Читать книгу Зима и лето мальчика Женьки - Наталья Ковалева - Страница 7

В лазарете остро пахло валерьянкой и хлоркой. Ядовитый запах пропитал здесь все: и кабинет врача, и маленькую палату на две кровати. Здесь редко кто лежал так долго, как Брига – обычно не больше трех дней. Для внезапных вспышек чесотки или ветрянки в детдоме был изолятор. В лазарете же сидели простудившиеся или те, кто пережидал выходные, чтобы в понедельник отправиться в городскую больницу. Впрочем, Брига и не лежал. Он ходил из угла в угол. Плечо уже не болело. У него вообще ничего не болело, только там, где под рубашкой колотилось сердце, засел тягучий комок. Но он уйдет, как только… Брига опять зашагал из угла в угол. Он даже рад был своему одиночеству и тому, что Нина Афанасьевна не дежурит, как положено, у постели больного. Он не нуждался в няньках. Ему нужно было время подумать. И Брига думал. Его мысли складывались в голове в черно-белые картинки, похожие на кадры кинохроники. Он очень четко представлял себе, как в упор стреляет в Кастета или всаживает нож ему под ребро, но потом внезапно осознавал, что ни ножа, ни пистолета в детдоме не достанет. Это приводило мальчика в отчаянье. Он понимал, что Кастет должен заплатить по полной программе, а если счета меж ними не будет, то прохода не дадут.

Эти мысли Брига не шокировали. Он даже понять не мог, насколько дикими и противоестественными они были для одиннадцатилетнего мальчика. В другой, не в этой, жизни, где белые скатерти, добрые родители, чаи по вечерам, поцелуй на ночь, пацаны мечтают о велосипеде и о том, чтобы лето никогда не кончалось. Брига так не жил никогда и поэтому мечтал только о том, чтобы увидеть, как заплещется страх в ненавистных глазах, и о том, как нажмет на спусковой крючок. Красиво, как в фильме про ковбоев. Хотя понятно, что пистолета ему не видать. Вот если украсть на кухне нож! Или гвоздь заточить…

Когда в замочной скважине повернулся ключ, Брига метнулся на кровать и отвернулся к стене. Видеть он никого не хотел. К нему многие приходили за эти пять дней. Был директор. Он долго откашливался, как перед микрофоном на торжественных линейках, а потом выдавил только:

– Как здоровье, Женя?

Мальчик оборвал его:

– Я не Женя, я Брига…

На этом разговор и кончился. Директор еще какое-то время посидел на краю его кровати, попытался что-то сказать, но Брига молчал, внимательно изучая стену. Местами краска отстала, и из-под ядовитой зелени выглядывала известь. Брига еще в первый вечер пребывания здесь придумал себе забаву: он отковыривал краску, превращая белые «лужицы» в «озера и моря». И пока Владлен Николаевич выталкивал неловкие фразы, Брига настойчиво ковырял ногтем стену. Директор ушел, пожав плечами.

Затем заглянула завуч Лариса Сергеевна с редким лакомством – апельсинами. Они пахли так, что еще несколько дней назад Брига схватил бы оранжевое чудо с жадностью, а сейчас равнодушно смахнул в ящик тумбочки. Кажется, даже вечно каменная Лариса удивилась.

– Ты что же, не хочешь апельсинов? – спросила она и так резко поправила на носу очки, что они вжались в переносицу.

– Нет, – просто ответил он.

– Тебя хорошо кормят?

Брига задумался – он и не замечал, что ел в эти дни, – и согласно кивнул.

– Сладкое дают?

– Дают, – соврал Брига.

– Если скучно, я распоряжусь, завтра сюда телевизор перенесут из учительской.

Лариса сидела на стуле прямая, как палка.

– Не скучно.

– Я хочу узнать… – завуч покашляла в кулак. – Кто это сделал?

– Сам упал.

– Я не про руку.

– А про что? – Брига простодушно распахнул глаза.

Лариса взгляда не выдержала.

– Бедный мальчик, – пробормотала она и отвернулась.

Брига с облегчением вздохнул, когда завуч ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. Порой он прислушивался к себе и удивлялся странной пустоте, такой беспросветной, такой бесчувственной. Иногда, правда, просыпалось что-то неясное, заставляющее душу болеть тупо, как заживающий синяк. В такие минуты он старательно, как ученик, решающий сложную задачу, начинал думать о том, что нож можно стырить на кухне, а можно и у Михеича из сторожки. В конце концов, увел же он фонарик! С ножом, конечно, труднее будет: фонарик-то у Михеича на виду был, а лезвие придется поискать.

Бриге было хорошо в своем одиночестве, он никого не хотел видеть, никого… Но ключ повернулся.

– Алена! – радостно ахнула детская еще душа из-под равнодушия, опустошенности и ровной безнадеги. Даже руки радостно взмыли – обнять, прижаться…

– Женечка! – сорвалось с губ Алены.

Радость погасла в темных глазах мальчишки стремительно, как зимний закат. Выцветала открытая щербатая улыбка, уступая место каменному спокойствию. Не знай Алена Женьки раньше, она бы решила то же самое, что и все, кто видел его в эти дни, и также многозначительно покрутила бы пальцем у виска. Взгляд мальчика, обычно живой, озорной и внимательный, замер неподвижно, точно за плечом девушки была не белая дверь в кабинет медика, а безоглядная степь, и смотрел Женька, не видя, за что зацепиться в пустоте. Так старательно смотрел, что даже рот приоткрыл.

– Женя! – испуганно окликнула девушка.

Бриге впервые за эти дни захотелось спрятаться под одеяло. Алена смотрела на него с таким неприкрытым страхом и сочувствием, что где-то внизу живота сладко и болезненно заворочалась слабость, поднялась к самому горлу, и в носу предательски защипало. Брига не выдержал и зарылся лицом в серую наволочку с черным клеймом. Он не будет больше плакать. Не бу-дет!

– Хороший мой! – теплая Аленина ладошка опустилась на стриженный затылок. – Хороший… Сволочи! Господи, какие же они сволочи!

Руки ее побежали нежно по голове, по худым плечам, опять метнулись к голове, родные, добрые.

– Я заберу тебя сегодня, сегодня. Это все пройдет. Вот увидишь, увидишь.

Она и сама уже плакала.

– Заберешь? – Брига скинул кроткие руки и сел в кровати. – Заберешь?

– Да, – кивнула она головой. – На все лето. Поедем в деревню, там мама у меня…

– Нет! – рявкнул Брига. – Нет!