Читать книгу Лисье время - Надежда Гарнык - Страница 5

Было не поздно, когда Татьяна Михайловна вернулась домой. Ещё не стемнело, солнце пока что выглядывало из-за дальнего леса; небо разделилось пополам: там, где солнце, ещё безоблачно, а над городом ползли слоистые облака, они казались стальными, а подступая к полю – чёрно-серебристыми, затягивали розово-платиновое, как шкурка крашеной лисы, чистое небо. Погода портится, поняла Татьяна Михайловна, но ветер дул тёплый, усыпляя, успокаивая, как когда-то голос Вадима усыплял лис перед вакцинацией или приёмом препаратов.

Татьяна Михайловна чуяла недоброе. Дома её ждали Зо и её друзья-одноклассники.

– Мам! Вот Зинов хочет тебе что-то сказать.

Виталик Зинов постоянно ссорился последнее время с матерью, Татьяне Михайловне рассказывали соседи. Но пушной фее было не до ссор и семейных разборок. Виталик нравился Татьяне Михайловне, она рада была, что он – друг её дочери, а не Юра Бабаец, который сейчас сидит в углу и тяжело, с прищуром, посматривает на конкурента. Юрик тоже влюблён в её дочь. Всё-таки у Виталика приличная семья, не то что Бабаец – безотцовщина, всегда думала Татьяна Михайловна. И только сегодня до неё вдруг дошло, что её дочь тоже безотцовщина, если не знать всей ситуации. Но пушная фея отогнала эти неприятные мысли.

Юра Бабаец уже год как не учился в школе. Он ушёл после восьмого, в основном занимался спортом – вольной борьбой и подкачивался в подвале – таскал железо, тогда это вызывало удивление. Формально Бабаец числился на фабрике такелажником. Но часто «болел» или выезжал на соревнования, где входил в десятку сильнейших юниоров.

Татьяна Михайловна была в курсе всех мальчиков Зо. Мальчики её дочь баловали вниманием класса с третьего, не то что Татьяну Михайловну в юности.

– Сейчас пойду чайку подогрею.

– Да мы уже всё согрели тебе, мам. – Зо указала на сервированный столик на колёсиках – и Татьяна Михайловна, и Зо хорошо готовили, особенно Зо. Но Татьяна Михайловна ещё любила убираться, Зо же ненавидела.

Татьяна Михайловна с тоской подумала, что придётся потом катить столик на кухню и мыть посуду, а ей бы достаточно одной чашки, без этих тарелок, ножей.

– Ты пей чай, мам. Только что подогрели.

– А вы?

Все стали уверять, что только что, буквально только что попили и посуду помыли. Странно, удивилась Татьяна Михайловна, не к добру.

Тут, в комнате, развалилась на кресле дочь ветеринара Карповской – Стелла. Шикарные, как и у матери, кудри разбегались по плечам, спадали на грудь. Сидела скромно за столом комсорг и общественница Галя Клайда, увлекающаяся шитьём, ходила от серванта до занавесок, сунув руки в модные штаны-бананы, и самая близкая подружка Зо – Света Рябкова. Ещё сидела, как всегда внимательно поглядывая мышиными глазками-бусинками из-под очков, отличница Инна Вишневская. Девочек Татьяна Михайловна знала всех, а вот из мальчиков никого больше не знала в лицо. Может быть, тот чернявый – Чернявский, друг Стеллы, а тот пучеглазый – Пахомов, друг Чернявского… Наверное, так.

Татьяна Михайловна пила чай, хрустела горячими бутербродами с колбасным тминным сыром – на кухне у них стоял гриль-решётка, Зо всегда и всем делала такие бутерброды. Все восхищались, ни у кого не было такого гриля, это Татьяна Михайловна привезла из командировки, ей подарили на конференции.

– Ну что, ребята, что вы хотите сказать? Завтра лето, последнее ваше беззаботное лето. Через год разлетитесь-разбежитесь…

Татьяна Михайловна хотела ещё прибавить, что не надо искать простых решений, что все дороги открыты, но надо выбрать одну, свою, но опомнилась: во-первых, время непонятное, зыбкое, что дальше будет, неясно, да и что портить детям настроение – целый год до выпускных экзаменов. Счастливые, а не понимают, подумала она.

– Тут такое дело, – подошёл к креслу Татьяны Михайловны Виталик Зинов. – Короче, я подслушал разговор… можно я присяду на пуфик, напротив вас?

– Конечно, садись. И вообще: что ты, Света, ходишь, как голодный лис в вольере? Присаживайся! Мальчики могут на диван, со Стеллой.

Татьяну Михайловну забила дрожь, когда все, кто стоял, сесть отказались. У неё зазвенела ложка в чашке – от волнения пошёл озноб и мандраж.

– Вы не волнуйтесь, Татьяна Михайловна, только не волнуйтесь. Может, ещё всё обойдётся. Но, понимаете, папа звонил маме и сказал, что его рассчитали, завтра утром он переводится на другую работу, и чтобы ждали мы его с деньгами. Тогда мама спросила: это расчёт за май, ну, за майскую работу? А папа что-то ей ответил…

– Наверное, что за май уже заплатили?

– Именно. Вам тоже заплатили?

– Конечно. По двадцать пятым числам зарплату платят, а по пятым – аванс.

– И тогда он маме сказал что-то, я, конечно, не слышал, у нас только в большой комнате телефон, но вроде по разговору понял: лис наших под утро должны увезти на затравочную станцию, к лайкам и гончим. Я подумал, что не понял. Тогда Пахомов…

– Да я, у меня там отец знает кой-кого, он загонщик, больше по гончим, но и по норным[21] тоже, по мелочи разной, – отозвался Пахомов.

– Лёш, расскажи ты.

– В общем, заказов много уже сейчас на охоту к осени, – сказал Лёша Пахомов, выпучивая ещё больше глаза. – Иностранцы в том году были, в этом году из Германии приедут, но неважно. В общем, собак разводят со страшной силой, и наших лис решили отдать туда.

– В вольеры для притравочных животных? – спросила Зо (для мамы спросила).

– Угу. Под утро перевозить начнут, чтобы к девяти всё шито-крыто. И никто не услышит, никто не узнает, станция-то за лесом.

– Не за лесом, а за подлеском, – поправил Виталик.

Татьяна Михайловна сидела и молчала. Она давно подозревала, что к этому всё идёт.

– Мама! Ну что ты молчишь?

– А как же, Виталик… Я сейчас разговаривала с твоим отцом. Он сказал: новые сокращения, а он сторожем на хлебозавод…

– Да? – удивился Виталик. – Нам с мамой он такого не говорил. Маме он точно сказал, что переводят его.

– А разве мама на хлебозаводе не договаривалась насчёт Вадима Виталича?

– Так мама там больше не работает, уже две недели как…

– Странно… – растерялась Татьяна Михайловна. – Вообще-то это подсудное дело, воровство государственной собственности.

– Дело в том, – это сказала Стелла Карповская, – мама как-то сказала, что по документам все лисы были забиты ещё осенью. Просто ваших не тронули в жизни, а на бумаге они забиты ещё прошлым годом.

– И Канадец прошлым годом? – возмутилась Татьяна Михайловна. – Его в августе только купили!

– Не знаю, Татьяна Михайловна, не плачьте, пожалуйста, мы сейчас пойдём туда и всех лис выпустим.

«Какие всё-таки у Стеллочки шикарные курчавые волосы, густые, целая грива, – подумалось почему-то Татьяне Михайловне, – вот она закалывает их на затылке, тёмные пряди, завитушки обрамляют её белое, бледное и кукольное, как и у матери, лицо. А как смотрит на неё тот долговязый умный мальчик. Он влюблён, это точно Чернявский, это он».

– Как выпустите? Там щенки. Они не смогут, они плохо питаются, их сожрут в лесу. Это же клеточные гибриды.

– Мама! Ты предлагаешь держать их в невольниках на затравке? Они же там от страха с ума сойдут. Их там сожрут в итоге.

– Но только постепенно, – проговорил кто-то.

Татьяна Михайловна как бы помешалась, она подняла на дочь своё лицо, крупный массивный нос в капельках пота, небольшие карие глаза с поволокой испуга и неизбежности:

– И Канадца?

– Ну мам. Всех!

– А Канадца?

– Мама. Без разницы, канадец или японец. Им всё равно.

– Да, – подтвердил Зинов. – Фабрика переключается на норок окончательно и бесповоротно.

– Не может быть!

– Пушнина от охотников как принималась, так и будет приниматься, клеточных лис просто не станет, – сказал Пахомов.

– То есть, – Татьяна Михайловна заговаривалась, – вот белок приносят, привозят, сдают, и теперь лис так же, как белок, да?

– Да, мама.

– А Канадец ваш порченый, с номерком, его только на шапку, – уверенно, как и всегда, сказала Галя Клайда.

– И… и что теперь делать?

– Татьяна Михайловна, мы собираемся выпустить их, я вам говорил.

– Да, мам. Может, таблетку?

– Да, Зоечка, принеси, лисёнок.

Татьяна Михайловна выпила таблетку, потом, шатаясь, поднялась, прошла на кухню:

– Я чайник подогреть. Да сядьте вы, что как на похоронах?

Все стояли молча, даже Зинов встал. Все молчали. И никто не садился.

Татьяна Михайловна вернулась с чайником и банкой растворимого бразильского, дефицитного кофе:

– Не хотите?

Все обрадовались и сказали, что хотят. Расселись наконец. Зо притащила кувшинчик:

– Я молоко сухое развела.

– Без комков?

– Совсем без комков!

Сахара хватило не всем.

– Зой! Ты что, не отоварила талоны на лето?

– Пока нет, мам. Ещё весна пока. – Зо посмотрела на наручные модные электронные японские часики, которые мама привезла из командировки. – Ещё два часа и одна минута весны.

– И как вы собираетесь их выпустить? – спокойно и вдумчиво, с обычной своей несколько учительской интонацией спросила Татьяна Михайловна.

– Просто откроем вольеры, – сказал Зинов.

– А ключи?

– Пока папа будет спать, я у него ключи позаимствую, как в книжке «Чиполлино».

– Опасно. Проснётся.

– Татьяна Михайловна, он спит как убитый.

– Откуда ты знаешь?

– Я с ним ночевал иногда.

– На ферме?

– Да. Он запирается на ночь, но ключи от домика у меня есть, папа сам дал, на всякий случай.

– Значит, вам надо сначала открыть домик, чтобы сторож не проснулся, дальше достать у него ключи. А может, он их в надёжном месте держит.

– Нет. Ключи на крючке на стене висят. Он специально эти крючки повбивал и номера клеток написал. Бумажки вешает на крючки, чтоб не перепутать, кого кормил, кого ещё нет. А ключ вешает, в зависимости от того, какое число: тридцать первый крючок – дальний от него. Да его и вообще как будто нет. Он с ноля часов как бы и не на работе.

– Всё равно может проснуться.

– Он дома, когда не его смена, тоже крепко спит. Напьётся и спит.

– Так он последние полгода только там, на станции, на ферме!

– Мам! А у тебя ключей от клеток разве нет? – спросила Зо. – Тогда бы нам не надо было в домик заходить.

– Тогда бы он проснулся, взял ружьё и всех вас перестрелял. Вот что было бы, если в домик не заходить, – сказала Татьяна Михайловна.

– Мама! Ключи-то у тебя были. Я помню.

– Были. Но забрали у меня ещё в ноябре.

– И где эти ключи?

– Не знаю. Забрали, и всё.

– Кто забрал?

– Начальство. Местком.

– Значит, у папы возьмём, – кивнул Зинов. – Но перестрелять с перепугу может.

– Он обязательно проснётся. И потом – сигнализация же! – опомнилась Татьяна Михайловна.

– Сигнализацию уже отключили, – подал голос Пахомов.

– Кузьмин Виталиному бате пива притащил бидон, заодно… отключил. Звонил сюда, перед тем как вы подошли.

– Ой, Дима! Я тебя и не видела.

Дима был сыном проводника, с которым Татьяна Михайловна передавала оказии. Дима Краснобаев, вылитый отец. Татьяна Михайловна занималась с ним, чтобы он смог в девятый пройти.

– Да. Я аквариум в соседней комнате Зойке чистил. Я тихо сюда зашёл, прокрался, – улыбнулся Краснобаев. – Это кофе? Можно кофе?

– Получается целый заговор. Но как так, Дима, Кузьмин отключил? Там каждый вольер тоже под сигнализацией.

– Вы думаете, он просто так всю весну к папе ходил? Кузьмин, дядя Серёга, он тоже за нас. А вольеры ваши – ерундовина, я сам там кусачками перекушу.

– Но сигнал идёт в центр, к норкам, от каждого вольера. Там, наверное, уже знают…

– Да пусть идёт, – сказал Виталик. – Кузьмин в центральном щитке покопался.

– Мы на ферму зайдём тихо, – сказала Зо. – Ключи возьмём, отпирать станем.

– Я кусачками сигнализацию перекушу, чтобы Кузьмина не подставить. А если вдруг Кузьмин не справился, да и пусть им сигнал идёт. Мы всё равно успеем.

– Да. Верно. Успеете, – согласилась Татьяна Михайловна.

– Пока сторожа прибегут… Главное – ключи не перепутать, какой от какого вольера, – впервые подал голос Бабаец.

– Да. А то двери придётся топором рубить, – сказал Пахомов. – Я топорик беру и ножовку, на всякий пожарный.

– Аккуратней! – предупредила Татьяна Михайловна.

– У меня рукавицы специальные, диэлектрические.

– У нас у всех резиновая обувь, не видишь, мама?

– Ну даёте, – покачала головой Татьяна Михайловна. – Ну даёте… – И потом решительно продолжила: – Рискните, ребята. Пусть лисы умрут в лесу. Мы не для того их выращивали, чтобы они мучились в ожидании смерти на этой, – Татьяна Михайловна брезгливо поморщилась, – на этой псарне… Даже если Вадим Виталич проснётся, вы ребята сильные… задержите его. – Татьяна Михайловна посмотрела в сторону Виталика. Странно, что родной сын так отца ненавидит, подумала она, но, может, он просто проникся её делом, делом селекции? Наверное, Зо его настроила против отца. Впрочем, это неважно. Ребята правы – надо спасать лис, и немедленно!

– Не проснётся он, не проснётся, Татьяна Михайловна.

– Ну почему, в туалет встанет, знаете, как бывает. Только силой сможете задержать. Просто он вас сдаст, на учёт могут поставить, из комсомола выгонят, Галя!

– Да какой комсомол, Татьяна Михайловна. Комсомола нет уже.

– Если арестуют, валите всё на меня. Я попросила, не смогли отказать. Соседи видели, что вы сюда к Зоеньке пришли?

– Мама! Ты что?! Мы по одному, постепенно собирались.

– А если и видели. – Чернявский снял руку с плеча Стеллы. Он был самый умный в этой компании, любитель фантастической литературы, и всегда на любой вопрос находил ответ. – Если и видели, что такого-то? Мы кормить пришли.

– Это ночью-то?

– А что? Ночью. Отмечали начало лета, вот и принесли еду.

– Они уже сутки без еды, по-моему, судя по поведению, – вздохнула Татьяна Михайловна. – Но привыкли, мученики, и почти не воют.

– Нет-нет, – уверил Пахомов. – Папа им мышей притащил. В подвале ставили ловушки, папа сам ставит, он старший по подъезду. И всегда на станцию мышей носит, лисам вашим отдаёт.

– Надо выпустить, – уверенно сказала Татьяна Михайловна. – Это будет правильно. Сейчас пойдёте?

– Нет. После полуночи, – сказал Бабаец. – Лето встречаем. И меньше народу, а лучше, если никого!

Девочки, включая молчаливую Вишневскую и напуганную Рябкову, смотрели на Бабайца с восхищением: модные клетчатые штаны, обтягивающая белая футболка.

– Что уставились, я ветровку чёрную сверху надену, светиться не буду белым пятном, – усмехнулся Бабаец.

– Ты, Юра, как всегда. Говоришь мало, но по делу, – улыбнулась Татьяна Михайловна. Она, конечно, заметила: не белый цвет футболки так насторожил девочек, они любовались им, пока он говорил.

Дождались полуночи молча, стали расходиться. Когда Зо и Татьяна Михайловна остались одни, Татьяна Михайловна сказала:

– Боню и Бориса возьми.

– Да ну, мам, они заснут.

– Я им дам порошки, не заснут.

– Ну давай, разводи свои волшебные порошки.

– Значит… – сказала с кухни Татьяна Михайловна.

– Мама! Ты тише, ночь на дворе.

– Значит… – Татьяна Михайловна подошла к собакам, профессионально железной хваткой нажала на пасть с двух сторон и поочерёдно влила каждой пойло. Собаки, привыкшие к такому обхождению, перенесли экзекуцию абсолютно молча. – Значит, ты просто вышла гулять с собакой. У них понос, вот ты и выводишь их три раза за ночь. Поняла?

– Понос действительно начнётся?

– Не раньше, чем через пятнадцать часов, там выпаренного порошка крушины два с половиной грамма.

– И где мне находиться?

– Ходи около домика, ну, сторожки. Чует моё сердце, он проснётся, когда сын к нему войдёт за ключами. Да это и к лучшему.

– Ребята за руки, за ноги подержат, а девчонки клетки откроют. Не волнуйся, мам.

– Вадим начнёт кричать, не бойся. Главное – дверцы открыть. Надеюсь, что Кузьмин не подвёл.

– Так у Пахомова кусачки, он же говорил. А если что, Пахомов и Бабаец выбьют двери.

– Нет, это тяжело и громко. Лучше ключи. Откроете – и скажи им, родненьким: «Бегите, бегите в лес», как с собаками.

– Мама! Ну что ты меня учишь.

– Я не тебя, ты должна это своим подельникам передать.

– Мама! Подельники. Что за слова!

– Вполне подходящие слова. Вадим побежит сразу к норкам, там телефон.

– И пусть бежит.

– Открыли дверцы – и уходите восвояси. А если не будут уходить, прям гоните их в лес, особенно Канадца, он понятливый. Гоните, и всё. Они голодные, должны сразу за мышами, быстро на поле учуют… Хорошо, что отец Пахомова их сегодня подкормил, это очень хорошо, что именно мышами. А там разбредутся наши лисоньки, дальше – судьба у них незавидная. Но что делать, что делать. И да. Вот деньги. – Татьяна Михайловна вернулась в комнату, полезла в платяной шкаф, протянула пачку двадцатипятирублёвок. Каждому дашь. Чтобы только я виновата была, чтобы при обыске и заполнении протокола у каждого были эти деньги. Вроде алчность. Я твоих друзей подкупила, я виновата, я. Может, пометить? Может, номера перепишем?

– Мама! Ты как Шерлок Холмс.

– Станешь тут Холмсом, – бормотала Татьяна Михайловна, переписывая номера тут же, в прихожей, на обои.

– Ты мне скажи, Зоенька, – Татьяна Михайловна тревожно поглядела на дочь, – этот мальчик, сын Вадима, он хороший?

– Очень хороший, мама.

– Но почему он так отца топит? Он же его, получается, предаёт.

– Он за справедливость, мама.

– Да. Отец у него и вправду гнилым человеком стал. И скрытным. А может, и был, а я не замечала раньше?

– Не знаю, мам.

– Да-да. И в счастливые, благополучные времена это проскальзывало: то он нагрузкой недоволен, то премия маленькая, то вдруг лисы у него некормленые, то взвешивание пропустит.

– Но мама! А наш папа какой?

– Наш папа – совсем другое, он талантливый. Талантливые люди часто так живут, кое-как, а серости всему миру мстят, они злые, запомни.

Татьяна Михайловна посмотрела на настенные часы, потом себе под ноги – Боня и Борис внимательно слушали.

– Подействовало. Вот и умнички, колбаски на ножках. Будьте умничками всю ночь.

Перед тем как открыть дверь, Татьяна Михайловна зашептала:

– Что же вы раньше мне не сказали, я бы Вадиму спирт сегодня подарила и подсыпала бы чего надо, он бы тогда спал как убитый.

– Мама! Мы сами только сегодня об этом узнали. Днём! Побежали к тебе, а ты уже с работы ушла.