Читать книгу Тайные истории Пушкинских гор - Наталья Гарбер - Страница 6

Я «жаворонок» и ночью люблю подолгу спать, это у меня с детства. В Москве я веду себя как первобытный человек: ложусь как только темнеет и просыпаюсь, когда светает, то есть сплю примерно с девяти до девяти. И отлично себя чувствую. Весной время моей дневной активности удлиняется вместе с отрезком светлого дня. Летом оно максимально – с шести утра до глубокой ночи, которая для меня начинается в десять вечера. А осенью рабочий день снова уменьшается, спасибо природе средней полосы.

Впервые приехав в прошлом году в Пушкинские горы тотально на все лето, я поначалу засыпала от избытка кислорода раньше девяти вечера и просыпалась в свои обычные шесть утра. Но однажды, во вдохновенном порыве провозившись с очередной главой учебника по писательству, я досидела до половины двенадцатого ночи.

И тут случилось странное – в яблоневом саду, куда выходят окна моей квартиры на первом этаже, что-то начало ритмично пищать. Звук был мерзкий, настойчивый и нескончаемый. Похоже на высокое, почти ультразвуковое «ни-ни-ни!» Заснуть под такое невозможно, как нельзя дремать, когда тебя постоянно тычут булавкой в бок.

Я попшикала в окно, полагая, что это какой-то диковинный сверчок, но быстро поняла, что звук не натуральный. Ворча «и какой идиот поставил на ночь в саду миноискатель?», я натянула куртку и пошла в сад разбираться. Звук в саду раздавался везде, как везде расширяется Вселенная. Буквально – везде. Изрядно побродив в крапиве в поисках источника ультразвукового занудства, и вдосталь покусанная изголодавшимися ночными комарами, я обессилела и подняла глаза к небу.

И тут до меня дошло: звук шел сверху. Со второго этажа – больше этажей в доме нет. Более того – звук шел из форточки соседа надо мной. Мысленно просканировав все знакомые электрозвуки, я поняла – это немецкий будильник. У моей бабушки был такой. Он гадостно пищит, пока его не отключишь. То есть с момента включения он вопит вечность – я никогда не могла дождаться финала писка, и била его «по голове».

Вернувшиеся способности к диагностике меня утешили, но проблема не решилась: спать было невозможно. Я привыкла жить с открытым окном и зимой, и летом. Я не сплю в задраенной подводной лодке – мне начинает казаться, что я в газовой камере. Ударить «по голове» чужой будильник через окно второго этажа невозможно. Жильца наверху я будить не решилась. Да и есть ли он там? Ведь ночь на дворе, и люди должны бы спать, а как можно спать при таком звуке?

С другой стороны, я ведь спала все эти дни, когда ложилась до начала воплей немецкого чуда. Вот и он сопит себе в две дырки, пока я тут мучаюсь в комарах. Дело швах, подумала я, и побрела обратно в квартиру. Вариантов у меня не осталось, я закрыла пластиковые окна и бессильно отрубилась благодаря творческой усталости и вопреки клаустрофобии.

Утром, проснувшись в восемь с мутной головой, я нахлебалась кофе, дождалась девяти и рванула наверх договариваться о перемене участи. Жилец был дома, оказался одиноким дедом преклонных годов, и на предложение наладить технику радостно сообщил, что будильник подарила дочь, он им не пользуется, и как тот работает, не знает. Уверенная, что после бабушкиного зверя с этим я справлюсь легко, я пошла искать чудо-машинку. Аппарат – такой же, как у моей старушки, – был поставлен на половину двенадцатого. Оставался вопрос, почему он не звонил днем, а только ночью. Дед не знал, я недоумевала, но в любом случае хлопнула будильник «по голове» и выключила звонок.

Следующим поздним вечером, когда я счастливо закрывала компьютер с очередной дописанной главой, из какого-то близлежащего окна дико и с завываниями заорал младенец. Решив, что его убивают, я рванула к своему окну проверить источник звука – и услышала другого младенца, в несколько более высокой тональности. Оба страдальца вопили как резаные, и никакие мамашки даже отдаленным шепотом при них не причитали.

«Господи, что за страна», – подумала я, снова оделась и пошла спасать истерических человеческих детенышей. Выйдя на улицу и снова продравшись в заросший сад, я обнаружила двух здоровенных котов с вытаращенными глазами в бешеной боевой стойке. При виде меня они перестали вопить и кинулись врассыпную. «Черт бы побрал мою писательскую чувствительность, могла бы и догадаться», – хихикая над собой, пробурчала я, и вернулась в дом.

Вдумчиво приняв душ, я нырнула в кровать и тут… наверху снова запаскудил немецкий будильник. О, черт! Я же выключила его. Может, старик так просто ностальгирует по дочери? Днем он удит рыбу (он мне рассказал, что это его основное занятие, но мальков не продемонстрировал), а ночью скучает по дочке и развлекает себя будильником, когда все уснут, а у него все равно старческая бессонница.

Орать ему под окном нельзя – перебудишь весь дом. Стучать в дверь посреди ночи? А если он все-таки спит под эти звуки, как я умудряюсь, если лягу пораньше?

В общем, вторая ночь прошла не лучше первой. Утром, увидев в зеркале опухшую мрачную физиономию, ничуть не похожую на мою, я решила, что блюсти режим теперь буду неукоснительно. В девять вечера – в кровать, при любых творческих запоях!

Так я здесь теперь и живу. Утро вечера мудренее, говорю я себе. Спи, моя радость, усни и ночью бузить ни-ни-ни. А то будильник сделает тебе ни-ни-ни в полдвенадцатого и будешь спать в подводной лодке до безрадостного утра.

Коты периодически устраивают шумные потасовки под окном, но они живые, их ристалища краткосрочны и поддаются разгону с помощью крика и пшиканья. Приехав в этом году снова на лето, я в первый раз опять попалась, услышав якобы детский крик. Но быстро вспомнила оскаленные рыжие рожи с задранными вверх лапами, из которых торчали выставленные во всю мощь рыболовные крючки, которые и не снились деду со второго этажа с его скромными упражнениями по ловле мальков.

А сегодня, под влиянием двух чашек кофе, налитых мне в послеобеденное время в гостях доброй Русаной, я провалялась в полудреме до невероятного для себя времени – половины второго ночи. В полдвенадцатого началось обычное «ни-ни-ни», но я, видимо, приобрела некий иммунитет, и продолжала медитировать. Так вот, поздравьте меня: в полвторого звук прекратился! Немецкий миноискатель пищит всего-то два часа!

Нет, я точно его пересижу. Теперь, когда мы знаем его слабое место – точно!

Я-то упираюсь сорок пять лет. Меня двумя часами «ни-ни-ни» не возьмешь. «Да-да-да», я буду делать все, что захочу, и даже работать со снами. А дурацкий писк использую для того, чтобы ночью писать эту книжку. Вот сегодня «ни-ни-ни» сработал как тема для новеллы. Знай наших!

Все, иду спать. Да-да-да!