Читать книгу Горькая полынь моей памяти - Наталия Романова - Страница 19

Дамир был счастлив. Счастлив безумно, отчаянно, яростно. Щемящая тоска и беспричинная радость смешались в его душе ядрёным, наркотическим коктейлем, будоражили мысли, чувства, желания.

Свадьба, по меркам Файзулиных, прошла скромно – небольшое торжество в городе для обязательных гостей, по большей части партнёров отца и нужных ему людей: свадьба старшего сына – хороший повод проявить гостеприимство, и всего один день в домашней обстановке, для родных и близких, среди которых не было ни одного родственника Эли. Против всех правил – в доме жениха, а не невесты.

Эля выглядела бесконечно удивлённой от стремительных перемен в её жизни. От новых родственников, принявших её настороженно, с опаской, но с уважением к выбору Дамира. От казавшегося ей запредельно нарядным свадебного платья, целомудренного, как и полагается невесте, одновременно с тем шикарного, с пышным, струящимся подолом в пол, тонким кружевом, закрывающим руки и шею, и фатой, скрывающей рдевшее личико.

В васильковых глазах стояли слёзы, когда Элеонора сказала: «Да». Дамир с трудом сдержался от того, чтобы позорно разреветься вслед, как мальчишка.

Если Всевышний отмеряет человеку долю счастья, то вся мера, щедро протянутая Дамиру на всю его жизнь, вылилась сплошным, непрекращающимся ливнем в те дни. Дни недолгой семейной жизни с Элей Файзулиной.

Вряд ли родные разделяли его счастье. Отец ходил хмурый, мать недовольно поджимала губы, эби, его эби, дорогая, бесценная эби смотрела на внука с немой укоризной, в каждом взгляде он читал: «Собака немая, удумал…». Но мозг, затуманенный силой таких эмоций, что справиться с ними, не согнуться под хлёсткими, яркими, жалящими всполохами, почти невозможно, отказывался воспринимать ту реальность. Дамир жил в какой-то своей, параллельной, счастливой жизни. Диапазон чувств беспрестанно метался от беспричинной, звенящей радости и жгучей, припекающей, разрывающей изнутри страсти до невыносимой тоски.

Если бы Дамир находился в том состоянии долго, он бы сдох от передозировки счастья, пароксизма собственной любви. Ему было отмерено чуть меньше жалкого месяца, в течение которого он имел право на счастье и реализовал его, наплевав на всё и вся, будто знал наперёд – будущего нет.

Эля спала, раскинувшись на кровати в комнате Дамира, ставшей семейной для него с Элей, в родительском доме, на втором этаже. В месте, куда его привезли из роддома. Ребёнку Дамира суждено знакомиться с миром в этом же месте, дышать тем же воздухом, видеть за окном ту же кряжистую яблоню и высокую, раскидистую липу у самой границы участка.

Вопрос отдельного проживания встал остро. До этих дней Дамир не считал нужным приобретать недвижимость в родных местах, живя и работая на другом континенте, в отдельном жилье попросту не видел смысла. По возвращении он планировал построить дом или купить квартиру. То и другое – с видом на Волгу. В то время вода ещё успокаивала, дарила ощущение родного дома, безотчётно грела душу.

Пришло время задуматься, Дамир посмотрел несколько квартир в городе, но был остановлен доводами отца.

– Что ты сейчас можешь купить? – Арслан с неодобрением покачал головой, цыкнул, совсем как эби. – Двухкомнатную конуру? Через год вернёшься, лучше возьмёшь, я помогу. Начнёшь строить дом сразу на большую семью. Один сын – не сын, – повторил он то, что любил повторять.

«Один сын – не сын. Два сына – половина сына. Три сына – сын». Дамир улыбнулся, соглашаясь с доводами отца. Он не сомневался, Эля родит ему не одного сына, а может и не трёх, а больше. Они молоды, полны сил, здоровья, у них вся жизнь впереди. Вопрос с покупкой отдельного жилья отложили до возвращения Дамира из Штатов.

Всего-то год подождать… Год… Какой-то жалкий год против всей жизни. Счастливой, безоблачной жизни с Элей.

Эля раскинулась на широкой кровати, улыбаясь во сне. Солнечный луч скользил по её щеке, лаская нежную мочку, задевая сбившийся локон. Солнечный след брёл по нежной шее, перебирался на открытую худенькую ключицу, шествовал по полупрозрачной ткани на груди, обхватывая сосок, терялся на косточке, не прикрытой тканью белых, полупрозрачных шорт.

Дамир опустился губами к щеке, повторяя путь солнечного луча короткими поцелуями, шалея от запаха – горькой смеси аромата Эли и ночного, безумного секса. Он задержался губами чуть ниже пупка, пытаясь представить там, под кожей, крошечное существо, ещё и с человеком не схожее, но уже бывшее его ребёнком, продолжением. Острая, звенящая струна, как обычно в такие моменты, лопнула в области груди, он часто задышал, как при панической атаке, отпрянул, сменив губы на ладонь, и на секунду перевёл взгляд на окно. Там шелестела зелень, ничем ещё не намекающая на приближающуюся осень.

Скоро он вернулся к своему занятию, скользя губами, горячим дыханием, языком по гладкой коже, пуская под слабую резинку на шортах пальцы. Ладони обхватили ягодицы, упругие, идеальной формы, немного сжали, огладили и снова сжали, постепенно стаскивая полупрозрачный шёлк по бёдрам.

Эля заворочалась, недовольно что-то пробурчала со сна, но покорно приподняла бёдра, позволяя снять с себя шорты, и раскрылась, следуя движениям рук Дамира. Три родинки, скрытые от глаз посторонних, и четвёртая, небольшая, примостившаяся на бархатной коже почти у клитора. Языком обвёл крошечное пятнышко, нырнул глубже, туда, куда указывает порочная родинка, и отдался всепоглощающему занятию. В висках колотилась кровь, пах невозможно, болезненно пульсировал.

Эля тяжело, надрывно дышала, раздвигая ноги с каждым движением языка шире и шире, призывая ласкать откровенней, сильнее, ярче. В ход пошли пальцы, сначала один, а потом и два, третий оглаживал и вовсе запретное местечко. Пока запретное, но такое манящее, что стоило огромного труда не погрузить палец, второй, третий, не пристроить член, настойчиво продавливая, прогибая, настаивая. Эля была согласна, хотела, попросила в брачную ночь, но нет. В ней бушевали гормоны, она хотела ярче, больше, безумней, а он должен думать о безопасности не только её, но и ребёнка.

Порочные, шальные, безумные желания у восемнадцатилетней девушки, считавшейся женщиной.

– Дамир, – проскулила Эля, вдавливая его голову в себя, хватая за руки. – Дамир, давай!

– Что? – он легко вывернулся из захвата цепких, но таких слабых рук. – Что такое, Эля? – можно подумать, он не знал «что».

– Давай! – с нотками истеричности всхлипнула Эля.

– Кончить хочешь?

– Да! – ох, сколько нетерпения, требовательности, нужды.

– А сама? – он отпрянул, сев на колени между женских ног, закинув их на себя, раскрывая максимально, насколько получалось. Он всё равно помнил о положении Эли, учитывал его в самом ярком, душном забытьи.

– У меня не получается так!

– Получится, – Дамир взял пальцы Эли, облизнул и опустил вниз, устраивая на самом чувствительном месте. – Получится.

Она изгибалась, ёрзала, рука порхала, как обезумевшая колибри. Стонала, их могли услышать в утренней тишине спящего дома, по щекам катились слёзы неудовлетворения, пока Дамир не выдержал и не помог. Всего лишь несколько движений пальцев, и Эля взвилась в оргазме, панически хватаясь за простыню, шаря руками в поисках подушки, чтобы заглушить собственный крик.

Чуть позже он вошёл, наслаждаясь оставшейся пульсацией, теснотой, жаром, и двигался максимально медленно, чтобы продлить собственную агонию, насладиться, выпить до самого донышка, до последней капли… яда ли, рая…