Читать книгу Полёт в Чаромдракос - Наташа Корсак - Страница 10

– Лука… снова она! – взволнованно сказала я, как только уже ставшая навязчивой песня вновь закралась в мое сознание.

– Слышу, – неожиданно спокойно ответил оками. – Они зовут тебя, но сегодня тебе не удастся уснуть. Ты же сама так решила. И скоро утро.

– Чарум, чарум, Чарумдракози, – повторяла я вслух то, что слышала. Словно в моих ушах сидели крохи узыканты и наглым образом, без разрешения, когда им только вздумается, начинали петь и играть.

Лука потряс головой, как будто и в его уши кто-то засел с ансамблем, и сказал:

– Она поет, чтобы ты поверила и перестала бояться ночных полетов!

– Кто это «она»? И о каких полетах идет речь? – не понимала я.

– Её зовут Астра, – прошептал Лука. – Они знают, что Камилла совсем плоха. Они также знают, что она не может вернуться назад. Сама не может. Это закон. Да и возраст не тот. А вот тебя могли бы впустить. Но они не верят тебе. Пока не верят. Один раз ты уже оказалась у ворот, но испугалась…

– Любой бы испугался! – возмутилась я. – Я думала, что сойки разобьют меня о землю вместе с коляской!

– Да, чтобы не бояться, ты должна знать правду, – сказал оками.

– Allez,continue, Luca. On doit finir jusqu'à l'aube[90], – врезалась в разговор Стрикс и противненько щелкнула костяшками пальцев. – Je m'entraîne,[91] – объяснила она.

– Всё, больше не поет! – воскликнула я.

– Чувствует приближение земного солнца, – объяснил Лука. – Если я не вернусь домой вовремя, то меня ждет наказание, и я больше не смогу спуститься на землю. Лет сто. Но самое страшное, если меня лишат дара понимать человеческий язык, – фыркнул Лука. – Наверняка они уже знают, что я унес остатки китовьего молока Камилле. И конечно же понимают, что это последние капли, собранные ей.

– Ты говоришь о них как о богах. – Мне показалось, что Лука волнуется не меньше меня. Что от его рассказа будет зависеть если не моя, то жизнь Камиллы точно.

– Они не боги, – серьезно сказал Лука. – И у них нет богов. Царица Астра добра и справедлива, царь Арходас силен и рассудителен, а Гензель… – улыбнулся Лука и причмокнул: – Гензель для меня навсегда останется вредным, но смелым мальчишкой. Это история о драконах и людях. История, в которой твоя бабушка сыграла важную роль.

– Je veux entendre tout depuis le début encore une fois[92], – не выдержала Стрикс.

Лука набрал полную грудь воздуха, и мы снова отправились в зимний Петроград. Ровно к полудню.

осознавая каждое слово, медленно произносила Камилла.

Она то вытягивала губы уточкой, чтобы придать себе утонченный образ парижанки, то прижимала язычок к нёбу, чтобы четче выговорить типичную французскую «r». Получалось у неё неплохо. Даже несмотря на то, что в квартире уже витал дух праздничного обеда: её любимых шоколадных кексов, мятно-земляничного чая и наверняка чуть кисловатой кряквы в медовом соусе…

Аврора, горничная, всегда напоминавшая Камилле раздобревшую персидскую кошку, важно расставляла на круглом дубовом столе вазочки с разными лакомствами и раз за разом поправляла кончиками своих розовых пальцев небесно-голубую скатерть. А та, выждав, когда мадам скроется на кухне, из вредности вновь сползала со стола.

Камилла, поборов вкусненькие ароматы угощений, с ещё большим усердием завела:

– Quand… la bise…. fut venue…[94]

– Ma chere! Tres bien et fin, fin, fin…[95] – мягко улыбнувшись, сказала учительница французского, мадам Софи.

Она была родом из одного парижского пригорода, но вышла замуж за русского офицера и перебралась в Российскую империю. Офицер уверял, что Петроград не уступает, а во многом и превосходит своей красотой европейские города. Вот и Софи российская столица тоже приглянулась. И всё же она слишком отличалась от бледнолицых горожан. Солнечные лучи и крылатая влажность французского пригорода одарили её молодое лицо здоровым загаром, который не сходил с бархатных щек даже в зимнем Петрограде. Глаза Софи были бездонными, наполненными всеми красками и теплом цветочных полей, но в тот день в них закралась грусть…

– Mais, je veux…[96] – попыталась возразить Камилла и снова начала заикаться.

– Aujour'hui tu as bon jour! Notre lecon est fin. Bien?[97]

– Qui, bien[98], – смущенно ответила именинница. Однако она прекрасно понимала, что день рождения – не повод отменять занятия. Кроме того, французский Ками полюбила с первых минут её визита в оперу. Артисты пели только на нем. Тогда принцесса Ками ничего не поняла, но твердо решила – познакомиться с этим волшебным языком её долг. Вдруг пригодится. К тому же знания парижских стихов считались признаком хорошего тона. Во всяком случае, в России. – Il parait, tu es triste?[99] – всё-таки спросила она.

– Je vais rentrer en France. Probablement, pour toujours[100], – призналась София и достала из нагрудного кармашка шелковый платочек, чтобы промокнуть покрасневшие глаза.

– Mais pourquoi?[101] – недоумевала Камилла.

– Mon mari…[102] Мой муж говорит, так будет безопаснее. Что-то странное творится в Петрограде. Но тебя это никак не касается. Не волнуйся, – подбирая слова, уверила София. – У меня для тебя есть подарок.

Она протянула Ками золотой образок с изображением странного мистического существа с глазами человека, а мордой обезьяны. И тот, оказавшись в маленьких ладонях девочки, игриво заблестел.

– Это хранительница Парижа. Её зовут Стрикс. Когда-то этот образок подарила мне бабушка. Теперь я дарю его тебе. Уверена, когда-нибудь ты увидишь Стрикс вживую. А пока пусть талисман хранит тебя! Только спрячь его получше.

Камилле так не хотелось расставаться с Софи, что она кинулась ей на шею и заплакала. Впрочем, уже через секунду она отпрянула и, шмыгнув носом, серьезно сказала:

– Обязательно приеду. – И тут же унеслась в свою спальню.

От неожиданности Софи вскочила, выронив из рук мокрый от слез платочек. Она подумала, что обидела Камиллу, и уже бросилась за ней, как вдруг Камилла вернулась ещё быстрее, чем исчезла. В руках она держала своего желтого бульдога.

– Вот, это тебе! – сказала она и протянула Софи игрушку.

– Тебе не жаль с ним расставаться?

– Пусть он хранит тебя в дороге!

– Так тому и быть, – воскликнула Софи и, подняв Камиллу на руки, закружила её, словно легкую фарфоровую куколку.

Après[103] именинница пригласила своего учителя на обед. По-шмелиному тарахтя, к столу слетались и другие гости. Граф Абрамов с семьей, супруги Пиводаводкоделовы с детьми, ворчливая зажиточная тетка Рублева-Никифорова и князь Феодоровский, знаток столичных застолий. Но из всей этой компании как раз к Феодоровскому Камилла относилась лучше всех. Её смешил полулысый коренастый мужчина, издали напоминающий цирковую обезьянку. Князь частенько выпивал, оттого всегда и всем говорил правду. Георгий Штейн знал, что водку от него нужно ставить подальше. Стоило Феодоровскому накатить, как он тут же пускался в пляс, изображал и лошадку, и собачку и с ребячьей радостью катал на своей спине Камиллу. Девочка визжала от восторга, пришпоривая лакированными туфельками округлые бока своего «скакуна».

Зато старуха Рублева-Никифорова жуть как не любила князя. А всё потому, что он знал обо всех её денежных махинациях и, напившись, нараспев рассказывал о них всем, кому посчастливилось оказаться рядом.

– Ну, вот, кажется, все и собрались, – объявил хозяин дома. – Я предлагаю поздравить мою девочку, Камиллу Штейн с днем рождения и пожелать ей…

– Много детей и внуков! – выкрикнули Пивоводкоделовы.

– Денег! Богатства всесторонне охватывающего! – перебила их Рублева-Никифорова.

– Позвольте, я договорю, – с легким укором сказал Штейн. И все притихли. – Так вот, девочка моя, я желаю тебе всегда оставаться таким же добрым и чистым ребенком и верить в чудеса. И они никогда тебя не бросят.

– Ура! – захлопала в ладоши Камилла.

– Вон чё, фи, – тихо процедила Рублева-Никифорова, потягивая коньяк.

– И то верно, за чудеса! – поддержали Абрамовы.

– И вот оно главное чудо – я здесь, Камилла, – завопил князь Феодоровский и принялся прыгать вокруг стола, изображая из себя дикого зайца.

– Анатолий, да уймись ты! – захохотал Георгий Штейн.

Веселье прервала взволнованная Аврора. Семенящими шагами гувернантка вошла в гостиную и, словно извиняясь, протараторила:

– Господин Штейн, к вам ещё гости. Некий господин Фрикс.

– Кто он? И по какому вопросу? – нахмурился Георгий Штейн.

– Господин Фрикс сказал, что принес подарок для Ками.

Камилла заметила, как глаза её отца заблестели, а его мысли проявились на высоком лбу хмурой морщиной.

Неосторожно Георгий поставил на стол бокал с рубиновым вином так, что, разбушевавшись, ягодные капли выпрыгнули прямо на кружевную скатерть.

– Пускай войдет, – холодно сказал Штейн.

– Всё верно, пускай, хоть и не звали. Мы же люди гостеприимные, – принялись перешептываться Абрамовы и Пивоводкоделовы.

А Камилла подскочила к отцу и взяла его за руку. Его ладонь была холодной и сухой, словно Георгий и вовсе не пил вина.

– Папа, что происходит? – прошептала она.

– Ничего, принцесса. Просто какой-то дядя тоже хочет поздравить тебя с днем рождения.

– Эх, когда уже в театр? – вздохнув, пролепетала Ками.

– Скоро, уже скоро.

В гостиную вошел высокий худой человек в строгом костюме богатого шоколадного цвета. Из-за костлявых плеч и сухости фигуры костюм болтался на господине как на вешалке. Желтоватые, покрытые зеленоватыми венками руки висели острыми граблями, подбирая рукава пиджака. Но вопреки своей схожести с Кощеем Бессмертным, двигался господин элегантно, по-кошачьи плавно. Увидев хозяина и маленькую хозяйку дома, он почтительно поклонился и протянул господину Штейну руку. Штейн ответил крепким рукопожатием.

Камилла наблюдала за приветствием, спрятавшись за отцовской спиной. Слегка высунув голову, как это делают белки в поисках еды, она впилась своими взглядом в бледное, чуть ли не бескровное лицо незнакомца. Лицо было красивым, но странным. Его точно изготовили на заводе венецианских масок и забыли расписать акрилом. Он был человеческим воплощением Арлекина. С правильным острым носом, точеным подбородком и выведенными бледным бежевым карандашом губами. У него совсем не было ресниц, а платиновые волосы идеально лежали на яйцеобразной голове.

– Рад знакомству, господин Фрикс, – сдержанно произнес хозяин дома. – Мне кажется, раньше мы в городе не встречались.

– О да, господин Штейн! – вежливо, как мурлыкающий, в надежде заслужить сметану кот, ответил гость. Он говорил быстрее жителей Петрограда и тише жителей Москвы, местами путаясь в ударениях. – А я не так давно в Петрограде, – признался мистер Фрикс. – Я – доктор.

– А у нас никто не болеет! Вот досада! – радостно прокричал уже захмелевший князь Феодоровский.

– Это радует, – не глядя на буйного гостя, отметил Фрикс.

– Как вы узнали, что у моей дочери день рождения? И почему…

– О, понимаете, господин Штейн. Раз уж я врач… детский врач. Мне предоставили список всех мальчиков и девочек с их днями рождениями и, конечно, адресами. Мне необходимо знать о здоровье детей. Вы же слышали, приближается голод. А ещё вся эта разруха.

– Кончай пугать, профессор! – вновь выкрикнул князь. – Давай лучше к нам за стол.

– И правда, господин Фрикс, проходите. Мне неудобно, что не предложил вам раньше, – смутился Георгий.

– Благодарю, но я вынужден отказаться. Я просто пришел познакомиться с Камиллой и подарить ей вот это. – Гость протянул высунувшейся из-за отцовской спины Камилле коробочку шоколадных конфет.

Именинница молча приняла подарок и, словно загипнотизированная, лишь спустя миг сказала:

– Merci beaucoup[104].

– Не за что, – улыбнулся доктор. – Ещё раз с днем рождения. Простите за беспокойство. Рад был встрече.

Не успел господин Штейн поблагодарить гостя за внимание, как тот со скоростью летучей мыши вылетел из гостиной, оставив за собой шлейф морозного горького воздуха. Плечи Камиллы покрылись мурашками – девочка терпеть не могла холод. И она взволнованно посмотрела на отца. Но тот не ответив ей на вопросительный взгляд, направился к окну в надежде нащупать глазами тонкую фигуру доктора Фрикса. Но доктор словно исчез. Вместо него Штейн увидел громоздкую карету, ту самую, обтянутую бугристой кожей, что дежурила у их дома прошлой ночью. Карета почти беззвучно тронулась, растревожив, однако, сонного старого пса. Косматый бродяга понесся за ней, громко лая. Но, поскользнувшись, растянулся на льду и по-щенячьи заскулил.

– Папа, мне так хочется спать, – вдруг услышал Георгий за своей спиной.

– Что с тобой? А как же театр?

– Мне нехорошо, – тихим голоском сказала Камилла и обняла отца.

Он прикоснулся к её лбу. Тот был горячим. Вскоре Георгий попросил гостей уйти и уложил дочь в кровать.

– Странный дядя, – промолвила Камилла. – Этот Фрикс.

– Доктора… они все немного странные. Поспи, принцесса, – вздохнул отец и, поцеловав Камиллу, вышел из комнаты. – Аврора! – позвал он горничную.

– Да, господин Штейн.

– Отдохни сегодня, сходи в театр, – устало улыбнулся Георгий и протянул Авроре новенькие билеты в Александринский театр. – Постановка Мейерхольда, – уважительным тоном добавил он. – А нам с Ками лучше остаться дома.