Читать книгу Танцы с чужим котом. Странный Водолей - Наталья Юлина - Страница 4

Вот я уже вроде взрослая. Дядька Витька, тот самый, кто сажал меня во младенчестве на абажур, как-то, когда мне уже шло к тридцати, спросил меня: – Что замуж не выходишь? Дураки всё?

– Ага, – говорю, – не дураки, так дурни, если не дурни, то придурки. Корень один.

Но природа мстительна, как никто другой.

Мне 24, и я влюбляюсь.

Мы учились на курсах английского языка. Кончались занятия поздно, и он провожал меня до дома. Проходя мимо тенистых деревьев сквера, мы останавливались. Объятья распаляли, но мозг сопротивлялся. Какое определение подходит, не думала, но ясно было, не то. Моя Гордость смотрела ему в глаза и спрашивала, ты кто? Предубеждение отвечало, нет, нет и нет. Вместе они образовывали айсберг ГП, грозивший вот-вот обрушиться в воду.

Сегодня я смотрю на нас двоих трезвыми глазами.

Вот мы гуляем в Сокольниках. Нашли укромный уголок и остановились, чтобы целоваться. Сейчас в моей памяти о том дне он – виртуальный персонаж, да и я – подсадная утка любовной охоты.

Теперь вижу, что было полное и абсолютное неприятие друг друга: голое влечение безо всякого желания узнать что-нибудь о другом. Это и есть «первая любовь»? Тем невнятнее причина моих переживаний. Ты хочешь о чувствах? Пожалуйста. Мы, влюбленные, – два пузыря надутые гордостью и желанием.

Дошло до того, что по телефону сказала ему: «я люблю тебя». Кстати, первый и последний раз в жизни. Мне кажется, что эти слова, по крайней мере в нашем случае, похожи на заклинание самого говорящего.

Он ответил: «а я нет».

Гордость и Предубеждение, взявшись за руки, поплелись в темный чулан, чтобы там вспоминать своё героическое прошлое, и пришла мне в голову мысль о суициде. Тут Гордость и Предубеждение, уже сильно потрепанные, вылезли из чулана и в два козлиных голоса пропели: ДУУУРА.

Оставалось броситься в омут разврата, то есть выдумать «любовь». Это значило, подчиниться человеку, к которому не испытывала ничего, кроме уважения и любопытства, и я получила шок такой силы, что Гордость и Предубеждение, заламывая руки и невнятно что-то бормоча, ушли из моей квартиры искать лучшей доли.

Это событие повлияло на мое поведение в первой юности и не только. Секс был настолько неудачен, что следующие четыре года я не могла себе представить, что издевательство над собой, в простоте называемое наслаждением, я могу повторить.

Что спасало? – Однообразие жизни, узкие стены, что держат людей. Каждый день после работы ехала в Ленинку, сидела там до закрытия. Читала Достоевского в дореволюционном издании с ятями. Достоевский всегда действовал одинаково и не на какие другие книги не похоже. Первые пятьдесят страниц читала как обычную литературу, и вдруг во мне, несильно сначала, разгорался огонь, и до конца чтения жег душу. Что за огонь: сочувствия, совести, просто боли, не знаю. Скорее всего вместе.

Я думаю, Федор Михайлович в понимании внутреннего человека превзошел всех писателей до и после себя. Именно поэтому он не подлежит экранизации. В 99 из 100 случаев кино это реальность, то, что внутри человека ему не доступно.

Но вот библиотека закрывается, и я еду к подруге Наташе, и домой возвращаюсь в два ночи. Я закрылась в раковине, как моллюск.

Прошло долгих четыре года. В те времена, если в метро мерещилось лицо того человека, я, как заяц, неслась подальше от этого места. И сердце от страха билось, как у того зайца…

Длинные одинокие тропы в чахлых зарослях моего разума вели в темный лес подсознания. Первый поэтический плен – «Демон» Лермонтова.

Лермонтов, как это у него выходит, не знаю, пишет про себя, но всем читателям, булавкой пришпиленным к своим личным несчастьям, именно это в самый раз, не оторваться. Ни содержанию, ни магии стиха я не подчинялась, но выбраться из плена не могла и не хотела. «Мцыри» – выход к яркой зелени предгорий, это про меня.

Единственная калитка в жизнь – альпинизм. Горы – это и есть настоящее ничуть не меньше, чем что-нибудь другое.