Читать книгу Верхний Волчок. Книга III. Служба смерти - Натали Лавру - Страница 6

Когда я открыла глаза, единственной мыслью в голове было: «Опять…» Сквозь кипящее раздражение я даже не обратила внимания на то, что боль ушла из тела, а конечности снова слушаются меня. В сознании красным огоньком мигала одна-единственная мысль: каким-то образом я снова вернулась в этот уродливый и жестокий мир.

– Почему я привязана? – со злостью в голосе спросила я.

– Это стандартная процедура, – сказал один из наших недавних похитителей, по его внешнему виду сразу можно было определить, что он спокойный и уравновешенный, чего нельзя было сказать про остальных. – Выйдите все лишние! – негромко, но доходчиво сказал он, и обратился ко мне. – Ты умерла. Тебя вернули с того света. Что-нибудь помнишь из прошлой жизни?

Я задумалась на несколько секунд, затем ответила:

– Помню всё, только…

В голове звучал голос человека, отнявшего у меня всё, он без конца повторял: «Диана… Ты жива! Ты жива… Ты жива…»

– Что? – поинтересовался похититель.

– Что это такое в моей голове? Почему я слышу..? – и тут я увидела Дилана: одной рукой он прикрывал нижнюю часть лица, другую тянул ко мне. – А ну прочь от меня! – рыкнула на него я.

– Спокойно, – сказал человек, и я сама не поняла, почему прислушалась к нему. – Ах да, я не представился: Альгис, и я буду с вами работать, – он кивнул сначала на меня, потом на Дилана.

– Я не собираюсь работать с вами, и тем более с ним! Мне нужно скорее к моим детям!

– Твоя жизнь кончилась, ты мертва, а твои дети остались круглыми сиротами. Ничего уже не изменить. Смирись.

– Если бы я была мертва, меня не держали бы здесь привязанной! А ну снимите эти ремни!

Человек по имени Альгис улыбнулся одним краешком губ:

– От их отсутствия ты не станешь более свободной. Твой раб поможет тебе снять их. Я вернусь позже, дам вам время выяснить отношения.

– Нет! Я не намерена здесь оставаться! Я свободный человек!

Никто мне не ответил, дверь за Альгисом закрылась.

«Диана… – снова послышался голос в моей голове. – Я заплатил за твою жизнь кое-чем бесценным…»

– Почему я тебя слышу, когда ты молчишь? – едва не крича, спросила я.

– Наши сознания связаны, – вслух ответил Дилан. – Мы можем видеть глазами друг друга и слышать мысли.

«Чёрт, бред какой-то…» – подумала я про себя.

«Ты привыкнешь.»

«Развяжи меня!» – раз уж появилось новое умение, нет смысла надрывать голосовые связки.

Дилан подчинился без лишних слов, трясущимися руками расстегнул ремни и сделал пару шагов назад.

Я встала на ноги и только теперь поняла, что ощущаю небывалую лёгкость в теле и могу хоть подпрыгнуть до потолка, ну, или проломить голову самому ненавистному человеку на земле.

Дилан почувствовал мой враждебный настрой, несмотря даже на то, что мои чувства было не облечь в слова.

«Диана, пожалуйста…»

«Как ты смеешь жить после того, что сделал?»

«Я был не в себе…» – он отвернулся от меня и скорбно сдвинул брови.

Мне стало ясно, почему нас оставили наедине: чтобы я выплеснула на Дилана свой гнев. Но никакие телесные побои не способны были вернуть умершего ребёнка и расколотую семью. Мне не хотелось насилия, это слишком мелкая мера наказания.

Я стала барабанить в дверь, мне нужно было использовать любую возможность для побега.

«Нас не выпустят», – передал мне свои мысли Дилан.

– Заткнись! – прорычала я.

Вопреки ожиданиям, дверь открылась сразу, и за ней никого не было – пустой тёмный коридор без окон. Путь был только один, так как наша камера находилась в конце тупика. Меня насторожило, что вокруг царит тишина, но сидеть на месте и ждать тоже было бы глупостью.

И я, в больничной сорочке на голое тело и босая, устремилась вперёд.

Помимо двери, ведущей в нашу камеру, были и другие: массивные, металлические и все наглухо закрытые. Но я была почти уверена, что за нами наблюдают.

Дилан плёлся за мной молча, старался казаться как можно более незаметным.

Коридор кончился ещё одной дверью, но она, в отличие от предыдущих, была приоткрыта. За ней показался просторный зал – тот, где нам уже не раз доводилось бывать. Ни единого человека. Ни звука.

Я помнила, в какой стороне выход. Ноги несли меня к свободе с такой лёгкостью, словно я рождена была бежать.

Вдруг, буквально за два метра до свободы, моё тело замерло: я его чувствовала, но не могла сделать ни шага вперёд – только назад. Я сделала ещё несколько попыток выбраться через окна – итог тот же. Теперь я точно осознала, что сейчас тайный наблюдатель смеётся надо мной. Будто я сумасшедшая, пытающаяся сбежать из больницы без единого ключа от запертых дверей.

Дилан покорно молчал и держался на расстоянии нескольких метров, понимая, что он последний, кого я хочу видеть.

– Выходите! – закричала я вверх.

Громким раскатом ухнуло эхо, с железобетонных перекрытий слетели птицы и вылетели через разбитые окна. Людей по-прежнему не было видно.

– Твой раб заплатил свою цену за твою жизнь, – сказал появившийся неизвестно откуда Альгис.

Из дверей поглазеть на нас высыпали зрители, все мужчины. На их разномастных физиономиях красовались до странности одинаковые гримасы предвкушения потехи, нетрудно догадаться, над кем.

Один только Альгис был серьёзен.

– Что вы со мной сделали? – потребовала объяснений я.

– Твои тело и душа отныне принадлежат нам. Сбежать тебе не удастся, но можешь попробовать ещё раз, если не веришь.

– Это мы ещё посмотрим! Кто вы вообще такие? – разозлилась я.

– Чистильщики. Ангелы смерти. Инквизиторы. Слуги дьявола. У нас множество названий, но суть одна: мы убиваем людей.

– И зачем вам я?

Те, кто был рядом и слушал наш разговор, заржали. Альгис невозмутимо ответил:

– Чтобы убить ещё больше.

– Вы не заставите меня это делать! – воспротивилась я.

– Опустись на колени, – неожиданно произнёс Альгис. Не успела я возмутиться, как ноги подкосились, и я оказалась на коленях перед ним. – Можешь встать, – сказал он, и я тотчас же поднялась. – Тобой управляю не я. Верховный Иуоо следит за тем, чтобы наши действия были точными и эффективными.

– Но зачем вы это делаете?

– Считай, что мы – санитары леса. Избавляем общество от гнили. Разве не этим ты занималась, когда выходила на охоту?

– То есть вы убиваете только преступников?

– И да, и нет. Некоторые люди не знают или не хотят знать, что их действия ведут планету к гибели, и не реагируют на предупреждения.

– А если вы ошибётесь и убьёте не того человека?

– Значит, он умрёт. Нас почти девять миллиардов. Каждый второй лишний.

– А кто это решает? – паззл в моей голове всё ещё не сложился.

– У верховного есть доступ к информационному полю земли. Он говорит, что делать.

– Информационное поле – это интернет? Или что? – не совсем поняла я.

Снова послышались смешки. Я посмотрела на наблюдавших за нами и отметила про себя, что они вовсе не выглядят забитыми и угнетёнными рабами.

– Верховный твоего клана тоже узнал о твоём намерении делать аборт из интернета? – спросил Альгис.

– Откуда вам это известно? – мой рот непроизвольно раскрылся от удивления.

– Я понимаю твой шок. Мы дадим тебе время, чтобы освоиться и научиться быть полезной.

– Мне нужно к детям, – я продолжала гнуть свою линию. Какое мне дело было до лишних людей, если Максим с Полиной где-то там, без меня? Я физически ощущала, что дети нуждаются во мне.

– Нет, – холодно ответили мне.

– Значит, убейте меня! – я начала терять самообладание. – Я не просила меня воскрешать!

– За тебя просил твой раб. Идём, я покажу, где ваша комната.

Как только я перестала фокусировать внимание на диалоге с Альгисом, в мой мозг, словно на карту памяти, начали загружаться воспоминания из жизни Дилана. Перед глазами замелькали картинки, бури эмоций, голоса… Центральное место в этом хаосе, несмотря на глубокое погружение Дилана в работу, занимала я. Вовсе не потому что он любил меня без памяти, просто я являлась главным раздражителем, единственной проблемой, из-за которой мой супруг не стал общепризнанным гением, всеобщим любимцем и просто богом.

Покопавшись в сознании бывшего теперь уже супруга, я узнала, что последние пару лет Дилан едва ли не ненавидел меня. Он больше не хотел признавать связи со мной, я давно уже перешла в статус «жены из жалости» или «жены ради детей».

Он не раз пытался изменить мне с другими женщинами, но позорно не смог и от этого злился ещё больше. Одна особенно находчивая дама даже пыталась его шантажировать, но была задавлена ответными угрозами.

Со мной у Дилана не было проблем с эрекцией. Вероятно, он не знал о верности волчьих пар или думал, что, раз его звериный ген «спит», то можно свободно трахаться направо и налево.

Н-да. Лучше бы мы развелись. Со своей грязью я кое-как примирилась, а вот от чужой… захотелось отмотать время назад и досконально перекроить жизнь.

Нас привели туда, где нам предстояло жить. Так называемая комната не имела окон, а дверь была не по-гостевому стальная, массивная. Краска на стенах была исполосована трещинами, для полноты картины не хватало только свисающей с потолка петли.

Из предметов интерьера в камере была только железная двуспальная кровать с пружинным матрасом, стол, два стула и тумбочка. Был также туалет и душевая (два в одном), самого простого вида, с углублением в полу, прямо в углу комнаты за шторкой.

На столе стояла еда, уже остывшая, но выглядела она аппетитно. При виде съестного мой рот наполнился слюной, и теперь я ждала, когда меня оставят в покое.

Напоследок Альгис сказал, что до нас здесь жил один из чистильщиков, так что в ящиках могли остаться его вещи.

То, что мы далеко не гости, подтверждалось и тем фактом, что нас заперли.

Дилан занял место в пустующем углу – просто сел на пол, чтобы казаться как можно менее заметным, но всё равно бесил меня одним лишь своим присутствием. А ещё от него отвратительно пахло.

Но ни один раздражающий фактор не помешал мне набить желудок. После моей трапезы остались только объедки. Дилану не перепало ничего. Когда я ушла принимать душ, он осмелился подойти к столу и выпить воды, и к моему появлению снова сидел в углу.

Вода в душе текла только холодная, так что понежиться под струями не получилось.

«От тебя воняет», – мысленно упрекнула его я.

Не говоря ни слова, он встал и пошёл в душ. Куда-то подевались его заносчивость и ненависть ко мне. Я вспомнила, что другие чистильщики почему-то называли его моим рабом, но ещё до конца не разобралась в происходящем и не разложила новую информацию по полкам. Систематизацию решено было оставить на потом, если, конечно, это «потом» наступит.

Первым делом я обыскала все ящики. И вот что обнаружилось: револьвер с двумя патронами. Что-то мне подсказывало, что это тоже своеобразный тест от тех, кто держит нас здесь.

Итак, я могла застрелиться прямо сейчас. Или мою руку остановила бы воля какого-то там верховного? Но я ведь ещё не отплатила Дилану за отнятую жизнь…

Он как раз вышел из душа, стыдливо прикрываясь мокрой, выполосканной без мыла одеждой.

«Возьми пистолет», – приказала я.

Он протянул руку и взял оружие.

«Выстрели мне в голову.»

«Я не стану этого делать…» – был ответ.

Единственного жеста непослушания мне хватило, чтобы потерять над собой контроль. Я кошкой бросилась на Дилана, царапала и пинала его ногами, пока не устала.

«Ты убил моего ребёнка! Ты отнял у меня возможность растить детей! Мне не нужна такая жизнь! Мне не нужен ты! Сдохни! Сдохни! Я хочу, чтоб ты сдох!» – безмолвно вопила я.

На смену гневу пришла истерика. Я пыталась представить, как это – жить без детей, и от этого мне захотелось скорее умереть.

Кашель и стоны Дилана всё ещё раздражали меня, и перенесённые побои ничуть не искупили его вины передо мной и детьми. Ещё одна вещь не давала мне успокоиться: я не только слышала мысли Дилана, но и знала, что у него болит, включая духовные муки. Нет, его боли я не чувствовала физически, и всё же воспринимала её на каком-то другом уровне.

Я копила в себе злость до утра. В голове безумным калейдоскопом мелькали отрывки из жизни Дилана, но трудно и почти невозможно было уцепиться за какую-то конкретную из них.

Снова и снова я задавалась вопросом: можно ли было избежать размолвки? Если можно, то как? Мне следовало превратить себя в овощ и жить только ради детей? Или обманывать себя и делать вид, что я безумно счастлива? Даже сейчас, когда моя человеческая жизнь закончилась, я не знала, как нужно было правильно поступить.

Последние два года Дилан меня не любил, но следил за мной и был убеждён в моей неверности. Мы давно перестали доверять друг другу, а тут попались в ловушку каким-то сатанистам и теперь вынуждены знать друг о друге всё.

Меня мучил бесполезный, но довольно надоедливый вопрос: если бы я открыла Дилану своё противозаконное «хобби», можно ли было бы избежать всего этого? Есть хоть один вариант реальности, где у нас была бы нормальная крепкая семья?

На стене бодро тикали часы, так что, несмотря на отсутствие окон, я знала, который час. И чем дольше тянулось время, тем неспокойней становилось мне: «Нужно заставить Дилана сделать это, пока никто не отобрал у меня пистолет…»

«Дилан! Встань!»

Он поднял голову и вздрогнул. Взгляд его был драматически отрешённым, что тоже невероятно бесило.

«Живее!»

«Я ничего не ел уже неделю, я не могу быстрее…» – был ответ.

«Ты всё равно сдохнешь, зачем тебе еда? – я протянула ему пистолет. – В голову. Вот сюда, – я прислонила дуло к своему лбу. – Ну! Жми на курок!»

«Я не…»

«Видеть тебя для меня хуже смерти. Избавь меня от себя. Выстрели уже, наконец!»

Он зажмурился и нажал на курок. Я не успела почувствовать боль. Грохнуло так, что гул ещё долго отражался от голых бетонных стен.

Дилан всхлипывал, держа моё тело у себя на коленях, а затем, пока никто не появился на пороге, пустил вторую и последнюю пулю себе в висок.

Смерть была похожа на пустоту, из которой нас снова вытащили, словно это был всего лишь обморок. Пистолет с двумя боевыми патронами лежал в тумбочке не просто так. Они знали, что мы не умрём…

С нами игрались. Более того, этот «аттракцион» у чистильщиков назывался «тренировка смертью». Первые разы ты восстанавливаешься несколько часов, потом, с опытом, полная регенерация происходит за несколько минут, в зависимости от степени повреждений.

Я очнулась первая, на койке, прочно пристёгнутая к поручням. Ощущения были такими, словно я перебрала с алкоголем и меня вот-вот вырвет.

На соседней койке лежал точно так же пристёгнутый Дилан, след от выстрела на его виске ещё не успел затянуться.

В палату вошли трое, Альгиса среди них не было. Один подошёл ко мне, бесцеремонно, как мяч, повертел мою голову, а затем приложил её о железное полотно койки. Я удержала сознание, но в глазах замелькали белые точки.

– Эта ожила, что с мужиком? – спросил первый.

– Пока труп, – ответили ему.

– По**й, тащите. Когда очнётся, будет ему сюрприз.

Я поняла, что задавать вопросы бессмысленно. Повлиять на ситуацию не удастся. Нас поволокли по коридору, затем спустили в подвал и посадили в разные камеры, разделённые толстой, как в тюрьме, решёткой. Пол был сырой и холодный, но у меня хотя бы были свободны руки и ноги.

Дилану снова не повезло: ему свели локти за спиной и пристегнули к решётке так, чтобы я видела его лицо, но без возможности дотянуться. Его колени стояли на полу, а туловище и голова безвольно повисли.

Прошло не так много времени, когда послышались слабые стоны. Дилан был похож на покойника, и мне бы хотелось, чтобы это было так. Но минуты тянулись, и стенания становились всё громче и чаще. Дилан ещё не понял, что жив, он находился на грани бессознательного состояния, а я отчётливо слышала каждое из его ощущений: тянущая боль в плечах, свинцовая голова, затёкшие ноги…

Когда он пришёл в себя, я подумала, что стоны были не такими уж раздражающими. Он начал без конца повторять моё имя, и слово «заткнись» на него не действовало. Когда в его горле совсем пересохло, он стал хрипеть, и никто ещё не произносил моего имени настолько безобразно…

Я ждала чьего-нибудь появления, как манны небесной. Как только к нам спустились двое чистильщиков, я потребовала, чтобы Дилана заткнули. Мне стоило бы догадаться, что если меня и послушают, то сделают это на свой лад.

Дилану перевязали тряпкой рот, затем отцепили его от решётки и прибили ему руки толстыми гвоздями к деревянной балке на стене так, чтобы ноги не доставали до пола.

Мне поставили тарелку с едой и бросили напоследок:

– На здоровье!

Сколько я ни кричала, ни просила прекратить пытку, никто не отзывался.

Дилан настолько был поглощён болью, что не мог даже думать. Если бы его мысли звучали вслух, то это был бы плач и стоны.

Поначалу я делала вид, что меня не волнуют его страдания, и даже съела принесённую еду… Но час за часом я всё больше проникала в больное сознание Дилана. Оно как бы сливалось с моим. Вскоре я уже не могла думать ни о чём, кроме его боли.

Способность к быстрой регенерации снова и снова возвращала Дилана в сознание, он не мог спать, а вместе с ним не могла и я.

Несложно догадаться, что таким образом меня пытались заставить захотеть жить. Звучит нелепо… Я понимала, что если сдамся, то перестану быть хозяйкой самой себе. Но если в первые пару дней я ждала, когда, наконец, Дилан умрёт, то дальше мне начало казаться, что эти мучения могут продолжаться вечно.

Я перестала есть пищу, которую мне приносили. Мне казалось, что я – малодушное ничтожество, раз не могу простить Дилана и просто смотрю на то, как он мучается.

Однажды сам Иуоо удостоил меня своим визитом:

– Упрямая. Упрямая девочка! – сказал он на вполне сносном русском языке, а я сделала вид, что не удивилась.

– Чем обязана?

– В жизни мы ставим на весы наши поступки, всё время сравниваем себя с другими и не хотим остаться в долгу перед кем-то. Ты думаешь, что сидишь в этой клетке для того, чтобы вновь захотеть жить? О нет, дорогая… Ты здесь для того, чтобы уравновесить ваши чаши на весах. Одной тебе решать, сколько ему осталось страдать… – Иуоо обернулся на Дилана.

– Я прощу его, если вы дадите мне свободу.

– Свободу ты получишь, когда отработаешь мои инвестиции в тебя.

– Что мне нужно сделать? Что конкретно? – глаза мои загорелись, в голове снова воскресли надежды вернуться к детям.

– Не спеши, дитя. Свободу дарит только смерть, а просто так умереть ты не сможешь. У тебя нет выбора.

– Ах ты мерзавец! – закричала я. – Я тебе всё равно не…

– Некрам! – произнёс он, и мне показалось, что моё тело поместили в адское пламя.

Никогда, даже в самые тяжёлые моменты жизни, я не испытывала ничего, хотя бы отдалённо сравнимого с этой болью. Словно снаружи и изнутри тебя сжигают заживо и одновременно протыкают раскалёнными зазубренными иглами. Ни слова, ни крика я не могла выдавить из груди, только бестолково ловила воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Мои глаза умоляюще уставились на Иуоо, а он самодовольно улыбался и не спешил завершить свой магический трюк.

– Фортум! – наконец, сказал он, и меня отпустило.

Моё тело обмякло и, словно парализованное, распласталось на полу.

– Что это было? – шевеля одними губами, спросила я, несмелыми движениями ощупывая своё тело.

– Щедрые дары природы. Пригождаются, когда нужно показать заблудшему его место.

– Вы меня в любом случае не отпустите… – наконец, начало доходить до меня.

– Представим, что я коллекционирую редких бабочек. Бабочки умирают, но их хрупкие тельца навечно помещаются в рамки, под стекло, чтобы радовать глаз… Но если я отпущу на волю своих мёртвых бабочек, они перестанут украшать мою комнату и, возможно, весь мир, и мне придётся убивать всё новых и новых… А смысл? Мёртвая бабочка бесполезна для мира.

Я хотела бурно возразить, но побоялась адской боли. Да, ключевое слово: ПОБОЯЛАСЬ. Я начала осознавать, что Иуоо победил, и всё же высказалась, правда, уже без вызова в голосе.

– Но я не мёртвая бабочка…

– Только благодаря мне. Так почему же я не вижу твоей благодарности?

– А есть за что?

– Своей службой мне ты спасёшь самых дорогих тебе людей. У этих бабочек ещё есть шанс дожить до старости…

– Спасу от кого?.. – как-то произвольно вырвался у меня вопрос, и я тут же догадалась, каков ответ. – Вы не посмеете их тронуть!

– Девочка, ты плохо представляешь себе, в каком мире живёшь… – сказал Иуоо и зашагал прочь.

– Не трогайте моих детей! – крикнула я ему вслед.

После услышанных угроз меня затрясло. Я подозревала, что меня будут запугивать, но не готова была рискнуть жизнями своих родных. Как бы в подтверждение серьёзности слов Иуоо пришли чистильщики с гарпунами в руках.

– Эй, что вы делаете? – воскликнула я.

– Приказ есть приказ. Нам велено хорошенько повеселиться! – сказал один из пришедших.

Второй усмехнулся и стал целиться.

– Только не в сердце и не в аорту, иначе сразу отключится, – напомнил первый.

– Знаю.

– Стойте! Хватит! – просила я, но первая стрела уже пробила Дилану лёгкое. Он слегка охнул, потом начал захлёбываться собственной кровью.

– Эй! – возмутился первый. – Я хотел в лёгкое! Сними ему повязку со рта!

– Он меня кровью заплюёт! – весело ответил второй, но снял с Дилана повязку.

Все мои уговоры и мольбы улетели в пустоту. У чистильщиков было всего четыре стрелы, и все они нашли свою цель.

От пережитого потрясения к Дилану на минуту вернулось сознание:

«Прости меня, Диана…» – сказал он мысленно.

Я не нашла, что ответить ему, и промолчала. Но когда он отключился от сильной кровопотери, я позволила себе прореветься.

Мне непросто было простить Дилана. Я даже сыграла в голове свой визит к психологу и провела ряд сравнений: и я, и Дилан окончательно потеряли любую связь с родными, с работой и с нормальной жизнью в целом; первопричиной тянущегося за нами кошмара были опрометчивые поступки – мои и его; я – не жертва, а получившая по заслугам тёмная душа. У нас обоих были причины ненавидеть друг друга. Но есть ли в этом смысл?

«Дилан, я прощаю тебя», – покривив душой, но всё же выдавила я. Дилан не услышал. И это было не совсем прощение: скорее, попытка освободиться от гнева, разъедающего меня изнутри. Я вроде как перестала ненавидеть, но при условии, что Дилан будет держаться от меня подальше.

На следующий день нас вытащили из камер, потому что запас энергии для регенерации у Дилана исчерпался, и его тело почти перестало восстанавливаться.

Мне сказали, что я должна напоить Дилана своей кровью, чтобы он скорее восстановился. Я порезала себе руку и успела накапать буквально несколько капель в его рот, как моя рана затянулась, словно кто-то застегнул молнию.

Дилан очнулся практически моментально. Стоявшие рядом наблюдатели дали ему воды и принесли поесть.

Вошёл Альгис и обратился к нам с Диланом:

– Когда закончите восстановление, вас отведут в прачечную. Поторопитесь, запас времени исчерпан.

– Времени для чего? – не поняла я.

– Сначала закончи дела здесь, – прищурил глаза Альгис.

– Я готова.

Альгис бросил взгляд на Дилана: тот полулежал на койке и не решался взять кусок еды с тарелки без разрешения.

– Кто их вызволил из камер? – негромко, но очень вкрадчивым голосом спросил Альгис.

– Нам было приказано вернуть их, когда этот, – чистильщик показал на Дилана, – перестанет регенерировать.

– Слишком рано. В камеру их. Обоих.

– Нет! – завизжала я так, что звук моего голоса, отскочив от стен, неприятно врезался в уши.

– Скажи мне, Диана, почему твой раб всё ещё голоден? Почему он до сих пор не на ногах?

– Я, что, должна ему приказывать? – недоумевала я.

Все чистильщики, за исключением самого Альгиса, засмеялись.

– Прикажи ему.

– Можешь есть, – сказала я Дилану.

Мне было противно смотреть на него, но ещё невыносимее было ощущать всё, что чувствовал он.

Дилан спешно проглотил всё содержимое тарелки и сделал попытку встать с койки, но всё его тело болело, а ноги не слушались.

– Вся комната пропитана твоей ненавистью к нему, – снова высказался Альгис. – Либо ты сейчас же избавляешься от неё, либо отправляйтесь обратно в камеры.

– Я не ненавижу его, но я не могу полюбить его после того, что он со мной сделал! – ответила я.

– Ясно, – бросили мне в ответ.

Нас поволокли по уже знакомому коридору. Сопротивления и мольбы не сработали: мы снова оказались разделены решётками. Дилана пригвоздили к стене и стали пытать, а я вынуждена была наблюдать. Но теперь я чётко осознавала: это уже слишком.

Что бы я ни говорила, как ни умоляла оставить Дилана в покое, на меня не реагировали, словно мы находились в дурацком сне, криво отражающем действительность. И я стала биться о прутья своей клетки, стараться отогнуть их.

Бессмертие здорово прибавило мне сил, и сталь поддалась: я проникла в камеру, где пытали Дилана, набросилась на чистильщиков и не успокоилась, пока не свернула шеи им обоим. Меня насторожило, что они слабо сопротивлялись, но моей главной целью было остановить пытки.

Дилан был в сознании, но идти не мог, и мы остались ждать, пока не очнутся те двое со свёрнутыми шеями, или не придёт кто-то ещё.

Вниз спустился Альгис. Он огляделся и удостоил меня короткими аплодисментами:

– Другое дело. Ты одолела магическую решётку. Ну, хоть что-то…

– Да в ней магии, как в твоей заднице! – ответила я со злостью.

– Довольно! Ты убила Гарика с Эдом. Как ты думаешь, что они сделают с тобой, когда очнутся?

– Они знали, что я их убью, это всё ваша грёбаная игра! – снова огрызнулась я.

– Осторожней со словами. Забирай своего калеку и иди за мной.

– Я, что, должна тащить его на себе? – спросила я.

– Советую поторопиться, – был ответ.

Мне пришлось взвалить Дилана себе на плечи, так как у него были раздроблены коленные чашечки, и он не мог опираться на ноги. И хотя сил мне было не занимать, я зареклась больше никогда не таскать на себе мужика. Раз я госпожа, пусть лучше носят на руках меня.

Альгис привёл нас в большую ванную комнату, заставил раздеться и погрузить нашу одежду в стиральную машину.

– Теперь помойся сама и приведи в порядок своего раба. Я буду ждать снаружи.

– А во что нам потом одеться? – не поняла я.

– На верёвках висят простыни.

И мы снова остались наедине. Дилан лежал на полу, весь перемазанный собственной кровью и похожий на узника из концлагеря. Его тело восстанавливалось слишком медленно.

«Нужно промыть твои раны», – мысленно сказала я ему.

«Я не могу двигать руками…»

«Выпей моей крови», – я протянула ему своё запястье.

«Но ты…»

«Я твоя госпожа, и это приказ!»

«Да, моя госпожа», – подчинился он и прокусил мне вену. В этот раз ему досталось гораздо больше крови, чем в прошлый. Раны начали затягиваться на глазах.

Заглянул Альгис, увидел нас грязных и сидящих на полу, и в довольно жёсткой форме велел поторопиться.

Душ был холодный, поэтому не занял много времени. Но ещё больше меня подгоняло узнать, что за срочное дело нам уготовили.

После ванной нас, завёрнутых в простыни, отвели на кухню: поставили обед перед Диланом, а мне разрешили только выпить стакан молока.

– Теперь слушай меня внимательно, – обратился Альгис ко мне. – Вы отправитесь на собственные похороны, дадите родственникам возможность попрощаться с вами. Тебе сделают укол, восстановят послеоперационный шов и заморозят. Ты ничего не почувствуешь. Твой раб повезёт твоё тело обратно в Краснодар, но по дороге тоже сделает себе укол, не справится с управлением, врежется в фуру и погибнет. Три дня вы пролежите в морге. Вас похоронят рядом, а с наступлением ночи ваши тела будут извлечены из земли.