Читать книгу Лисье время - Надежда Гарнык - Страница 4

Всю зиму (если не было морозно) и всю весну навещала Татьяна Михайловна своих «деточек». Иноходью, почти как у её подопечных, она бродила потерянная по пустующей звероферме и мучилась, почему её не поставили в известность о том, что тушки не сожгли, а закопали. Наверняка её учитель, её наставник, укативший в Москву, знал об этом. Чем чаще Татьяна Михайловна вспоминала их последнюю встречу в больнице, тем больше она убеждалась: он знал, знал. Но что можно ждать от семидесятилетнего старика, который обеспокоен операцией, своей жизнью, в конце концов, своим дряхлеющим сердцем, к которому он постоянно прислушивался, замирая в перерывах между рыданиями. Но обида не проходила. «В конце концов, – пыталась оправдать руководство зверосовхоза Татьяна Михайловна, – я научный руководитель эксперимента, а не рядовой сотрудник зверофермы, мои лисы пока что живы». Татьяна Михайловна оправдывала сокрытие ям Беккари ещё и тем, что город боялся паники. Начались бы выступления, митинги – они и так не кончаются на Лисьей горе. Все теперь митингуют. То против одного, то за другое… Да что там говорить: из-за голодных лис тоже на митинг выходили, но толку от этого не было… А заражений пушнорядцы боятся. Когда-то давно случился мор среди живности, так город закрывали на карантин. Вонючие барсуки тогда принесли заразу в город…

Татьяна Михайловна до сих пор не привыкла к странному состоянию одиночества. Шутка ли – две станции стоят пустые, скоро на них начнут устанавливать шведы для глупых норок. Ей припоминались лай, скуление, урчание, такие характерные для её милых лис на таких родных, а сейчас разорённых зверостанциях. Тишина давила с декабря. Но протяжное повизгивание и «плачущие» голоса всё-таки как будто раздавались откуда-то со стороны. Или эти звуки шумели у Татьяны Михайловны в голове? Или это ветер доносил звуки с героически пережившей зиму экспериментальной фермы? Но нет! У экспериментальных лис тявканье в нижнем регистре, они и лают глухо, не звонко. Татьяна Михайловна к концу мая ничего не могла утверждать наверняка. Вадим вёл себя всё скрытнее, последний раз он не хотел пускать Татьяну Михайловну на ферму. Потом сменил вдруг гнев на милость. Делать нечего, он сейчас на ферме полновластный хозяин над настоящим сокровищем. Только бы не обидел лис, не накормил чем-нибудь не тем, не подсунул не тех препаратов. В щель приоткрытой двери сторожки Татьяна Михайловна заметила баночки с порошками и спиртовку. Раньше об этом голова не болела, вредительства даже в страшном сне никто не мог представить. Но теперь Татьяна Михайловна подозревала Вадима. Человек то же животное. Пока всё хорошо и спокойно – это человек. Он будет стараться жить ещё лучше, ну, может начать выхваляться: насолить соседу превосходством – новой шубой, новой машиной, новыми финскими сапогами, туром в Болгарию – что может быть приятнее для мещанства. Но стоит человеку попасть в экстремальные условия или просто в сложные: без денег, работы, еды и самое ужасное – без определённости, тут же начнётся обыкновенный естественный отбор – выживет сильнейший. Что сейчас делается в искажённом водкой сознании бывшего зоотехника, работающего в настоящий момент на унизительной ставке сторожа? Он уже получеловек, вымотанный за полгода бессменного пребывания бок о бок с лисами, в нём нет сострадания ни к животным, ни к людям и – самое опасное! – нет сожаления о почти загубленном общем деле, эксперименте, в котором, между прочим, Вадим почти со дня основания. Нет желания облегчить лисам эти месяцы, когда они оказались никому не нужны. А кстати, впервые задумалась Татьяна Михайловна: как Вадим вообще очутился у них на ферме, как они познакомились, как он стал её правой рукой? Нет. Что-то совсем забылось то счастливое сытое время, совсем ничего не вспоминалось. Татьяна Михайловна чётко помнила, что начинала работать одна, а потом уже появилась бригада. Сначала племенных лис и было-то всего два вольера…

Татьяна Михайловна свято верила: трудности временные, летом отстроят новую ферму, отдельную, а в пустующее зверохозяйство заселят не глупых норок, а постепенно молодняк, купленный на дружественных фермах из средней полосы России. Прибыль фабрики была бешеная, правда, и цены повышаются с каждым днём, всё съедает инфляция, хорошо, что экспорт в валюте. Ещё Татьяна Михайловна обижалась: она устаёт в лаборатории на фабрике, но, наплевав на самочувствие, приходится ползти вечером на ферму. А этот Вадим ещё и не пускает теперь часто. Лицемерная, непрошибаемая дикая душа вылезла наружу, чуть только стало хуже. Такова участь большинства охранников, надзирателей, сторожей – в какой-то момент они не устоят и начнут, выражаясь милицейским языком, «злоупотреблять данной им властью», пусть маленькой, пусть ерундовой, но властью! Эта мысль вызревала в Татьяне Михайловне всю зиму, а весной, под щебет птиц, под таяние снега и любование первоцветами, превратилась в навязчивую идею.

В выходные Татьяна Михайловна пыталась найти могильник. И нашла. Две резвые лайки с остервенением понеслись на неё, но Татьяна Михайловна моментально достала из сумки пакет, вскрыла его и высыпала порошок вокруг себя, выставила вперёд палку-посох, взятую специально для защиты. Лайки остановились, потянули ноздрями воздух, отпрянули от Татьяны Михайловны. Тогда пушная фея достала такой же второй пакетик и, пока отступала назад, распыляла его за собой. Собаки какое-то время выцеливали Татьяну Михайловну цепким, хищным, но озадаченным и напуганным взглядом и, развернувшись, бросились к сторожке. Сторож даже не показался, может, он спал, уже вечерело, а может, махнул на всё рукой – пусть загрызут, пусть, не до того сейчас – по радио трансляция таких интересных передач: антенна высовывалась прямо из окна. Вот так закончилась экскурсия на могильник. Но сделан он и вправду был по науке и уже покрывался травкой. Ну хоть могильник в порядке, нельзя было, что ли, поставить в известность. Все на работе врут, недоговаривают, что-то скрывают. Начальство нервное, угрюмое и почему-то держит завлабораторией за первого врага и возмутителя спокойствия.

Татьяна Михайловна не привыкла к такому отношению. За полгода она превратилась в истощённую немолодую женщину, похудела, мало спала, на работе ни с кем не общалась, перестала чаёвничать с коллегами, боялась разговаривать просто так, без дела. После работы иногда задерживалась. День удлинялся, можно было навещать «деточек» позже, тем более что сумерки – начало не только их дня, но и настоящей жизни пушной феи. Иногда ей начинало казаться, что она тоже лиса. Татьяна Михайловна отгоняла от себя эти странные фантазии, проходя мимо пустой зверофермы, дальше, дальше, мимо аварийной трубы отопления, спасшей лисам зимой жизнь. Вперёд! Туда, где ещё теплилась на волоске лисья жизнь! Всю зиму у лис не брали анализы, не кололи вакцины, календарь прививок был нарушен. А гельминты! Дегельминтизация не проводилась полгода! В этот раз лисы забились в свои домики и скулили оттуда, старые лисы кидались на сетку вольеров и лаяли на свою «попечительницу» с осуждением, протягивая: «А-а-а-а, а-а-а-а, это ты… эх ты…» Лисы не забыли, как она открывала им пасти, состригала волосы (для изучения и анализа), поила водой странного вкуса, осматривала пальцы на лапах – во всяком случае, Татьяне Михайловне так казалось… И сейчас она заметила: от голода и предчувствия беды подопечные обезумели и, кажется, не узнали её, свою «прародительницу»! Как бы там ни было, какие бы времена ни текли, но природа торжествует весной: почти все нерассаженные пары обзавелись питомцами, тройкой-парочкой против обычных четырёх-пяти. Подросшие щенки носились по вольерам, покусывая друг друга, они были голодны, но тяга к игре, как и к жизни, у щенков сильнее голода. Татьяна Михайловна от горя даже не обратила внимания на их окрас, да и зачем… «К осени окрас поменяется, а может, и к августу, но у молодняка линька задержится», – впервые в жизни как-то несвязно рассуждала Татьяна Михайловна, добрая, ставшая от невзгод полубезумной пушная фея. Она плелась к самой любимой, самой просторной клетке ценнейшего экземпляра – молодого самца серебристо-чёрной канадской лисицы. От былого величия щенка, приобретённого в прошедшем августе, не осталось и следа, хотя масть чувствовалась, волос по-прежнему был очень длинный. Теперь это был одичавший, грустнейший из-за пропущенного гона, очень незлобивый и какой-то странный лис, он выполз из своего домика навстречу Татьяне Михайловне и зарычал:

– Ути, ути-ур-р-р. – Странные звуки для молодого самца.

– Ничего нельзя сделать, дорогой мой. Ничего нельзя.

Лиса запротестовала, загавкала, заголосила: «Мо-ожно», или Татьяне Михайловне это показалось?

– Можно, только осторожно? – усмехнулась Татьяна Михайловна. – Эх, Канадец, Канадец, такие деньги за тебя заплачены, и вот результат… Впрочем, теперь это уже совсем небольшие деньги, совсем маленькие деньги. – Татьяна Михайловна просунула в сетку вольера палец, и Канадец стал его лизать. – Да я сама в клетку сяду. Что я без вас? И дело, понимаешь ты, Канадец, дело не доведено до конца. Дело всей жизни! Целый шкаф монографий и коллективных научных трудов, и всё о вас, об эксперименте. Но ты, конечно, подрос, просто вымахал, – пригляделась Татьяна Михайловна к лису. – Да ты гигант, товарищ четыреста семьдесят седьмой. – Татьяна Михайловна стала искать в сумке очечник, чтобы рассмотреть лиса, но он скрылся в домике. – Уполз! А почему трафарет не висит на клетке? – На каждом вольере по инструкции всегда и во все времена висела табличка, куда заносились данные зверя: вес, рост по холке, год рождения.

Татьяна Михайловна осмотрела фасад соседнего вольера с парой бастард и одним щенком, но и там не было трафарета. Она побежала к Вадиму. И почему он сегодня так молчалив и пустил её на обход одну? Обыкновенно-то сопровождал, как и положено по инструкции. И не пьяный вроде бы…

– Вадим! Что это значит?! Мы перепутаем лис! Почему щенки не вписаны в таблички?

– Потому что трафаретов нет, – отбрехнулся Вадим, зевая.

– А почему нет? – возмутилась Татьяна Михайловна.

– А потому что – нет, – закривлялся Вадим, расставив руки и вышагивая, как заправский посетитель пивной перед дракой.

– Вадим! Да что с тобой?

– Да какая теперь разница, – отозвался Вадим, он больше не кривлялся. – Кирдык нашим лисятам.

– Но ты сторож или нет! Объясни!

– Ничего я объяснять не буду! – закричал Вадим.

– Но трафареты – собственность общественная.

– Да что вы! – заржал в голос Вадим. – Это поэтому (тут Вадим назвал имя пушного отца, которое вообще никто никогда раньше всуе не упоминал) он контейнер меха в Москву переправил. Для общественной нашей собственности, да?

– Тише ты! Лис не пугай. Они и так нервные, вздрагивают от любого звука.

– Уходите, Татьяна Михайловна! Вы больше не работаете в химлаборатории!

– Как не работаю? Я только что оттуда.

– Ой, – опомнился Вадим и прищурился, как обычно щурился, готовясь вколоть животному укол, – извините, мне сказали по секрету. Сегодня пятница, так? – Вадим задал любимый вопрос всех алкашей, он окончательно спился за это время, покраснел, хуже Кузьмина.

«А ведь дочь не хоронил, и жена у него милая, у Виталика его вообще с Зоечкой роман…» – Татьяна Михайловна даже думала по-старомодному. Трезвый Вадим выглядел страшнее пьяного. Татьяна Михайловна почувствовала, что от него веет смертью, сыростью, хотя погода была не по сезону жаркая, лицо обдавал тёплый ласковый, как Канадец, ветерок. Вадим совсем опустился, отёк, ходил алкогольной артритной походкой, вспухшие от пародонтоза дёсны зияли пустотами. «Зубы стал терять», – сочувственно подумала Татьяна Михайловна.

– Да. Сегодня пятница, тридцать первое.

– Ну вот и славненько. А завтра, значит, первое июня, суббота?

– Да, именно.

– А значит, в понедельник, третьего, вы придёте, вам две недели дадут досидеть, но предупредят: шарашке вашей, то есть лаборатории, – всё, капут. Рассчитают и ручкой помашут. Хотя нет… Другие должности выделят. Вы же учёный. – Вадим поморщился. – Как раз за эти две недели решат, ху из ху, то есть кто есть кто в античном мире. – И Вадим захрипел, вроде как засмеялся. Совершенно лисьи звуки, с завываниями, шумно вдыхая воздух. «С волками жить – по-волчьи выть, с лисами жить – по-лисьи тявкать», – перефразировала Татьяна Михайловна известную поговорку.

– Как это – капут, что ты несёшь, Вадим?

– Да не бойтесь, вас оставят, наставницей или кем-то ещё. А вот я – всё. Пух! А я и рад. Рад! Всю зиму так боялся, воют эти ваши тушки-душки.

– Откуда воют? – Татьяна Михайловна задала вопрос по инерции, не задумываясь. Она привыкла за май к этим странным разговорам. Она и сама теперь не была ни в чём уверена.

– Так оттуда и воют. – Вадим указал рукой в порванной в нескольких местах телогрейке назад, в сторону пустой лисьей фермы, проткнул большим пальцем воздух вниз, насквозь.

– Но слушай, Вадим: тут же никого не хоронили?

– А забой? Забыли? Без отдыха, в три смены. Ой, извиняйте, вас тут тогда не было. Вы чёрным делом не занимаетесь, вы всё по лабораториям сидите, то печень изучаете, то селезёнку, то срезы с мозгов делаете, а то и ножики сами затачиваете до полмикрон… А голоса, если вам угодно, оттуда тоже могли. – И Вадим теперь потыкал воздух большим пальцем вверх.

– Вадим! Как фабрика будет без исследования? Как, скажи мне?

– Да так. На всякие там чумки, язвы и бешенство норок на месте будут выбраковывать, без ваших микроскопов. Технологии по пушнине отработаны. На кой чёрт вы нужны. Сейчас время экономии. Лишние рты со-кра-тят.

– Но почему ты злорадствуешь?

– Я? Ну что вы! Я не злорадствую. Жизнь идёт, времена меняются. Начну жизнь заново, брошу пить – это прежде всего, а там подумаю.

– Ну и прекрасно. Вид у тебя, Вадим, неважнецкий, усталый вид, – мягко сказала Татьяна Михайловна, чтобы, не дай бог, не обидеть бывшего коллегу, склонного, как оказалось, к рефлексии и самокопанию.

– Я ещё повоюю! Я ещё покажу! Да меня теперь в сторожа-то куда хошь возьмут. Жена договорилась на хлебозаводе…

– Тебя что, отсюда увольняют, Вадим? – испуганно перебила Татьяна Михайловна. – А с лисами-то что? Не знаешь?

– Не знаю, вам только о лисах и есть дело. А до меня – не-ет, а мы с вами пятнадцать ле-ет, – огрызался Вадим. – Да не волнуйтесь, с завтрашнего дня будут сыты.

– То есть? Корм вернут с первого июня? Странно. Последний месяц первого полугодия. Или теперь поквартально будут корм выделять? Да. Наверное, решили поквартально. А почему меня не поставили в известность?

– Поставят, поставят. Не беспокойтесь. И обязательно теперь поквартально. Именно так, – эхом передразнивал Вадим.

– Серьёзный опытный зоотехник, Вадим Витальич, а разговариваешь как ребёнок.

Но Вадим молчал, уставившись куда-то вдаль, в горизонт. Больше в тот роковой день Татьяна Михайловна ничего добиться от Вадима не смогла.