Читать книгу Театральный детектив - Надежда Мотылек - Страница 5

Пробегая на цыпочках мимо дверей в зал, Ксюша улавливала звуки собрания. Выступал Ильин. И, судя по всему, ничего стоящего пока не сказал – на головы несчастных слушателей сыпались цифры и ненужные факты. Ксюша прокралась в дальнюю ложу и, стараясь не скрипнуть, уселась на стул. Там уже сидела парочка таких же хитрюг. Теперь, если Анфиса, завтруппой, решит придраться, то можно будет сказать, что сидели тут всегда, смотреть надо было лучше!

А директор всё нудил и нудил о том, сколько было дано спектаклей, сколько зрителей было обслужено, сколько денег было выручено и т.д…

До театра Ильин заведовал каким-то музеем, затем Домом Культуры и вот, наконец, был назначен сюда. С тех пор случилось несколько скандальных ситуаций и один пожар, но директор самым чудесным образом удерживался в кресле. Это породило мифы о его супер-связях.

Надо сказать, что за эти пять лет он так и не стал человеком искусства. Делец, политик, кто угодно, но только не директор театра!… Об искусстве судил смешно, но его, в отличие от собеседников, это не смущало. Он существовал в мире денег, а не какого-то там вдохновения. Говорили, что еще ни одной премьеры он не смог высидеть до конца. Одевался он всегда с иголочки и даже в самый жаркий день щеголял в дорогом костюме и галстуке мудреной расцветки. И вообще, вид у него был ничего себе: с широкой улыбкой, средних лет, волосы с уже заметной проседью зачесаны назад и, конечно, тонкий запах парфюмов. Женщин любил (не смотря на жену и двух детей, но для театрального люда всё, что находится вне театра – не существует!), и о его романах ходили бесконечные, пересыпанные сальными шуточками, слухи… Поначалу актеры добродушно называли его Пришельцем и с юмором относились к его чужеродности. Впрочем, отношение к нему, в свете последних событий, постепенно, но радикально менялось.

Ксюша слушала его неторопливую речь, иногда морща веснушчатый нос – она тоже имела с ним неприятный эпизод, вспоминать о котором не хотела. Но, благодаря Маруське, разнесшей секрет по закулисью, все в театре вспоминать это, как раз, любили и до сих пор ржали, как кони. Лёгкая пощёчина, после некоторой творческой обработки, переросла в погоню вокруг стола, швыряние различными канцелярскими предметами и забаррикадированную приёмную, где Ксюша спасалась от полуголого, пылающего страстью директора. Короче, прибить бы эту Маруську!…

Место дислокации было идеальным. Сидящие в ложах смотрели на остальных с полуметровой высоты, их же самих не видел никто. Ксюша, чтобы немного успокоиться, созерцала родной коллектив. Директор разглагольствовал посредине, рядом сидела завтруппой и что-то писала. «Отмечает, кого нет, зараза!» Справа, как обычно, сидела молодежь и середнячок. Чуть впереди сгрудился стайкой балет. Оркестр – тут же рядком. Слева цеха и старшие актеры, и еще те, кто считал себя личностью и презирал стадный инстинкт. Да и к начальству поближе. Ну и администрация, куда ж без неё. Все было как бы привычно. Однако напряжённые позы слушателей, отсутствие обычного трёпа и шутливых комментариев, редкие тревожные перешёптывания говорили о том, что размеренная речь директора – только дурацкая прелюдия. Все напряжённо ждали.

И вот, наконец, началось!

– Уважаемые коллеги! – кто-то иронически хмыкнул, – Теперь о неприятном. Все вы знаете, какое сейчас время! В стране кризис. У государства нет средств содержать нерентабельные бюджетные организации. Так случилось, что наш театр сейчас находится в упадке… – возмущенный шум пошёл по рядам, – Тут никто не виноват, коллеги! Все мы очень стараемся, но… Вы ведь всё сами видите! Спектакли отменяются! Вчера на спектакле было пять зрителей! Людям не до театра, они на хлеб не имеют! Что тут долго говорить… Поверьте, мне самому больно!… – одиночный приглушённый возглас, очень похожий на ругательство, – В общем, послезавтра, во вторник, меня пригласили на сессию Областного Совета и на повестке дня – сокращение финансирования Муниципального театра и, как следствие, роспуск труппы…

Последние слова он вынужден был выкрикивать, поскольку поднялся страшный шум.

– Ага… Эта сволочь и пальцем не пошевелит, чтобы отстоять театр, – тихо прокомментировал кто-то из темноты ложи.

Сразу несколько рук взметнулось вверх. С места подскочил Юра Матейчук, заслуженный. Работал он здесь недавно, но успел завоевать репутацию человека решительного и бескомпромиссного. С администрацией он был в жестком противостоянии и резал правду-матку, не взирая на лица. Уже средних лет, он переехал сюда с семьёй из другого театра, никто не знал, почему. Хотя, с таким характером что тут думать?… Наверняка, его предыдущее начальство не раз перекрестилось, когда он уходил. Партнёры же любили его, с Юркой можно было выпить, посмеяться, он был своим в доску, да и талантлив, как бог.

– Позвольте сказать! – постепенно установилась тишина, – Вот Вы говорите – никто не виноват… Да Вы лжец, уважаемый! При чём тут, кризис, вообще?! Я и сам бы не пошёл на этот… примитив! Театр стал неинтересен – зритель не дурак! И не Вы ли виновны в этом, господин директор? Наш театр процветал до Вашего прихода! Здесь работал прогрессивный, талантливый режиссер! Ведь так? Я прав, ребят? Было много прекрасной молодежи! В репертуаре театра были шикарные кассовые спектакли! Где это все, уважаемый?! В первый же год Вашего правления Вы умудрились довести Сокольского до увольнения! Надо быть дураком, чтобы не понимать, кто заказывал эти мерзкие статейки! Если вы не сошлись характерами, это еще не значит, что нужно гробить театр! Эмоции еще не всё, дорогой мой! – пошёл одобрительный шепоток, – А с ним, между тем, ушла целая группа актёров! На них… именно на них ходил зритель! Без обид, коллеги! Затем планомерно были сняты с репертуара его спектакли, дорогостоящие декорации и костюмы тупо выброшены на помойку! – его жена тронула его за руку, – Погоди, Таня, дай сказать! Теперь у нас ставит только Марфа… – он запнулся, кто-то гоготнул, – …То есть, Марина Дмитриевна. Но, простите, это же бред какой-то! Ничего личного, Марина Дмитриевна!… Люди уходят с середины спектакля! Актеры делают всё, чтобы не быть у Вас занятыми! Позор! Почему бы Вам, Марина Дмитриевна, не заняться тем, чем должны? Ведь Вы же были неплохой актрисей! Теперь ход хорошим режиссерам перекрыт!!! А те режиссеры, что приглашаются, – очень средние, их постановки быстро списывают, чтобы не позориться! Вспомните последнюю, по Лопе де Вега! Господи! Как можно было испортить такой материал?! Таня, не трогай меня! – он перевел дыхание, – В результате такой политики молодёжь уходит от нас целыми партиями! Тринадцать человек ушло за последние два года! Или их уволили ни за что! Ну и теперь – апогей ваших совместных успехов: единственный театр в городе ликвидируют!… И как вы думаете, коллеги, во что Отдел Культуры превратит это прекрасное здание?! В банальный концертный зал, вот во что!!! Ай, ладно, всё… Что уж теперь… Извините, если кого обидел…

Он сел. Директор прослушал этот спитч с терпеливой улыбкой, как слушают ребёнка. Такая категоричность в театре не приветствуется. Острых углов тут не любят. Потом говорили еще многие. Главреж, Марина Дмитриевна Чугун, в простонародье Марфа. Что-то в ней было от носорога – крепко сбитая, плотная, с полным отсутствием шеи, короткими ногами и не способная сдать назад. В тяжёлые для театра годы она торговала на базаре, да так и не смогла вернуть себе интеллигентный вид. Она не говорила, а обвиняла, жёстко выкрикивая, и представлялась она Ксюше в твёрдом брезентовом фартуке с кровавыми пятнами и в матерчатых грязных перчатках. Мол, были бы вы профессионалами, никто бы из зала не уходил, европейский театр требует совершенно другого уровня – знали бы вы, как там пашут, место вам на заводе, а не в театре, ну и всё такое…

Попа-лизаторы говорили, что так категорично нельзя, что разве можно судить, не зная, что никто не виноват, что всё это – цепь трагических случайностей и что Юре следовало бы извиниться. Короче, углублённо занимались излюбленным занятием.

В балете расплакалась одна из девочек и её начали успокаивать.

Лёнька, конечно, призывал бороться, а именно – идти под Обладминистрацию с транспарантами.

Старики, в последнее время бывшие не у дел (при них Носорог превращался в маленькую, несмышлёную девочку, а куда ж это годится!) и потому чувствовавшие себя бесправными, осторожно говорили, что всё это трагично и надо бы куда-то писать. Вот их было действительно жаль…

И уже, чтоб добить, встала завтруппой и напомнила, что несмотря на всё это, расписание никто не отменял, и что через пол часа состоится запланированная репетиция у Марины Дмитриевны.

Короче, закончилось все ничем. Впрочем, как обычно.

Народ, возбуждённый и растерянный, высыпался из зала и разбрёлся по театру. Ксюша, растянув губы в дежурной улыбке и кивая по сторонам, неспешно направилась в курилку.