есть дальше профессор Кале будет руководить ее работой по переписке.

Ее диссертация вышла из типографии в 1935 году. Работу над ней она начала в 1933-м. В 1934 году евреям в Германии было запрещено начинать учебу на третью степень. Лея Гольдберг в Боннском университете, так же как и Мина Ландау в Берлинском, «проскочили» в последний момент.