Читать книгу Строптивая для босса. Ненавижу и люблю - Наталья Масальская - Страница 6

В огромные панорамные окна квартиры заползают запоздалые голубовато-серые сумерки. После ухода папы я продала наш огромный пентхаус и купила квартиру поменьше. Не могла возвращаться туда, где он был убит. Теперь вместо пяти комнат, я разместилась в трех, но с огромной, современно обставленной гостиной. Да и район мой родной. Уезжать из центра я оказалась не готова даже ради авантюры с Вознесенским. Но я подстраховалась и теперь с папой меня ничего не связывает. Кроме некоторых его вещей, что я забрала в свой новый дом. Даже фамилия у меня теперь мамина. Почти каждый вечер перед сном я сижу в папином любимом кресле. И сейчас, поворачиваясь из стороны в сторону, я изучаю оставшиеся после него бумаги. Здесь жалкие крохи той информации, из-за которой его убили. Но и эти крохи я нашла не сразу. Он постарался спрятать их, чтобы никто кроме меня не смог их обнаружить. Я всегда была его девочкой, знала его привычки, его любимые присказки и четкие правила. Особенно он любил повторять: «никогда не прячь что-то важное в предмет, который можно вынести». На этих листах имена, даты и клички. Как соотнести их с реальными людьми и событиями я пока не знаю. Пока!

Одно имя, вернее, кличка не дает мне покоя – Шахат. Я уверена, что под ней скрывался Вознесенский. Ирония? Конечно! Эти люди любят играть смыслами. С чего я так решила? С того, что Шахат – это один из ангелов смерти, который по воле бога уничтожил всех первенцев. Вознесенский был одним из самых ценных соратников Беса. Он выполнял поручения, которые были не под силу никому. Его профиль «бытовые самоубийства». Он мастерски мог обставить убийство так, что никто бы не смог доказать, что человек не покончил с собой. Так он убрал и папу. Да, вскрытие показало инсульт, но патонатом Григорий Денисович, его старинный друг, по пьяни проболтался, что нашел на лодыжке отца два крошечных следа от самодельного электрошокера. Это почерк Шахата, если судить по записям отца.

На столе завибрировал сотовый. Я все еще в мыслях о папе, поэтому, прежде чем ответить, с тревогой смотрю на экран. Кируся.

– Привет, – улыбаюсь в трубку. Приятно отвлечься от гнетущих мыслей.

– Слушай, давай в субботу сходим в клуб? – предлагает подруга.

– Ты все еще в стадии соблазнения Кирилла, или мы реально пойдем отрываться? – сразу уточняю я, чтобы потом не попасть впросак.

– Конечно отрываться, – выпалила Кира, но тут же чуть тише добавила. – Кирилл тоже там будет. Но я совсем не уверена, что со мной.

– Ясно, – поджимаю губы. – А я значит так, для антуража?

– Ну брось, пошли, – заканючила Кируся.

Я уверенна, что она не отстанет. Да и дел в субботу у меня никаких. Не хочется провести еще один такой вот вечер воспоминаний, и я соглашаюсь.

С утра встаю разбитая и не выспавшаяся. Все ночь мне снились скалящиеся волки и страшные, искаженные лица ангелов с обгоревшими крыльями. Надо завязывать на ночь всякие ужасы читать. Как назло, лекции с самого утра. Я ползаю взъерошенной гусеницей между ванной, гостиной и спальней, пытаясь собрать себя в кучу. На лекции предсказуемо опаздываю и под настороженным взглядом подруги едва выдерживаю все пять пар. На обед не остается времени, и я сразу после лекций еду к Вознесенским, утопая в воспоминаниях о потрясающих домашних вафлях с клубничным вареньем от Анны Юрьевны. Может быть и сегодня мне перепадет от хозяйских щедрот.

Мысли о вкусной пище растворяются в запахах химикатов и под аккомпанемент воющего желудка, как примерная Золушка, драю хозяйские толчки.

Наконец-то этот день подошел к концу. И начался он тяжело и закончился бесполезно ворчу я после того, как, казалось, перевернула кабинет Вознесенского верх дном. Ни-че-го. Странно, что у него нет даже сейфа. Неужели я ошиблась и все сколько-нибудь серьезные бумаги он хранит на работе? Да, нет, – сразу же отметаю эту версию. – Точно дома. Хотя, одна маленькая удача случилась – я наконец открыла сейф в спальне хозяев. Один из вариантов пароля подошел. Правда внутри хранился всякий хлам вроде загранпаспортов и нескольких пачек «зелени», которая сейчас интересовала меня меньше всего.

– Эй, новенькая, – доносится из кухни, когда, закончив с уборкой, я направляюсь в свою коморку, чтобы переодеться.

Погруженная в свои мысли, я не сразу понимаю кому принадлежит голос. Так же, как и позавчера, за большим столом, примыкающим к отделанному мрамором «острову», сидят Ксения и Ярослав. Это он так беспардонно мне только что «эйкал». Будь мы на моей территории, ни за что бы не откликнулась, но тут пришлось подойти.

– Заходи, че встала, – поиграл бровями Ярик. – Эй, теть Ань, налей-ка ей чай. Или какой напиток вы предпочитаете в это время суток? – продолжил паясничать он.

Мне становится неловко, а тут еще мой многострадальный желудок, жалобно забурлил и финальным аккордом издал прямо-таки душераздирающий вой. И было от чего. На столе, благоухая сливочным кремом и свежей малиной, лежали аппетитные песочные тарталетки. Облитые шоколадной помадкой маковые рулетики и воздушные круассаны, источающие нежнейший аромат сливочного масла и сахарной пудры.

– Алиса, – вмешалась Анна Юрьевна, – заходи, не стесняйся. Она поманила меня рукой, и я, словно завороженная, двинулась к накрытому столу.

Пока она наливала чай из красивого фарфорового чайника, я быстро пробежалась взглядом по присутствующим. Ксюша – сама невозмутимость. Она, казалось, вообще не обращает на меня никакого внимания, зато ее брат сыпет остротами, как заправский клоун.

«И откуда такой пошлости нахватался?» – стараюсь не вмешиваться своими ответами в его монолог.

– Эй, Ромео, кончай уже. По-моему, ты уже достал Алису, – вдруг громко оборвала его очередной пошлый подкат сестра. – Топай переодеваться, тебя уже водитель ждет, – напомнила она.

Ярик, совсем как его папаша, вонзил высокомерный взгляд в ее лицо, театрально поднялся, отвесил присутствующим низкий поклон и, тряхнув ворохом льняных кудрей, с видом обиженного ребенка удалился.

Анна Юрьевна, вышла в самом начале его представления, так что сейчас мы остались с Ксенией одни.

– Не обращай на него внимание, – заметив промелькнувшую в моем взгляде благодарность, сказала она. – Он избалованный и инфантильный – большой ребенок. Но будь осторожна, как любой уверенный в своей безнаказанности малыш, он очень мстительный. Знаешь, это как с детьми в песочнице: если не дали поиграть чужой совочек, треснет машинкой по башке.

– Образно, – отвечаю я, удивляясь про себя, как честно для любящей сестры она описала Ярика.

– Таков мой братец, – язвительно усмехнулась Ксения и, поднявшись со стула, направилась к выходу.

– Слушай, а почему нигде не упоминают про тебя? Я вообще думала у твоих родителей только один ребенок. Ничего, что я так в лоб? – тут же добавляю я, поняв, что снова сморозила глупость. Когда-нибудь мой язык меня доконает.

Ксюша разворачивается и молча поднимает вверх правую руку. Я сначала не понимаю, что именно она хочет мне показать. Ну, странная кожаная перчатка на ремнях. Современная мода так многолика, что я давно ничему не удивляюсь.

– Не дошло? – видя мой вопросительный взгляд, она отстегивает ремешки и снимает перчатку… вместе с рукой. Я чувствую, что краснею до самых кончиков волос. – Согласна, не очень приятное зрелище, – восклицает она. – Как ты понимаешь, я – бракованный товар, который не принято показывать ни партнерам, ни друзьям, ни, тем более, прессе. То ли дело Ярик.

Я чувствую, что не знаю, что сказать, и просто продолжаю пялится на ее культю. Где-то внутри моего сознания внутренний голос возмущенно кричит: ну и что нет кисти. Ты красивая, здоровая, и в отличии от своего брата умная. Но рот словно судорогой свело, и я продолжаю молчать. Мне никогда не было так стыдно за собственное молчание. Я буквально выскакиваю за ней в коридор, но Ксюши там уже нет. Подхожу к ее комнате, прислушиваясь – тихо. Постучать? – уже заношу руку, но в последний момент меня что-то останавливает. Что я могу ей сказать? Пожалеть? Думаю, жалости она слышала за свою жизнь много. И ухожу с отвратительным осадком внутри.