Читать книгу Собрание сочинений в 3-х томах. Том 3 - Мирра Александровна Лохвицкая - Страница 5

Тяжко дышится в пустыне,

Рдеет солнце – гневный царь.

Плачет, плачет мать о сыне,

Стонет смуглая Агарь:

«Угасают все надежды,

Ангел жизни отступил.

Ты лежишь, закрывши вежды,

Бедный сын мой Измаил!

На чело от муки жгучей

Пали смертные цвета.

Кудри сбились темной тучей,

Запеклись твои уста.

Не пролил на нас Предвечный

От щедроты Своея.

Здесь, в пустыне бесконечной,

Мы погибнем – ты и я!»

Но услышал вопль о сыне

Тот, Кто славен и могуч.

И, журча, забил в пустыне

Чистых вод гремящий ключ.

Та же скорбь мечтой унылой

Душу мучает мою.

Ты возжаждешь, сын мой милый, —

Чем тебя я напою?

Труден путь к святой отчизне,

Где найду небесных сил?

Мы одни в пустыне жизни,

Бедный сын мой Измаил!

Низойдет ли дух могучий

С лучезарною главой —

Да обрящешь в полдень жгучий

Светлый ключ воды живой?

      С высот неразгаданных

      Небес заповеданных

Слетают к нам ангелы – вестники дня.

      Одеждами белыми

      И белыми крыльями

Сверкают в туманах лазурного месяца,

В холодных волнах голубого огня.

      Порой предрассветною,

      Сквозь сон отлетающий,

Мы слышим неясно таинственный хор.

      То гимн мирозданию

      Поют небожители,

Поют на вершинах, снегами блистающих,

На склонах во мгле утопающих гор.

      Но меркнет сияние

      Лазурного месяца,

Провидят вершины рожденье зари —

      И, снегом венчанные,

      Осыпались розами.

Не отблеском мертвым – но златом и пурпуром

Зажглись недоступные их алтари.

      И взреяли ангелы —

      Небесные вестники —

К широким пустыням родной высоты.

      Жемчужные, алые

      И желто-лиловые

По горным хребтам и уступам яснеющим

Роняли они, улетая, цветы.

Злится и вьюгами сыплет Январь,

Белой короной увенчанный царь.

Сердце сжимает неведомый страх:

Ходит ли солнце еще в небесах?

Птицы замерзшие падают в снег.

Слышен оленя ускоренный бег.

В северном небе играют огни,

Вечную жизнь возвещают они.

Жалкие гномы от стужи дрожат,

Делят в пещере отысканный клад:

«За два рубина отдай мне алмаз».

«Как бы не так! Променяю как раз!»

Жарко натоплен ликующий ад.

Черные слуги владыке кадят.

Свиток несет раболепный синклит.

В свиток паденья владыка глядит.

Много прибавилось в свитке имен,

Славит немолчно его легион.

В визге и грохоте слышно одно:

«Славен и славен еси, Сатано!»

Жалкие гномы готовятся в бой,

Клад им нельзя поделить меж собой.

Камни-рубины так ярко горят.

Светит в рубинах ликующий ад.

Ангелы Божии в небе парят.

Славят Того, Кто бессмертен и свят.

Небо открылось и в звездную высь

С гимном победным они вознеслись.

С кликом «Осанна!» взлетел хоровод,

Кликом «Осанна!» потряс небосвод.

Души спасенных услышали клик, —

Ужас восторга постигли на миг!

Пара комочков лежит на снегу:

Клад дорогой не достался врагу!

Жалкие гномы в аду не нужны;

Им ли откроются райские сны?

Цвела вечерняя заря.

Струи коралл и янтаря

     В волнах рябил зефир,

Когда приплыл в наш скучный мир

Волшебник юный Джан-Агир,

     Прекрасный Джан-Агир.

В одежде, шитой серебром,

Под злато-пурпурным шатром

     Он в легком плыл челне.

И под искусною рукой

В аккордах арфы гул морской

     Роптал, как в знойном сне.

На скучный мир, на тесный мир

Взглянул волшебник Джан-Агир,

     Взглянул он – и запел.

И чары звуков понеслись

В морскую ширь, в немую высь,

     В тоскующий предел:

«Зовет волна, поет волна

О чудесах морского дна.

Как жизнь, как юность, как весна,

     Пропев, замрет она.

Так я зову, так я пою

О чудесах в моем краю.

Тебя зову, тебе пою,

     Приди на песнь мою.

Спеши! Зайдет твоя звезда.

В заботе дня уйдут года.

Найдешь ли мир? – Быть может, да.

     Блаженство? Никогда.

Но я – взамен за жизнь твою —

Блаженный сон тебе даю,

Блаженный сон в земном раю.

     Приди на песнь мою».

Так пел волшебник Джан-Агир.

И сонмы дев, забыв весь мир,

     Пошли за ним толпой.

И все, рыдая и стеня,

Взывали с трепетом: «Меня!

     Меня возьми с собой!»

И только тихая одна

Прошла, безмолвна и ясна,

     И не подняв чела.

Сквозь дикий стон безумных дев,

Сквозь страсти огненный напев —

     Она, как вздох, прошла.

Погасли отблески зари,

Дробя коралл и янтари

     На глыбах мертвых скал.

В свой дальний мир, в свой знойный мир

Уплыл волшебник Джан-Агир —

     И след его пропал.

Она же, чистая, спала, —

Душой свободна и светла

     В неведенье греха.

И сны беззвучные над ней

Взвивали рой немых теней, —

     Она была… глуха.

С музыкой и пением мчатся Вихри злые,

Мчат их кони быстрые, кони удалые, —

Пыль вздымают облаком, пляшут в поле чистом,

Наполняют темный лес гиканьем и свистом.

Разойдутся вольные – и пойдут забавы:

Солнце в тучи спрячется, наземь лягут травы.

А по степи стон стоит, волны веют в море!..

Сладко ли, могучие, веять на просторе?

Вдруг затихли грозные… Сердце, не дремли ты!

В тишине томительной злые чары скрыты.

Слышишь, струны звонкие дрогнули, играя:

«Оглянись, желанная! Оглянись, любая!..»

Будто колокольчики – плачет звон гитары,

В тонкие бубенчики манят злые чары.

Оглянуться хочется – но дрожат колени.

Все темнеет на небе. Все густеют тени.

И молитву краткую я прочла несмело,

Страшных слов заклятия вспомнить не успела,

Не успела, – глянула, обернулась… Что же?

Чуть качаясь, зыблется золотое ложе.

Алый полог шелковый, кисти парчевые,

На подушках вышиты птицы – как живые…

Перьями павлиньими веют опахала:

«Отдохни, желанная, если ты устала!»

Тихо нега сладкая сердце затомила.

Закурились в воздухе дымные кадила.

Рыщут струны звонкие, выпевают ясно:

«Не гляди, желанная, – ты во сне прекрасна!»

Не стерпела – глянула… Кровь захолодела!..

Волчьи зубы скалятся… когти режут тело!..

Отступись, чудовище!!.. Сгинуло – пропало.

Стонут Вихри Черные, – все им воли мало!

Есть кольцо у меня – Изумруд и Рубин

     В сочетании странном горят.

Смотрят в очи мои Изумруд и Рубин, —

     Мне понятен колдующий взгляд.

«Избери одного, – он твердит, – пусть один

Будет дум господин, будет грез властелин,

     В царстве сна, где мечтанья царят».

Вещим оком глядит на меня Изумруд,

     Зеленея морской глубиной:

«Хорошо в глубине, где Сирены поют,

Хочешь слиться зеленой волной?

     В тихом сумраке трепет души затая,

О царица жемчужин, Джемали моя,

     Утомленная сказкой земной?»

Но я слышу призыв: над прохладой пучин

     Будто дышит полуденный зной:

«Я – Рубин! Я – кровавый земли властелин.

     Я прожгу твой покой ледяной!

Дам все пламя, всю боль, все огни бытия,

     О царица Востока, Джемали моя,

     Пресыщенная сказкой земной!»

Великий Маг стоял на львиных шкурах,

Весь пламенем заката озаренный,

Одетый пышно в пурпур и виссон;

На голове священная тиара,

Златой убор египетских царей,

Венчала смоль и серебро кудрей;

Гирлянды лавра, царственно спадая

С могучих плеч, спускались до земли;

В руке его блистал, как луч полдневный,

Магический несокрушимый жезл;

А на руке, как символ высшей власти,

Горел огнями перстень Соломона,

Алел рубин в оправе золотой.

      Над ним легко, из перьев ястребиных,

      Незримою вращаемы рукой,

      По воздуху качались опахала.

      Так он стоял. И жертвенник пред ним

      Струил благоуханье киннамона

      И ладана, и красного сандала.

      Так он стоял, – служителем добра,

      Пред алтарем всерадостного Солнца, —

      И светел был, и дивен лик его!

Но в час, когда слабеет дня влиянье,

К нему вошла я жрицею Луны,

Как дым мое белело одеянье…

Был бледен лик… Шаги – едва слышны.

     Тройной змеей сверкало ожерелье:

     Все – лунный камень, жемчуг и алмаз.

     Я принесла ему на новоселье

     Земную грусть, небесное веселье, —

     Полынь и дрок, расцветшие для нас.

Благоуханьем сладостным алоэ

Его мечты я властно вознесла

В мой мир, где слито доброе и злое,

Где вечно-сущим кажется былое —

Вне времени, как вне добра и зла.

     Открыв чела жемчужное убранство,

     Я подняла туманную фату,

     В моих очах нашел он постоянство,

     В улыбке – вечность, в мыслях – чистоту.

И вот, запели арфы в отдаленье,

Как будто сильф провеял по струнам.

Двух гордых душ – желанье и томленье,

Двух чуждых сил – воззванье и стремленье

Слились в один бессмертный фимиам.

     И гимны Солнцу были позабыты…

     О, свет неверный! Женственные сны!

     К нему вошла я жрицею Таниты —

     И он познал могущество Луны.

В багряных лучах заходящего дня,

Под небом пустыни – мы были вдвоем.

Король мой уснул на груди у меня.

     Уснул он на сердце моем.

Лепечет источник: «Приди, подойди!

Водою живою тебя напою». —

 – «Король мой уснул у меня на груди, —

     Он вверил мне душу свою».

Смоковница шепчет, вершину склоня:

«Вот плод мой душистый. Возьми и сорви».

 – «Король мой уснул на груди у меня, —

     Он дремлет под сенью любви».

Спешат караваны: «Беги, уходи!

Несется самум!.. Ты погибнешь в песках». —

«Король мой уснул у меня на груди, —

     Поверю ли в гибель и страх?»

Исчезли миражи, распались, как дым,

Вечернее небо горит впереди.

Король мой! Ты нежно, ты свято храним.

     Ты дремлешь на верной груди.

Был труден путь. Был зноен день.

До полдня длилось восхождение,

И вот, обещанная тень

Пред нами встала, как видение.

И мы вошли в нагорный сад,

Где, разрастаясь в изобилии,

Жасмины пряные кадят,

Меж роз и мирт сияют лилии.

Врата златые заперты,

Нам сладко млеть в благоухании.

Под нами – травы и цветы,

Над нами – лавры и латании.

Но полдень пышет здесь огнем, —

В саду, повиснувшем над бездною,

Богиня властная есть в нем, —

Земной кумир – с короной звездною.

Мы служим ей, как божеству,

Несем ей гимны и каждения

В горячих снах и наяву —

В стихийных бурях наслаждения.

Мы ей поем, мы ей кадим,

Светло-блаженные, как гении.

И наши души, будто дым,

Исходят в медленном томлении.

Мы служим ей – как божеству.

Нам снятся жуткие видения.

И львы, желтея сквозь листву,

Лежат на страже пробуждения.