Читать книгу Рожь во спасение - Миша Сланцев - Страница 3

«Почему-то все ему завидуют…», – думал мелкий госслужащий Клочков Павел Петрович, держась за поручень в маршрутке №56 на пути к ненавистной работе.

Неприметный клерк в региональном министерстве образования. Женский коллектив, состоящий из дам не первой свежести, но исключительной ядовитости. Это увядание было не скрыть ни духами, ни туманами, ни макияжем, ни – о, ужас, на себе не показывай, – уколами гиалуронкой. Это ещё не самое тошнотворное слово, которое Клочков узнал за пять лет работы в гадюшнике, который официально именовался «управлением по надзору и контролю в сфере образования». Часто гадюшник плавно трансформировался в курятник, галдящий, причитающий и охающий. Но самый частый образ места работы Клочкова, который приходил ему на ум, – большущая многоэтажная конура для собак. Увы, Павел Петрович по скромности характера не хотел быть ни укротителем змей, ни петухом, руководителем куриц, ни директором мегаконуры. Но природная робость и боязнь перемен не позволяли ему сменить род деятельности и даже её вид. Поэтому изо дня в день, из года в год он ездил в своё управление, которое непонятно чем управляло, в царство злобной женской энергетики и бесконечных отчётов, сведений, цифири. Вот и сегодня…

«Понятно, почему завидуют, – размышлял Клочков. – Потому что этот жирный котяра только спит и жрёт, жрёт и спит. Ладно в лоток аккуратно ходит, хотя, если вовремя за ним не убрать, может и не в лоток, были прецеденты. Сложно встретить совсем „беспрецедентного“ кота, который бы сам ходил в унитаз и пах фиалками. А жрачку ему особую подавай: спецкорм в пакетиках – „с курицей“, „с уткой“, „с кроликом“. Неужели для этих питомцев специально кроликов забивают? Или уток разводят? Что-то не верится. А от нормальной, „человеческой“, еды он нос воротит, только специальную, в гранулах, подавай ему! Это самый вкус, самый смак – точно туда подмешивают что-нибудь, какие-нибудь кошачьи наркотики. Ведь наверняка оборот наркотиков для котов никак не регулируется, а они только мяукают да кайфуют от своего корма. И попробуй не дай ему – будет орать благим кошачьим матом, всю душу вывернет, так что все дела бросишь и поплетёшься в магазин. Сколько только на корм за эти годы денег набежало, то есть убежало, можно было бы за границу съездить… Вот это жизнь! И все умиляются: какой он у вас толстый!».

Ну, да, видимо, в этом смысл существования котяры – быть упитанным. Недаром он с гордостью и даже с превосходством (да что с превосходством, – с презрением к окружающим) носит своё имя, данное четыре года назад женой Павла Петровича Ирой, – Батон. Цветом Батон был чёрен, как южная ночь, поэтому иногда это животное именовалось Батоном Чёрного. Не булгаковский Бегемот, конечно, не сказочный Кот Баюн, тут всё реально, буднично и повседневно, никакого волшебства – кормёжка, сон, кино (наблюдение с подоконника за воробьями, голубями или воронами, в зависимости от жанра заоконного «фильма»), посещение лотка, громко, чтобы все домочадцы слышали, – и так по кругу. И вот что Клочкова удивляло: по всем признакам, такая жизнь полностью устраивала Батон Батоныча (ясно, что его родители тоже были толстые и не утруждали себя охотой за мышами в подворотнях). Он не рвался на улицу в марте, он не хотел туда в сентябре, его не интересовали кошки вообще. А ведь над ним не совершал надругательства ветеринар. Впрочем, кота не покидал охотничий инстинкт. Он был здоров и прыток. Его всё устраивало, и ему ничего «такого» не хотелось, зов природы проходил мимо его заостренных ушей. И поздно было начинать жизнь новую: дикую, дерзкую и свободную. Безвозвратно прошла пора, когда котенок Батончик думал (или думал, что думал) о том, что впереди будет столько событий, новостей, побед и подвигов, по следам которых менестрели сложат баллады, сценаристы задумают фильмы, поэты засонетятся, затерцинятся, воспевая его батонистость. «Нас и тут неплохо кормят!» – эта цитата из мультика была всегда написана на его наглой чёрной морде, которой все гости Клочковых так восхищались. А дочка Клочковых, восьмилетняя Маринка, курносая и веснушчатая, любила взвешивать Батона. Поставит его на весы и радостно кричит: «Три семьсот! Потолстел на сто граммов!» и давай его опять таскать-тискать.

«Я – как Батон, мне уже ничего не нужно. Я тоже не мечтаю о переменах, о новой работе, о свободе за пределами министерства. Я – цирковая лошадь, которая ходит по кругу за пригоршню овса, и все пялятся на меня, хлопают в ладоши, наездницы тычут в бока шпорами, хлещут плётками, а зрители заплатили, они хотят видеть представление, скучное и никому не нужное, согласно купленным билетам. С детства ненавидел цирк. В нём мучают животных, в нём клоуны со страшными разрисованными рожами, с красными носами, в башмаках карикатурного размера смешат публику, и все хохочут, хотя ни капельки не смешно. Акробаты эти с гимнастками, сильные и гибкие. Ну, сунул ты башку в пасть льва, ну, не откусил он тебе её, проявил милость – дальше что? А то, что твоя голова для того и предназначена, чтобы помещать её время от времени в зловонную оскаленную пасть. И в этом смысл твоего существования – таким вот образом распоряжаться башкой, чтоб зрители смотрели, чтоб «лайки» в Интернете собирать. И зарплату получать, иногда с надбавками и премиальными. А потом за кулисами утираться от упрёков руководителя «труппы» – Максимгеннадича. «Что-то вы сегодня, Павел Петрович, без энтузиазма как-то с львиной пастью работали… Не было у вас в глазах испуга, страха. Привыкать начинаем? Вы уж того, не расхолаживайтесь. А то в свете грядущей оптимизации штатной численности, знаете ли… Или в фокусники переведём, будете кроликов из шляпы доставать. А с ними сложнее, по ним отчётность знаете, какая? Знаете. Или сбегут, или размножатся внепланово. А если тебе, Клочков, нельзя доверить кроликов, то разве может идти речь о распиливании женщины в ящике, о втыкании в неё шпаг? Здесь ответственность на порядок выше». «Честно говоря, иногда я бы распилил бы парочку своих сослуживиц. Да если и воткнуть в них чего, то разве что шпагу». «Эх, Клочков, Клочков, вырабатывай в себе стрессоустойчивость, ты ж бывший педагог, работаешь с бывшими педагогами, а такие мысли допускаешь…».

«А что мне остаётся делать, – только „допускать мысли“. Вот если бы по дороге музыку слушать или аудиокнигу, тогда бы и мыслей было бы меньше. А кот, собака такая, опять провод от наушников сгрыз. Как будто не кормят его. Теперь опять покупать новые, одни убытки. Эх, Батон, лежишь сейчас, в ус не дуешь, а мне опять ехать, исполнять служебные обязанности. И все-то твои обязанности – быть котом, и этого достаточно, чтобы жизнь состоялась. Из интернетовских демотиваторов: „Вот я – кот. А чего добился ты?“. А добился я того, что пора выходить из маршрутки №56 и начинать очередной рабочий день».

Клочков приехал на работу сегодня раньше всех. И это хорошо. Никто не отчитает за опоздание, и притом можно посидеть десять минут в тишине. Именно тишины так не хватало в этом кабинете, не говоря уже о покое. И ладно бы все чем полезным бы здесь занимались, а то ведь бумажки плодят, никак не влияющие на жизнь, на школьников, на их родителей, на учителей. Впрочем, нет: жизнь у них усложняется, потому что в ответ на министерские директивы, инициативы и прочие указивки учителя после уроков и внеклассной работы должны писать свои отчёты, проводить «мероприятия», реализовывать рекомендованные планы по учебной и воспитательной деятельности в целях развития знаний, умений и навыков. Одна бесполезная работа порождала другую, один начальник отчитывался перед другим, а показатели успеваемости, согласно статистике, из года в год снижались. Чего-чего, а результаты ЕГЭ здесь отслеживались четко.

Восемь минут.

Компьютер ожил, на экране появилась заставка – фото: домик, построенный каким-то чудом на островочке, метров пять квадратных, посередине быстрой речки. Это в Сербии, на реке Дрина. Это как же надо было достать человека, чтобы он соорудил себе такое убежище. Но Клочкову некуда спрятаться, у него не было такого домика. Его домиком были наушники, они изолировали внешний звук, заполняя мозг музыкой, новостями. Но это бесит начальницу управления Фаину Петровну, потому что бывает, что до Павла Петровича тогда не докричаться. Потому что выслушивать женский гомон невозможно, не слушать – тоже нельзя, вдруг что по делу скажут, особенно Фаина Петровна, чтоб её. С ней было всё просто – она постоянно сидела на разных диетах, лишала себя удовольствия съесть то да сё, потом всё же срывалась, набрасывалась на вожделенное и была злая – сначала оттого, что отказывалась (от сладостей, мучного, жареного, мяса), потом оттого, что нарушала табу. А виновный в её терзаниях и страданиях быстро нашёлся, потому что он подчинённый. «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». А ещё потому, что все мужики – козлы, им только стройненьких да молоденьких подавай. А Клочков и на козла-то как следует не тянул, разве что на козлёнка, жертвенного такого. Его распекают, а он бекает.

Пять минут.

Это много или мало? Перед началом работы – мало, потому что тают они, как шоколадки во рту Фаины Петровны. Потому что это обречённые минуты.

Четыре минуты.

Клочков представил своё прибытие на работу, как компьютерную игру-стрелялку. Итак, у него пять жизней, разный набор оружия. Задача квеста – пройти все ужасы, убить всех коллег и начальников (зомби и монстров), сдать отчёт, сохранить нервную систему на уровне не ниже критического. Награда – оклад, премия и отпускные.

Три минуты.

Фантазия заработала. Сначала на экране – предыстория, либретто. Показывается мрачное здание советской постройки, серое, безликое, геометричное, над ним в тёмном небе гремит гром и сверкают молнии. На входе табличка: «Министерство образования и науки N-ской области». Звучит загробный голос из фильмов ужасов: «В одном далёком-далёком Управлении издревле жили чудовища, которых рождал сон разума. Всяк входящий сюда терял человеческий облик, становился злобным существом с пёсьей головой, поедающим других, а потом и себя. Но нашёлся один герой – ну, как герой, геройчик, терпила, который решился выжить в этой обители зла, подстав и унижения, который каждое утро входил в эти врата, проходил все круги, все уровни, все левелы прелестей Министерства образования, и выходил из него потрёпанный, но непобеждённый. И так продолжалось изо дня в день, из года в год, согласно служебному распорядку и должностным инструкциям. Пока не настал этот День. День Отмщения и Гнева…». Enter. Главное действующее лицо – чиновничек в костюмчике. В галстучке. Маленький, как домовёнок Кузя. Так, пять жизней. Из вооружения – служебное удостоверение, портфельчик, в нём – два отчётика, три распоряженьица, десять листиков согласований. Негусто. Легкое вооружение – двадцать «контролек», то есть мелких поручений, за которые надо обязательно отчитаться перед большими монстрами. Из средств защиты – иногда помогают, но слабо – валидол, валерьянка, носовой платок. Итак, клавиши со стрелочками. Входим. На вахте ещё не монстр, а так, подмонстерье, – охранник Георгий. И ведь прекрасно Клочкова знает, но всегда удостоверение требует. Иногда чем монстр мельче, тем он противнее, потому что плох тот монстрёнок, который не мечтает вырасти в нечто большое и жуткое. На ему ксиву в нос! Нейтрализован. Скорчил рожу, на турникете загорелся зелёный, дверцы открылись. Вахтёр тут не главный, лучшее, конечно, впереди. Коридор.

Опасность коридора в том, что из разных дверей может в любую секунду высунуться служащий или служащая и ранить тебя убойной и вонючей туалетной водой, режущим взглядом, коварной сплетней. И точно – рожа Таисьниколавны из отдела по методическому обеспечению учреждений дошкольного образования, на ней тонна косметики, у неё полнеющее тело и патологическая ворчливость. Против неё применяется ложный комплимент «Доброе утро! Вы сегодня прекрасно выглядите!». Пока этой фразой Таисьниколавна парализована, не успевает очухаться и обидеться на слово «сегодня», двигаемся вперёд, контролируя коридоры и экономя боеприпасы. Так, а теперь – монстр-мужик, собственной персоной Самый Главный – Максимгеннадич. С ним ничего не сделаешь, он непобедим, ни одно оружие его не берёт – ни пулемет, ни холера, ни ответственное исполнение поручений. Здесь элемент случайности крайне высок: если он в «нехищном» расположении духа, то не укусит, пройдет мимо, но это ничего, это съест нервно-энергетической силы лишь 5—10%. Но если он злой – то всё, гейм-овер, размажет так, что игру надо будет начинать заново, на следующий день. И самое главное – чтобы столкновение с Максимгеннадичем не окончилось микроинфарктом. Итак, здороваемся и мимо. Минуй нас, как говорится, пуще всех печалей… Прём в рабочий кабинет. Вот тут придётся отбиваться от горгон, ехидн и химер в течение восьми рабочих часов. Продолжаем, заняв оборонительную позицию за столом, спрятавшись за монитором. Появляется нечисть: Фаина Петровна, начальник отдела, увесистая тётя, излучающая массу дурной энергии. Катерина Львовна, ведущий специалист, вечно всем недовольная, в районе сорока пяти лет, норовящая сбросить свои обязанности на коллег, Агния Афанасьевна (Клочков про себя называл её Барто), выходец из учителей младших классов, она относилась ко всем окружающим, кроме начальства, как к неразумным детям, которых надо воспитывать, поучать и контролировать. И Леночка, безобидное и безропотное существо, вполне симпатичное и достаточно юное, непонятно за какие грехи попавшее в эту жуткую Игру. Будь Клочков раскрепощённее, он, может, и завёл бы интрижку, но боялся зорких любопытных коллег, да и не стоило, наверно, оно того. Засмотревшись на секунду на Леночку, Клочков тут же попадает под перекрестный огонь Фаины Петровны и Катерины Львовны, он корчится в муках и окончательно расстаётся с компьютерной жизнью от контрольного звонка в голову от Максимгеннадьича. От Клочкова остаются клочки по закоулочкам, – кровавые отшмётки, галстук, портфельчик, бумажки его отчётов, посвященных контролю в сфере образования, – всё это разбросано по кабинету, его стол – дымящиеся головёшки – уже непригоден для мониторинга педагогической деятельности в отдельно взятом субъекте РФ. Не удалось выжить. В следующий раз, может, больше повезёт.

Две минуты.

Одна.

– Как у нас жарко!

С этими словами, вместо «здрасте», вошла Фаина Петровна. Она всегда входила с этими словами. День начался.

И однажды начавшись, этот день не заканчивался. Он был бесконечен – каждую неделю, каждый месяц, каждый год. День Клочкова был колесом, в котором ехала одна и та же маршрутка №56. В ней звучала одна и та же радиостанция со старыми песнями о главном, это было ретро 80-х и 90-х. Эти песни проигрывались вновь и вновь, и завтра они будут, и послезавтра, будут те же лица пассажиров. И, конечно, коллеги по работе, которые служили в управлении со времен палеолита и будут гонять свои чаи и обсуждать всё подряд до своей пенсии, после пенсии и даже после ядерной войны, которая вряд ли помешает привычной деятельности регионального министерства образования.