Читать книгу Эра Выбора. Часть 1 - Ната Кей - Страница 5

В течение следующих двух недель Гарри тайком оставлял в офисе прочитанную книгу и тут же забирал домой следующую. Стопка не уменьшалась, а в рабочие часы Гарри делал вид, что книги его не интересуют. Он смотрел на них с пренебрежением и призывал Боба забрать их. Боб отмахивался и не собирался ничего забирать, а другие коллеги шутили по поводу того, что книги становились милой и оригинальной частью интерьера.

Время от времени в офис заходил начальник отдела. Первое время он относился к такой интерьерной фишке скептически, но потом проникся юмором, с которым его работники говорили о книгах.

По понятным причинам Гарри не мог читать на людях. Ему приходилось скрываться буквально ото всех. После работы он выбирался в парк, находил укромный уголок, садился на траву или устраивался среди корней больших деревьев и читал. Дома он читал только после того, как Мона уходила спать или отправлялась куда-нибудь по своим делам.

Последнюю книгу Гарри дочитывал, сидя на краю ванной, под шум льющейся из крана воды. Воду он включал, разумеется, для прикрытия. На следующий день Мона сказала, что не ожидала от мужа столь тщательной гигиены. После такого заявления Гарри испугался, что его увлечение раскрыто, но по последовавшему вслед смеху понял, что жена шутит.

– Скоро обследование, – однажды за завтраком напомнила Мона, наливая Гарри чай и красиво раскладывая на тарелке печенье. Ее способности к сервировке и созданию узоров из абсолютно любых вещей поражали не только Гарри, но и всех тех, кто когда-либо пил с Моной чай. – И дисполизация.

Гарри осторожно, чтобы не повредить узор, взял с тарелки одну печеньку и не поднял на Мону взгляда. Он прекрасно помнил, что момент плановой процедуры стремительно приближался.

Никакой боли, никаких осложнений, стопроцентная безопасность. Дисполизация была совершенна, и всего две недели назад она не вызывала у Гарри никаких противоречивых чувств. Однако сейчас все было сложнее. Гарри по-прежнему испытывал полную уверенность в том, что готов предоставить своему ребенку возможность свободы выбора. Только теперь ему безумно хотелось узнать, кем бы этот ребенок родился, если бы не процедура. Догадки интриговали, будоражили воображение и каким-то невероятным образом делали жизнь ярче и интереснее.

Однако узнавать пол запрещалось. Знающие родители, считало общество, могли случайно проболтаться ребенку, и это повлияло бы на его формирование как личности и его последующий выбор, который ребенок непременно должен был сделать самостоятельно. Слишком большой риск, слишком большая потеря свободы.

Свои мысли Гарри оставлял при себе, хотя это удавалось ему с большим трудом. Пару раз ему приходило в голову предложить Моне подумать, просто подумать над отказом от дисполизации, но от этой безумной идеи Нельсон сразу же отрекался, а потом долго упрекал себя в невероятной глупости.

Вообще-то на законодательном уровне он мог позволить себе не ставить подпись под стандартным договором между будущими родителями и клиникой, но так поступали лишь самые отчаянные люди, далекие от привычной жизни в социуме и имеющие слишком ярко выраженное мнение.

Конечно, за подобные поступки не следовало никаких наказаний. Ни один работодатель не имел права выгонять человека с работы за нестандартные взгляды. А родственники и друзья не имели права отказываться от общения с теми, кто пошел своим собственным, не самым привычным путем.

Больше того, решившие отказаться от процедуры родители получали точно такие же права, как и остальные, но отношение к ним всегда оставалось особенным. Не в лучшем смысле этого слова.

– Я знаю, – после паузы сказал Гарри и тут же принялся есть печенье, чтобы хоть чем-то себя занять и не сказать ненароком лишнего.

Гарри знал, для Моны вариантов не существует, есть лишь очевидная необходимость дисполизации. И обвинять ее в этом нельзя. Мона – будущая мать, и она уже любит своего ребенка, желает ему счастья и хочет подарить все возможности, какие только может. Эта удивительная и неповторимая материнская любовь зачастую перекрывает все остальные чувства и доводы. И это, пожалуй, нормально.

После завтрака Гарри не мог найти себе места в прямом и переносном смысле. Он ходил туда-сюда по квартире в поисках какого-нибудь дела или занятия, но ничего не находил. Утро тянулось невероятно долго. У Гарри был выходной, а планы на этот выходной у него так и не появились. Мона тоже ничего не предлагала.

Нельсоны нередко оставляли в нерабочее время место для импровизации, но сейчас импровизация не складывалась. И, что намного хуже и страшнее, она раздражала. Раздражала Гарри.

А Мона, похоже, чувствовала себя комфортно. Она занималась мелкими делами, напевая под нос песни. Когда она ощущала на себе взгляд Гарри, песни начинали звучать громче, выразительнее и эмоциональнее.

Однако Гарри не находил в себе сил подпевать, как он любил это делать раньше. Из Нельсонов в прошлом получался неплохой и очень забавный дуэт, но этим утром солировала одна только Мона.

Гарри попробовал посмотреть телевизор, но передачи попадались неинформативные, а фильмы с первых же кадров демонстрировали свою неинтересность. Разочаровавшись в телевизоре, Гарри постарался скоротать время, копаясь в ноутбуке, но быстро понял, что не хочет ни с кем переписываться, не хочет играть и не хочет ничего искать в интернете. Несколько мгновений Гарри бессмысленно смотрел на ярлычки на рабочем столе, а потом вздохнул и обреченно закрыл бук.

Еще одним способом уйти от собственного внутреннего мира мог стать мир внешний, а именно настоящее, самое обыкновенное окно. Гарри встал, подошел к нему, отодвинул шторы и прислонился к раме.

На улице не происходило ничего такого, что могло бы всерьез привлечь внимание, но Гарри остался неподвижно стоять возле окна на несколько минут. Он смотрел на немногочисленных пешеходов, пока не поймал себя на мысли о том, что смотрит на них, но ничего не замечает, словно пешеходы – это всего лишь прозрачный пластик на подобие окон.

– Не хочешь прогуляться? – прервал собственное молчание Гарри. Он услышал, как Мона пришла в гостиную.

– Я думала, на улице дождь, – с ноткой удивления сказала Мона. Она расставляла на столе лаки для ногтей. Маленькие баночки выстраивались в ряд по оттенкам, а рядом вставали другие принадлежности для маникюра. Большинство из них Гарри мог охарактеризовать как «непонятные штучки».

– Пока нет, но скоро может начаться, – тучи на небе действительно говорили о том, что капли дождя в скором времени отчаянно понесутся с неба на землю. Гарри всмотрелся в небо. Он не разбирался в видах облаков, поэтому полагался на интуицию, а она говорила, что от этих серых гигантов не стоит ожидать сухой погоды.

– Тогда зачем идти гулять? – Мона выдвинула из ряда вперед три баночки и нанесла каждый лак на три ногтя, а потом подула на кончики пальцев и откинулась назад, чтобы посмотреть на результат и выбрать один цвет из трех.

Обычно процесс превращения ногтей в произведение искусства затягивался, поэтому, догадывался Гарри, Мона вряд ли согласится на прогулку даже при условии ясной солнечной погоды.

– Не знаю, – Гарри пожал плечами. Многие люди вообще не понимали, зачем ходить на прогулки, но Нельсон к их числу пока не принадлежал. Он любил гулять с Моной, с Айви, с друзьями или вообще в одиночестве. – Просто не хочется сидеть дома. Если ты не хочешь идти, я могу пройтись один. Ты не против?

Мона отвлеклась от ногтей, улыбнулась и игриво посмотрела на Гарри.

Он обожал ее улыбку. Она заставляла улыбаться и его самого. Вот и сейчас это оружие сработало мгновенно. Гарри сразу же улыбнулся в ответ, хотя последние часы был мрачен. Мир менялся не только под натиском серьезных перемен, но и от одной лишь улыбки.

Удивительно, но улыбка Моны действовала магическим образом не на одного только Гарри, но и на многих других. Мона чудесно вливалась в любое общество, будь то пожилые родственники, соседские дети, коллеги мужа или типичное женское общество, устраивающее время от времени так называемые «девичники». Мона могла бы в одночасье стать душой любой компании, если бы желала этого.

– Мужчинам иногда нужно побыть в одиночестве, – тоном знатока философии произнесла Мона. Несмотря на разговор, она успела выбрать цвет, подходящий под наряд, настроение, расположение звезд и прочие жизненно важные условия. Теперь Мона стирала неудачные варианты. – Если мужчинам запрещать одиночество, они могут расстроиться.

Гарри подошел к ней, обнял и поцеловал в висок. За годы брака он не растерял теплые нежные чувства и не понимал, почему их теряют другие. Возможно, другие супруги просто не помогают друг другу сохранить любовь, поэтому теряют ее с каждым годом все больше и больше, даже не замечая столь чудовищной потери.

Да и немногие жены, пожалуй, способны проявлять столько терпения и понимания, сколько проявляла Мона. Она умела поддержать, поднять настроение, заполнить пустоту своей милой болтовней, а иногда вовремя отойти в сторону, чтобы позволить мужу остыть и прийти в себя.

Гарри вышел из квартиры в состоянии, которое можно было бы счесть как минимум нормальным. Правда он все же предпочел бы, чтобы Мона пошла прогуляться вместе с ним. Сейчас, вне дома, без жены рядом, Гарри снова погружался в свои мысли, которые по-прежнему путались и разбегались в разные стороны, как кошки, напуганные громким автомобильным сигналом.

Раньше Гарри прекрасно укладывал свои взгляды на жизнь в единую крепкую концепцию, и эта концепция пока не разрушалась. Только новый жизненный опыт Гарри, полученный, как ни странно, из книг, никак не мог найти в ней место для себя.

Дождь не начинался. Тучи выбирали самый удачный момент и грозно нависали над городом, освобождая улицы от пугливых людей.

Дождь – это явление не для тех, кто ради похода куда-либо не в силах пожертвовать сухими ногами. Все современные покрытия для обуви, разумеется, защищали саму обувь, но коварные капли воды все равно доставляли беспокойство, забираясь внутрь туфель и ботинок. Одна лишь мысль о них оставляла сотни людей дома.

Гарри носил с собой зонт только в том случае, если шел куда-то с Моной. Ради себя одного зонт он не брал, ведь ему не хотелось носить его в руках и случайно оставлять где-нибудь в общественных местах. Если Гарри случалось промокнуть, он не расстраивался. На работе в шкафу у него висел запасной костюм, а во всех остальных местах его неподобающий вид могли понять и простить. Ну… Или хотя бы сделать вид, что все в порядке.

На этот раз Гарри не изменил традициям и вышел из дома без зонта. Почти не задумываясь, он пошел от дома налево.

Цели или конечной точки следования у Гарри не было. Он просто смотрел вперед и шел. Лет двадцать назад Гарри приобрел привычку шагать очень быстро, когда глубоко задумывался и уходил в себя. Первое время он то и дело получал удары плечом в плечо и выходил на дорогу под красный свет, но потом приучился контролировать ситуацию и в нужные моменты возвращаться в реальность.

Даже сейчас, когда количество мыслей за одно только утро било все рекорды, он успешно маневрировал между людьми, идущими обычным размеренным темпом, окрашенным легким налетом городской суеты. Некоторые смотрели на Гарри с подозрением. Куда он так торопится? Зачем? Что с ним не так?

Гарри замечал недоверчивые взгляды, но игнорировал их. Мнение незнакомцев его волновало, но в таком состоянии он не ощущал в себе готовности в этом мнении полноценно разбираться.

Через несколько кварталов Гарри вышел бы на набережную, излюбленное место для прогулок многих, и Нельсонов в том числе. Однако сейчас он хотел изменить привычный маршрут и свернул за углом ближайшего к набережной дома. Гарри не помнил, чтобы когда-либо ходил той дорогой.

С фасада этот дом всегда казался Гарри если не архитектурным шедевром, то хотя бы удачной постройкой и полноценным украшением улицы. Однако, к удивлению Гарри, с другой стороны дом оказался… обшарпанным. По всей вероятности, его долго не ремонтировали. Краска выцвела, водостоки покосились, а некоторые балконы начали осыпаться.

Гарри ухмыльнулся. Не то, чтобы он радовался своему открытию, просто подумал о том, что мог бы еще долгое время пребывать в неведении относительно того, как некоторые привычные вещи разнятся с одной и с другой стороны, и как люди ухитряются успешно игнорировать эту разницу. Впрочем, жители и частые посетители улицы позади дома наверняка знали о его особенностях и «темной» стороне.

Закончив с мысленной иронией, Гарри проследовал дальше вдоль дома. Этот район Нельсон знал плохо. Из его знакомых здесь никто не жил, приличных ресторанов не было, магазинов, кинотеатров и других мест для приятного досуга тоже. Говорят, в местных пабах наливали неплохое пиво, но внешний вид заведений отпугивал многих желающих отведать хорошего пенного напитка. В современном мире интерьер влиял на вкусовые рецепторы и области мозга, отвечающие за получение удовольствия, не меньше, чем, собственно, еда и напитки.

Гарри шел, озираясь по сторонам. Теперь он никуда не спешил. Порой ему начинало казаться, что он очутился в другом городе или даже в другом времени. Кабаки с грязными окнами и перекошенными вывесками он обходил стороной. Их вид настораживал. Если хозяева не заботятся о чистоте и опрятности входа, то о гарантии соблюдения санитарно-гигиенических норм и речи быть не могло.

Паб, паб, паб… Гарри шел вдоль улицы и искренне не понимал, как все эти заведения выживают в месте, где почти отсутствуют пешеходы, а машины и вовсе не проезжают. Словно в опровержение его мыслей, мимо проехал один автомобиль, старый и потрепанный, как и все остальное на этой улице.

Паб, еще один с более замысловатой вывеской. Да сколько же их здесь? И снова паб, паб, библиотека.

Библиотека?

Серьезно? Библиотека?

Гарри резко остановился. Библиотека на вид ничем не отличалась от окружающих ее питейных заведений. Только окна были плотно зашторены.

Библиотека, подумаешь… Так могли назвать один из пабов. Название, кстати, вышло бы оригинальное, а посетителей такая оригинальность могла бы легко привлечь. Однако пока толп жаждущих провести здесь время не наблюдалось. Гарри пошел дальше, но метров через десять остановился и обернулся.

Несколько секунд он простоял, задумчиво глядя на вывеску, а потом оглядел улицу в одну и другую стороны. Улица по-прежнему выглядела пустынной и забытой. Из какого-то паба слышались гул и голоса, но на фоне общей тишины они звучали как некачественная телевизионная запись. Возможно, голоса вообще являлись плодом воображения Гарри или же раздавались из другого, потустороннего мира, которые ученые продолжали ставить под вопрос.

Гарри быстро, чтобы не передумать, вернулся назад, подошел к порогу библиотеки, чуть замешкался и положил руку на большую дверную ручку. Перед тем, как открыть дверь, он последний раз окинул взглядом окружающую действительность. Действительность оставалась неизменной.

Гарри очень хотелось бы и самому оставаться неизменным или хотя бы чувствовать уверенность в собственных решениях. Однако пока он чувствовал лишь то, что по коже его рук пробегают мурашки.

Дверь выглядела массивной и покосившейся. Вот бы она не открылась, подумал было Гарри и надавил на ручку. Дверь открылась со скрипом, но легко. Гарри даже удивился, как мало усилий понадобилось на преодоление этого препятствия.

За дверью не было ничего, кроме потертого деревянного пола, голых серых стен и тусклой лампочки, одиноко висящей в светлом пыльном абажуре. Помещение по форме напоминало вытянутый прямоугольник.

Прихожая. Другого варианта у Гарри не нашлось.

Он осторожно закрыл за собой дверь и прошел вперед по этому странному темному коридору. Да, на паб это никак не походило. Непривычная, почти осязаемая тишина буквально растворялась в воздухе.

За поворотом слева Гарри видел еще один источник света. Наверное, еще один абажур с лампой. И Нельсон, как мотылек, пошел к свету. Гарри хотелось понять, есть ли в библиотеке хоть один живой человек, или этот пережиток прошлого все же заброшен и необитаем.

После первого шага Гарри понял, что пол не только выглядит старым, но и в действительности является таковым. Доски скрипели, и Гарри пришлось ступать очень аккуратно и идти медленно. Лишние звуки вызывали дискомфорт.