Читать книгу Дикая весна - Монс Каллентофт - Страница 13

Свен Шёман не мог заснуть – в комнате было слишком жарко, – так что он поднялся, не включая света, на цыпочках пробрался по дому, по скрипучему полу, в кухню и сделал себе бутерброд из домашнего хлеба, испеченного женой.

А затем он поступил так, как поступал уже тысячу раз.

Спустился по лестнице в подвал своей виллы, зашел в столярную мастерскую, стены которой были звукоизолированы старыми упаковками от яиц. Бутерброд он съел, стоя у токарного станка, не в силах заставить себя запустить его, тем более взять в руки одну из заготовок, над которыми сейчас работает.

И вот теперь он сидит на табуретке возле станка и своих инструментов, ощущая все одиночество этого помещения, думая о тех чашах, которые он выточил и которые обрели новые дома благодаря магазинчику народных промыслов на Тредгордсгатан.

В его городе взорвалась бомба.

Кто мог себе представить, что такое возможно? Но теперь это случилось. Две девочки убиты, и когда все носятся туда-сюда, когда общественность охвачена коллективной паникой, он стоит среди всего этого, как древняя сосна, которую ни один ураган не в силах сломать.

Малин.

В отношении нее он не уверен. Ей удается продержаться без алкоголя, и у них с Туве вроде бы снова наладились отношения. А вот с Янне?..

«Я не жалею, что заставил ее отправиться в реабилитационный центр, хотя в каком-то смысле ощущаю, что она никогда больше не сможет мне доверять, словно раньше она считала само собой разумеющимся, что я всегда прислушаюсь к ее воле, как бы там ни было.

Она управляла машиной в нетрезвом виде.

Приходила на работу пьяная.

Все это чуть не принесло ей крупные неприятности, и кто-то другой мог пострадать. Ни того, ни другого я просто не мог допустить.

А теперь еще ее мать… Помню, что происходило со мной, когда умерла моя мама. Как будто у меня отняли чувство защищенности, я почувствовал, что наконец-то стал взрослым, что теперь свободен от страха потерять ее.

Я горевал, но прежде всего я рос. Она прожила большую жизнь, дожила до преклонных лет, ее любовь я могу ощущать и сегодня. Но тогда у меня возникло чувство, будто во мне образовалась дыра, которая никогда не заполнится.

Малин балансирует на тонком канате. Все что угодно может заставить ее оступиться и сорваться в темноту. Но Малин – человек, а нам, людям, нужно уметь справляться именно с этой задачей – быть людьми».

* * *

Маленькие беззащитные люди.

Убить каждого, кто поднимет на них руку.

Убить.

Юхан Якобсон смотрит на своих детей, спящих в детской на первом этаже дома. Он наконец-то дает волю чувствам, не испытывая ни малейшего стыда.

Его дети почти ровесники девочкам, погибшим сегодня на площади. Невероятно. Но вместе с тем все это реально.

И Малин.

Малин, которая как раз в тот день хоронила мать. Кажется, это взрыв каким-то противоречивым образом помог ей собраться и выпрямиться. Она словно стала плотнее, отчетливее – происшедшее помогло ей справиться со своей бедой, выжить.

Юхан закрывает дверь в комнату детей.

Стоит в темной прихожей.

Кто бы ни был виновен в этом взрыве, мы должны задержать его или ее. Или их.

«Здесь проходит водораздел, – думает он. – Тот, кот совершает насилие по отношению к детям, нарушает наш общий человеческий контракт, и после этого контракт уже невозможно восстановить. Эти люди утратили право принадлежать к человеческому сообществу.

Почему люди идут в полицию? Почему я сам стал полицейским?

Всем известно, что я вовсе не такой мачо, как Вальдемар. И как Бёрье, кстати.

Но я люблю тонкую работу. Разобрать по косточкам людей и события. Покопаться в истории человеческой жизни. Увидеть закономерности, приведшие их к определенной точке в их жизни.

И четкость. Во всяком случае, в таких делах, как это. Потому что, если отбросить покровы, конфликт обнажается и становится предельно простым. Я – против тех, кто делает детям больно. Белое против черного. Все проще простого».

* * *

Бёрье Сверд спит.

Спит и Вальдемар Экенберг.

Они спят каждый на своей небольшой вилле, и их безмятежное дыхание объединяет их.

В постели у Бёрье спят его овчарки. Теперь он разрешает им забираться в кровать, с ними ему не так одиноко по ночам, и он замечает, что они тоже чувствуют себя более уверенно. И ему самому спокойнее от чуткого присутствия собак. Как будто они в состоянии не подпустить зло.

Бёрье сходил на службу в Домский собор – один из двухсот тысяч пятисот жителей города, пришедших туда. Стоя в самом конце, он смотрел на спины сидящих на церковных скамьях, видел мягкий, но мощный свет, освещающий лик Христа на алтаре, а лампады на стене заставляли камни петь, требовали чего-то от собравшихся, требовали справиться со страхом и паникой – об этом говорил и епископ.

«В такой момент особенно важно объединиться. Ни на кого не указывать пальцем, проявлять терпимость и не позволять страху руководить нашими поступками и нашим выбором. С верой в доброе начало в человеке мы победим зло!»

Тут Бёрье невольно фыркнул. Чем вера помогла Анне? Победила ли она злую болезнь?

Нет, конечно же.

Но почти до самого конца у нее была полноценная жизнь. Ей было тяжело и больно, однако каждый день он видел в ней неукротимую силу, желание жить и, возможно, веру в доброе начало в человеке.

Стоя в церкви, он думал о Малин.

Казалось, ее мучает, по сути, то же самое, что и Анну. И точно так же она борется, пытаясь видеть хорошее, в то время как могучая темная сила в любой момент грозит утащить ее на дно. «Но ведь именно тогда, – подумал он, – когда жизнь выстраивается вдоль такой четкой линии, нам становится особенно очевидна суть бытия, и мы в состоянии понять, что эти основополагающие противоречия и есть божий замысел».

«Но здесь, в этой церкви, – продолжал он рассуждать, – мы пытаемся совместными усилиями убедить самих себя в том, что противоречий не существует, что бы там ни говорил пастор. В трудные времена мы ищем утешения, в остальное же время нам плевать».

Он вышел из церкви до конца службы. Почувствовал, как кончился весь кислород, как пламя свечей потянулось за ним. Домой шел пешком, ибо стоял теплый весенний вечер. И Бёрье думал, что ему хочется домой, к простой и понятной собачьей любви…

* * *

Вальдемар Экенберг спит, обняв жену. Она лежит без сна и смотрит на него, восхищаясь его твердостью, способностью никогда не сдаваться. Ее не беспокоит его склонность к расизму и упрощениям. У него наверняка есть на это причины. Он заботится о ней и всегда заботился. Они проживут на одну его зарплату, если понадобится. Ей никогда не нравилась работа в «Рекс компонентс» – сидеть целыми днями и заносить данные в компьютер. С другой стороны, ей нравилось чувствовать себя нужной. Но Вальдемару, кажется, даже нравится, что она не работает, потому что тогда все домашние дела делаются идеально и каждый вечер на столе полноценный ужин.

Вальдемар заботится о своих.

О своих коллегах.

О Бёрье, Юхане, Свене. О Малин. Сегодня за ужином он сказал, что волнуется за нее. Вдруг она снова начнет пить после смерти матери? «Но она, похоже, держит ситуацию под контролем, правда?» – спросил он, словно его жена могла это знать. Однако одно она знала точно: как бы мы ни старались помочь человеку, в конечном итоге он сам должен справиться со своими демонами.

И кто знает, какие кошмарные сны преследуют на самом деле эту Малин?

* * *

Зак сидит за компьютером в кухне. Он только что проснулся и не смог снова заснуть. Находит в недрах компьютера фотографию своего внука, живущего в Канаде. Мальчика зовут Пер, родители зовут его Пелле, и Зак переживает, что видел его всего несколько раз.

Из спальни доносится храп жены, и этот звук дает Заку чувство покоя, однако он все равно не в состоянии заснуть.

Проклятие, какой ужас – эти девочки на площади…

Что бы он сделал, случись такое с его Пелле?

Он бы выкурил тех негодяев, которые это сделали, из их нор.

Однако он знает, что лишенная четкого плана агрессия в подобных делах лишена смысла. Они должны вести себя методично, не позволять ненависти или злости ослеплять себя.

Зак снова смотрит на фотографию внука.

Вот он делает свои первые шаги в цветущем саду его сына Мартина…

Проклятие.

Он знает, что может нажать посильнее, если потребуется.

«Иди к черту», – думает Зак, видя перед собой монстра в человеческом обличье.