Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий - Нелли Шульман - Страница 3

Большой, мощный беркут, раскинув крылья, парил над простором льда.

Уильям еще никогда не видел таких гор. Хребты громоздились вокруг озера, защищая его почти непроходимой стеной. Заснеженные склоны, усеянные соснами, поднимались к белым вершинам, вечного льда:

– Горы, словно Альпы… – он помнил фотографию Монблана, в энциклопедии, – Альпы, или Тибет… – зашелестел сухой тростник, коротко заржала низкорослая, выносливая лошадка. Уильям ощутил на плече надежную, крепкую руку:

– Так и держи поводья, – медленно сказал Осман-батыр, – у тебя хорошо выходит… – Уильяму было неоткуда научиться верховой езде. Тетя Марта отлично держалась на лошади. В уединенном распадке, к югу от Усть-Каменогорска, женщина посадила его в седло, впереди себя:

– Ни о чем не беспокойся. Осман рядом, с бойцами, они при оружии… – казахи прятали обрезы и охотничьи винтовки под зимними халатами:

– На юге у меня больше стволов, – хмуро сказал Осман, – и пулеметы у нас есть… – он придержал Марте стремя: «Сима-ханым, вы уверены?».

Мелкий, колючий снег сек лицо. Марта закуталась в большой, не по росту, казахский халат, нахлобучив на голову меховую шапку. Уильяма она укрыла схваченной в доме кошмой:

– Он не замерзнет. К утру мы привал сделаем, найдем какую-нибудь одежду… – услышав Османа, она закатила зеленые глаза:

– Меня Мартой зовут, я вам в домике говорила. Вам надо немедленно покинуть город. Товарищ Котов, как он себя называет, генерал МГБ и очень опасный человек… – собиралась Марта второпях.

Отправив Османа за лошадью, разбудив Уильяма, она взяла только кошму, деньги, из тайника в чемодане, и сумочку, с семейными реликвиями. От Усть-Каменогорска было триста пятьдесят километров до границы, но Марта предполагала, что Осман-батыр сделает крюк:

– Он, наверняка, не легальным образом в СССР явился… – так оно и оказалось. Отряд пошел не прямо на восток, где лежала государственная граница, а свернул на юг:

– Там озеро, – коротко сказал Осман Марте, – оно высоко в горах лежит. Я в тех местах юношей охотился, с отцом, там люди моего клана живут… – Осман родился за год, до нового века. Он хорошо помнил жизнь до революции:

– Тогда границы не было, для казахов, и уйгуров, – объяснил он Марте, – кланы и в Китае жили, и здесь… – на востоке от озера, среди гор, и лежал брод, где Осман миновал границу. Марта не скрыла от него, что знает товарища Котова, и сама бежит от МГБ:

– Документы у меня поддельные, – устало улыбнулась она, – но я действительно вдова. Моего мужа по приказу Котова убили. Володя наш приемный сын, он круглый сирота… – рыже-золотистые волосы мальчика сверкали в зимнем солнце, выбившись из-под шапки.

– Круглый сирота… – Осман, незаметно, сжал поводья своего коня в кулаке, – я мог бы стать ему отцом. У меня и Симы-ханым, то есть Марты, дети бы появились. Оставь, брось. Она к своей родне добирается, в Европу… – Осман только и знал, что Европа находится за Турцией. Женщина, на удивление ловко, управлялась с конем:

– Меня в детстве учили, – объяснила она Осману, – а Володя в седле держаться не умеет.

– Теперь умеет, – гордо подумал казах, – и стрелять он тоже пробовал… – в местных горах водилось много дичи. Осман рассказал Володе об ирбисах:

– И вы на них охотились? – мальчик раскрыл рот:

– И на тигров тоже… – Осман кивнул:

– Сейчас тигров в наших краях мало стало, они от человека прячутся. Раньше они у озера Балхаш жили. Я в них стрелял, бывало… – он указал Володе на беркута:

– С ними на тоже на зверя ходят. Но беркут птица гордая, сильная. Его долго учить надо, прежде чем на охоту выпустить. Старики умеют с ними обращаться, а я нет… – признал Осман. Володя рассказал ему, что жил в детском доме:

– Мои родители на войне погибли, – вздохнул мальчик, – Максим Михайлович, муж тети Марты, покойный, меня оттуда забрал… – Осман заметил, что в горах женщина надела на шею золотой крестик:

– От матери моей, от отца вещь… – заметила она, – я с мужем венчалась, Володю крестили… – Осман помотал головой:

– Тем более. Хотя Коран разрешает брать в жены христианок… – казахи раскинули юрты в долине, у озера. Марту и мальчика Осман поселил у русских. В здешних местах издавна жили староверы, приехавшие на Алтай с запада, из России:

– Их каменщиками называют, – сказал Марте Осман, – потому что они в горах обосновались… – он услышал веселый голос Володи:

– Смотрите, тетя Марта идет. Они на льду рыбачили… – полдень оказался теплым. Осман вгляделся в женские фигуры, у проруби. Вдова местного поселенца, у которой жила Марта, обрядила ее в тулуп, но казахскую шапку женщина скинула:

– Марта волосы красит, чтобы милиции не попасться… – сердце Османа глухо заныло, – на самом деле они на палые листья похожи… – он, внезапно, погладил мальчика по голове:

– Слушай, что у нас говорят, когда ребенок рождается… – Осман улыбался:

– Его так благословляют:

– Пусть твоя храбрость будет стойкой, как скала, а сила крепче клинка. Пусть твоя избранница будет надежной и верной, как земля. А твой дом будет богатым и светлым, как небосвод… – Осман помолчал:

– И я тебе желаю, того же самого… – не отрывая взгляда от гор, мальчик, тихо, отозвался: «Спасибо, дядя Осман».

По берегам озера росла лесная малина. Открывая баночку варенья, хозяйка Марты, Настасья Павловна, вздохнула:

– Лето хорошее стояло, жаркое. Но я возьму малыша, уйду в заросли, и зверем вою… – на стене крепкой, бревенчатой избы висела фотография гвардии сержанта, снайпера, орденоносца, Ивана Петровича Кузнецова:

– В прошлом году он снялся, в Караганде. Он в госпитале лежал, с третьим ранением. Я туда поехала, а получилось, что Ваню привезла… – девятимесячный, светловолосый мальчик, ползал и ковылял по всей избе. Ребенок не отходил от Уильяма, восторженно следя за движением химического карандаша по бумаге. Уильям рисовал мальчику танки и самолеты. Изба, неуловимо, напомнила Марте ферму фрау Беатрисы, на границе Германии и Бельгии:

– И собака там тоже жила… – Марта погрустнела, – Гамен. Роза покойная у нее в подвале сидела. Она потом взяла мои немецкие документы, показала патрулям… – у Настасьи Павловны по избе бродил большой, лохматый, добрый пес. Звали его по-казахски, Батылом:

– Значит, смелый, – объяснила женщина Марте, – такие собаки стада охраняют. Он из клана матери моей… – немного раскосые глаза женщины улыбнулись:

– Я с ним к Ване пришла. Вот и все мое приданое… – Батыл лизнул руку Марты, теплым языком. Покойный муж Настасьи Павловны, по ее словам, отошел от старой веры:

– Свекра я в живых не застала, – женщина помолчала, – но свекровь вспоминала, что он строгий человек был. Как сибиряки, те иноверцев в избу не пускали, и трапезу с ними не делили. Но наши, алтайские старообрядцы, так редко делали… – несмотря на казахское происхождение, у Настасьи Павловны были русые волосы и русское имя:

– Я полукровка… – оглянувшись на дверь, женщина зашептала, – видели вы горную дорогу, вокруг озера? Ее пленные строили, немцы и австрийцы, на первой войне. Мать моя говорила, что отец мой… – она совсем понизила голос, – немец, Пауль его звали… – старая, разбитая дорога, до сих пор, называлась Австрийской:

– Мать моя казашка, но меня она окрестила… – Настасья Павловна погладила сына по голове, – и я Ванечку крестила, в озере. У беспоповцев можно самим крестить, священников у них нет… – в красном углу Настасья Павловна держала доставшиеся ей от умершей в первый год войны свекрови иконы:

– Ваня, все равно, не пил и не курил… – гордо сказала женщина о покойном муже, – у каменщиков такое не принято… – услышав, что муж Марты тоже был старообрядцем, женщина, просто, сказала:

– Я за раба Божьего Максима помолюсь. За Ваню я молилась, но вот, как вышло… – она достала из тяжелого, с потрепанной бархатной обложкой, альбома, аккуратно сложенную похоронку. Сержант Кузнецов погиб на Зееловских высотах, при штурме Берлина. Настасья Павловна утерла темные, красивые глаза:

– Командир части мне написал. Ваня сразу в армию записался, добровольцем. Он в сельсовет пошел, когда о войне услышал… – радио, в глухой угол, разумеется, не провели. Сельсовет находился в селе Урунхайка, на восточном берегу озера:

– Ваня за патронами поехал… – муж Настасьи Павловны был охотником и рыбаком, – в селе он все и узнал. Мы тогда всего месяц, как расписались… – венчалась пара тайно, у местного старообрядческого наставника.

Настасья Павловна испекла коржики, из ржаной муки:

– Вы ешьте, Марфа Федоровна, – ласково сказала женщина, – ребенку сладкое полезно. И в мешок я вам провизии положу… – перехватив взгляд хозяйки, Марта, немного покраснела.

– Мужчины не видят, – подмигнула ей Настасья Павловна, – а от женщины такого не скроешь. Господь вам добром воздает, за то, что вы сироту взяли… – Уильям дремал на полу, рядом с маленьким Ванечкой и собакой, – родится у вас мальчик, вы его в честь отца покойного и назовете, как я сделала… – Марта подумала:

– В мае малыш на свет появится. К тому времени надо добраться до Индии… – вспомнив карту, она поежилась:

– Придется переходить Тибет. В здешних краях вряд ли завели телефон или телеграф, а в Китае гражданская война идет… – Осман с ней не говорил, но Марта видела грусть в его спокойных, пристальных глазах:

– Он человек чести, – твердо сказала себе женщина, – он не сделает ничего недостойного. Я найду оказию, в Индию, какой-нибудь караван, грузовик. В Гималаях есть перевалы… – в Гималаях лежали вечные снега. Марта взглянула на белые верхушки гор, в сиянии ясного заката:

– Здешние хребты в три километра высотой, а на юге они шести достигают, и даже семи… – Марта, уверенно, сказала себе:

– Все будет хорошо. Эйтингон нас не найдет, а завтра мы границу переходим… – она была рада, что проведет последнюю ночь в России в избе Настасьи Павловны. Они пожарили озерную рыбу. Женщина принесла стаканы с парным молоком, из-под козы:

– Я вам яиц сварю, хлеба своего положу, – она коснулась руки Марты, – не грустите, Марфа Федоровна. Муж ваш в чертогах райских обитает, вы ребеночку о нем расскажете. Максимом сына назовете, по батюшке его… – Марта всегда думала, что у нее родится девочка, но сейчас решила:

– Если мальчик получился, так правильно будет. Максим Максимович, как у Лермонтова. Маленький Волк… – ночью, на лавке, рядом с Уильямом, она повторяла:

– Лондон, Ганновер-сквер, особняк Кроу. Питер, я жива, я в Индии… – Марта положила руку на живот:

– А что я ему скажу? Все и скажу… – она дернула губами, – пусть услышит правду. Каждый может сделать ошибку, и я тоже. Мне надо найти Теодора-Генриха, отыскать родителей… – маленький Ванечка зашевелился. Овчарка встрепенулась, потыкав ребенка носом, посмотрев янтарными глазами на Настасью:

– Аттила так делал… – мучительно поняла Марта, – охранял сон малыша. Где он сейчас, мой сыночек? Что с Эммой случилось, с ее ребенком… – хозяйка подхватила сына на руки. Марта слышала сопение мальчика, вдыхала сладкий запах материнского молока:

– Пусть она счастлива будет, пожалуйста. Хорошая она женщина… – Марта шепнула:

– Пусть маленький ест, а я колыбельную спою… – она подперла щеку рукой, глядя на слабые звезды, над ближними горами, вокруг озера: