Читать книгу Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том второй - Нелли Шульман - Страница 12

Проснувшись на излете ночи, Петя взглянул на пустующую койку брата.

На палубе, в беззвездной тьме, горел слабый огонек фонаря вахтенного. Перегнувшись через борт, Петя разглядел среди низких волн шлюпку.

– Далеко он? – спросил Петя Гийома ле Тестю. Француз заночевал на «Изабелле». Вечером они со Степаном сидели над картами, обсуждая новую экспедицию. Моряк зевнул:

– На остров.

– Какой еще… – Петя осекся, поняв, куда направился брат.

Петя первый раз пошел в рейд. Когда «Изабелла» и «Призрак» Гийома бросили якоря в унылом заливе, он чуть не умер со скуки.

– Что мы здесь делаем? – брат читал комментарии Кальвина к Евангелию.

– Ждем, – коротко ответил Степан.

– Сколько нам ждать? – Петя вытянулся на койке, закинув руки за голову: «Ужасная жара».

– Столько, сколько понадобится, – Степан перевернул страницу.

Раскрыв купленный в Париже, по дороге домой, том Рабле, Петя погрузился в описание морского путешествия к Оракулу Божественной Бутылки.

На третий день он не выдержал: «На берег можно сойти?»

– Иди, – язвительно кивнул Степан. «Познакомишься ближе с песком и черепахами».

Младший брат закатил глаза.

– Гийом, – повернулся Степан к французу, что приехал с ними пообедать, – прокати его в Порт-Рояль. Иначе он будет ныть, и портить мне отдых.

– А ты сам почему не едешь? – спросил Петя брата.

– Сегодня я поеду, а завтра здесь, – Ворон указал на море, – появятся испанские галеоны. Когда будем уходить, можно сойти на берег. Спохватятся, да не догонят. Сейчас лучше не рисковать. Мое лицо здесь слишком известно… – отрезал брат.

Из окна таверны виднелась изумрудная вода гавани Порт-Рояля.

– Спасибо тебе, – Ле Тестю разлил вино. «Если б не ты, Пьер, сидеть бы мне и сейчас в тюрьме».

– Почему король на тебя обозлился? – попробовав рыбу, Петя облизнулся. Готовили здесь даже лучше, чем в Италии.

Гийом помолчал:

– У нас гугенотов не особо жалуют, а я грабил католические корабли. Король терпел до поры до времени, деньги не пахнут. Но, пока адмирал Колиньи за меня не вступился по вашей просьбе, никто и пальцем не пошевелил, чтобы меня освободить.

Мужчина раскинул руки: «Ты за решеткой не оказывался, Пьер?»

– Только ненадолго, – Петя вспомнил сырость подземного острога в Сольвычегодске.

– Я сидел четыре года, – Гийом вдохнул ветер с моря:

– Поэтому я хочу наверстать упущенное. Сначала схожу еще раз на юг. Мы знаем путь к проливу Всех Святых, но карт побережья дальше, чем Рио-де-Жанейро, у нас нет. Надо, чтобы они появились. Потом я двинусь туда, куда я брата твоего зову.

– Куда? – поинтересовался Петя.

– Вернемся на корабли, и покажу, – рассмеялся француз: «Долго рассказывать и ты и не поверишь. Никто не верит, – он посерьезнел, – а я четыре года над экспедицией думал. Что еще в камере оставалось делать?

Белое вино оставляло на языке привкус цветов. Петя хмыкнул: «Я бы никогда не смог стать моряком».

– Ими рождаются, – ответил Гийом. «Брат твой или Фрэнсис, или я, что нам на суше делать? Только в море и живешь, а здесь, – он махнул рукой, – время проводишь».

– Однако, – француз выпил, – есть вещи, которые здесь хороши. Пойдешь со мной? – он кивнул на ряд домов у набережной: «Шлюхи проснулись, посетителей еще нет, можно спокойно выбрать, что нравится».

Петя покраснел: ««Я лучше здесь останусь, – пробормотал он, – я книгу взял».

– Посмотрим, надолго ли тебя хватит… – усмехнулся Гийом.

Проводив глазами высокого, легкого француза, Петя открыл том Петрарки.

Джон погрел руки у камина.

– Очень сырой март, – заметил он: «Каждый раз завидую тебе, когда ты едешь в Италию. Погода стояла хорошая?».

– Очень, – Петя смотрел на его спину. Петя не знал, как начать, но начинать было надо. Он покусал губы: «Я…».

– Знаю, – повернулся Джон: «Поэтому ты сейчас пойдешь в Новый Свет с братом. Прогуляешься, – Джон рассмеялся, – остынешь».

– Откуда? – Петя не мог поверить.

– Работа у меня такая, – небрежно ответил Джон, просматривая копии документов, доставленные Петей: «Ридольфи ничего не заподозрил? Ты все шифры привез, отлично».

– Не заподозрил, – язык его не слушался: «Он заядлый картежник. Я тоже, как выяснилось, – хмыкнул Петя, – мы отлично спелись. Летом он звал меня в Брюссель, обещал представить герцогу Альбе».

– Хорошо, что Маргарита Пармская уехала в Испанию, – съязвил Джон – иначе я бы волновался за ее честь.

Петя покраснел. Джон, словно не заметив его смущения, продолжил:

– Вернешься из рейда, и отправляйся во Фландрию. Мне давно нужен надежный человек в тех краях.

– Но как же? – попытался спросить Петя.

– Мальчик, – сухо отозвался Джон, – скажи спасибо, что Орсини сейчас болтался на море. Осенью они собираются атаковать турок, тогда ты поедешь в Тоскану. Но не раньше, – он сжал тонкие губы: «Может, его еще убьют».

– Я бы сам его убил, – Петя взглянул в залитое дождем окно.

– Не горячись, – посоветовал Джон: «Здесь, как и в нашем деле, надо уметь ждать».

– Но как вы узнали? – Петя взглянул на него.

– У тебя на лице все написано, милый мой Корвино, – Джон опустился в кресло: «Давай, рассказывай о ди Ридольфи».

Всадники въехали на холм со старинной башней грубого камня.

Дорога шла среди свежей травы, серебристых олив. Внизу лежала январская Тоскана, ровные ряды виноградников, охряные крыши деревень, блестящие в закатном солнце ручьи. На небе играл брусничный закат.

Каштановые, светящиеся рыжим цветом на солнце, локоны Изабеллы выбивались из-под бархатной охотничьей шапочки.

Спешившись, она подошла к обрыву.

– Синьор Пьетро, – женщина не оборачивалась, – есть ли что прекраснее моей страны?

– Только рай, ваша светлость, – отозвался Петя, – но мы туда попадем еще не скоро, если вообще попадем. Поэтому Бог, в его милости, дал нам Тоскану.

– Вы вернулись потому, что тосковали о Тоскане? – она повертела хлыст.

– Нет, – сказал он: «Нет, ваша светлость. Я вернулся, чтобы увидеть вас».

Ее голос задрожал, но женщина справилась с собой: «Вы увидели. Можете ехать обратно в Рим, или куда вы собирались».

– Нет, – Петя положил руки на ее плечи: «Никуда я сегодня не поеду, Изабелла».

Она смотрела на заходящее солнце.

– Но потом поедешь? – женщина повернулась, у него защемило сердце от нежности. Ее карие глаза блестели слезами. Глядя на нее, он не мог солгать.

– Потом, – Петя вздохнул, – да. Так надо.

– Я знаю, – отозвалась герцогиня:

– Догадалась. Тогда, – она улыбнулась, – я буду ждать тебя, Пьетро. Столько, сколько придется.

– Обними меня, – попросил Петя. На него повеяло ее запахом, расцветающими розами.

– Пойдем, – Изабелла кивнула на башню.

Он еще не верил, не мог поверить. Наложив засов на тяжелую дверь, женщина повернулась к нему.

– Когда я тебя увидел, – сказал Петя, – я решил, что никого иного мне в жизни не надо.

– Я тебя старше, – тихо сказала женщина.

– Мне наплевать, – ответил он: «Наплевать на Орсини, на папу римского, на тосканское герцогство и английскую корону. Я хочу жениться на тебе, и женюсь, хоть бы мне пришлось перевернуть весь мир!»

– Не кричи, – рассмеялась Изабелла.

Петя привлек ее к себе: «Прости. Я ехал сюда, представляя себе, как красиво я встану на колени и признаюсь тебе в любви».

– Нет, – покачала головой женщина: «Ты не из тех, кто любит, стоя на коленях, Пьетро».

Он погладил ее по теплой щеке: «Ты все обо мне знаешь. Возьмешь меня таким, каков я есть, Изабелла?»

– О да, – шепнула она: «Потому что мне тоже, Пьетро, не надо никого иного, только тебя». Она поднесла к губам его левую руку: «Очень больно было?».

Он кивнул: «Я был один и боялся, что умру».

– Ты никогда больше не будешь один, – Изабелла поцеловала его. Петя прижал ее к себе, сильно, так, что у нее перехватило дыхание:

– Да, – сказал он, – наконец-то.

Вернувшись на постоялый двор на рассвете, он бросился на кровать. Все вокруг пахло розами и мускусом. Он застонал, уткнувшись в подушку, представив себе ее, вспомнив, что она шептала ночью, когда над холмом взошла низкая луна, когда летучие мыши заметались быстрыми тенями среди олив.

Солнце показалось на горизонте, она коснулась губами его виска: «Пора».

Зашуршали шелковые юбки. Петя не открывал глаз: «Ненавижу, когда ты одеваешься».

Он приподнялся на локте: «Иди сюда». Изабелла присела рядом. Петя аккуратно заплел ей косы.

– Я приеду, как только получится, – он помолчал. Изабелла потерлась щекой о его ладонь: «Писать нельзя?»

– Нельзя, – ответил он: «Прости».

Он потянул к себе перо и бумагу. Петя сначала нацарапал по памяти что-то из Петрарки, но разорвал записку. Невозможно было чужими словами говорить о своей любви. Закончив, он перечитал сонет. Это было плохо, очень плохо, но это было свое.

Подписавшись: «Tе amo», он запечатал конверт.

Степан вытащил шлюпку на белый песок. Над морем вставал рассвет. С прошлого года здесь ничего не изменилось. Что бы ни происходило в большом мире, остров оставался таким же безлюдным.

Вымыв руки в ручье, он пошел вглубь леса. Хижина была крепкой, топором он владел на совесть. Ему казалось, что внутри пахнет Беллой, цветами в летнем солнце, но это был только мираж.

Опустившись на земляной пол, он закрыл глаза. Степан опять пожалел, что разучился плакать с того времени, когда держал ее, умирающую, в объятьях.

Отложив книгу, Петя прислушался. Сквозь раскрытые ставни доносился грустный звук виуэлы. В порту стояла тишина. Послеполуденная жара спустилась на Порт-Рояль, женский голос звучал одиноко, словно не было больше никого на целом свете:

Descansa en el fondo del mar, verdes como los ojos.

Su nombre era Isabel, ella muria por amor.

Бросив на стол монеты, Петя спустился к берегу. Не было сил не думать о ней, бывшей так далеко, за океаном, за просторами земли. Он пропустил меж пальцев напоенный солнцем песок:

– Та, что умерла из-за любви, – Петя помотал головой: «Не позволю».

Вечером труп ее мужа выбросили в море. Белла отвернулась: «Не сейчас». Степан ждал ее три года, но увидев горький огонь в зеленых глазах, кивнул: «Оставайся здесь. Я пойду на палубу».

Отстояв ночные вахты, на рассвете он уложил вещи.

– Я и не знала, что бывает такое счастье, – сказала Белла, сидя в шлюпке. В ее взгляде Степан все равно заметил боль.

Стоя на пороге маленькой хижины, Белла повернулась к нему. Опустив голову, девушка проговорила: «Ты должен все знать. Прежде чем…»

В свете костра на ее щеках блестели слезы. Они долго молчали. Наконец посмев прикоснуться к ней, Степан взял нежную руку: «Прости меня».

– Я ненавидела это… – Белла не договорила, Ворон увидел ярость в ее взгляде.

– Я не хотела, чтобы ты взял меня такой, – ее рот дернулся, – с плодом насилия. И я знала, что если он родится, я буду всю жизнь смотреть на него и видеть его отца!

Повернувшись спиной к Степану, она рванула платье. Шелк затрещал, его ослепило белое сияние узкой спины, с заживающими рубцами от плети.

– Белла, – он был не в силах заключить ее в объятья: «Я должен был забрать тебя три года назад. Ничего этого бы не случилось. Прости, любимая».

Она уронила голову в руки: «Я молилась, Ворон, чтобы выкинуть. Это грех, но я молилась Мадонне и всем святым. Они меня услышали, только, – Белла вздохнула, – не сразу. Не хочу об этом вспоминать».

Той московской осенью, Степан просыпался каждую ночь от криков сестры, словно стонал подранок, прося смерти.

– Не надо, – он положил руки ей на плечи: «Все кончилось, Белла. Теперь я всегда буду с тобой».

– Я вся твоя, – она провела сухими губами по его щеке: «Ведь ты такой один, Ворон».

Он, еле сдерживаясь, попросил: «Пойдем».

Утром он спал долго, отсыпаясь за все ночные вахты, а когда открыл глаза, то Беллы рядом не оказалось. Перевернувшись на другой бок, с намерением поспать еще, он почувствовал что-то холодное.

– Давай купаться, – шепнула Белла. Она скручивала в узел потемневшие от воды волосы.

Степан, легко пристроил ее на себя: «Более ты у меня никуда отсюда не выйдешь, жена».

– Я в тюрьме? – в глазах девушки заблестел смех.

– В рабстве, – Ворон закинул руки за голову: «У очень строгого хозяина, предупреждаю».

– Как раз по мне, – влажные локоны рассыпались по его груди, он вдохнул запах соли: «Вся моя?».

Темные ресницы дрогнули, опускаясь на глаза прозрачной зелени, она кивнула.

Он сполз по стене, устроившись в углу, где они спали двенадцать лет назад.

Повернувшись на левый бок, он вытянул руку, словно она лежала здесь, умостившись в его объятьях. Погладив пустое место, он прикоснулся губами к воздуху: «Я вернулся».

Он сделал то, что делал здесь каждый раз. Телу стало легче, но сердце ныло, привычной тяжестью горя.

Степан столкнул шлюпку в воду: «До следующего года».

Еще в полудреме, Петя увидел в темноте каюты лежащего на койке брата.

– Как съездили? – Степан глядел мимо него.

– Хорошо, – Петя-младший помедлил: «Я слышал песню о девушке с зелеными глазами, покоящейся на дне моря».

– Спи, – брат отвернулся: «Поздно».

– Степа, – осторожно проговорил Петя: «Ты ведь до сих пор ее любишь».

– Спи, пожалуйста, – устало попросил Степан: «Ты вахты не стоишь, а я стою».

– Но как же Маша? – раздался в тишине голос брата. Степан, не ответив, закрыл глаза.

Приехав осматривать Машу, через неделю после родов, миссис Стэнли постучалась в кабинет к Степану.

– Сэр Стивен, – акушерка села в кресло, – я вам это говорю потому, что жена ваша, поверьте мне, этого не скажет.

– Что такое? – он взглянул в молодое, хмурое лицо.

Она поинтересовалась: «Вы когда уходите в море?»

– В марте, – непонимающе отозвался он: «Что случилось?»

– Случилось то, – вздохнула акушерка, – что ваша жена сейчас должна выздороветь, а потом продолжать быть женой, простите мою откровенность. Ей нужен покой.

Он покраснел: «Я понимаю».

– С двойней у нее будет много хлопот. Молока у нее пока хватает, потом посмотрим, – акушерка помолчала: «Вы никогда не задумывались, почему вашей жене понадобилось четыре года, чтобы забеременеть?»

– Потому что я нечасто бываю дома, – раздраженно сказал он.

– Нет, – так же раздраженно ответила миссис Стэнли, – потому, что два года после вашего венчания она продолжала быть ребенком. Понимаете, о чем я?

– Она мне не говорила, – растерялся Степан.

– И не скажет, она вас боится. Боится, что недостаточно вам угодна. Хотите, чтобы с ней все было в порядке, не трогайте ее сейчас.

– Вообще никак? – хмуро спросил он.

Миссис Стэнли поднялась: «Думаю, вы и сами знаете, как можно».

– Я не могу, прости, – Маша тихо расплакалась: «Не могу. Даже подумать о таком неприятно».

Дети захныкали, одновременно, словно услышав мать.

Она приложила близнецов к груди. Степан спокойно сказал:

– Маша, я прошу тебя. Это не страшно и не больно. Что я должен делать, ходить к шлюхам? Я не хочу тебя оскорблять, и не хочу преступать заповеди Господни. Но видит Бог, скоро год, как ничего не было, а мое терпение тоже не железное.

Подумав, как изменилось ее тело, он устыдился своих мыслей. Он не мог увидеть в ней, располневшей, с тяжелой грудью, юную девушку, на которой женился четыре года назад.

– Это грех, – жена зарделась.

– Грех, – ответил Степан, – отказывать мужу в принадлежащем ему по праву.

– Можно подумать, что я тебя заставляю так много времени проводить в море, – она смотрела на близнецов.

Он вздохнул:

– Опять ты за свое! Сколько раз я тебе должен говорить, ты знала, за кого выходила замуж. Я прошу тебя о маленькой вещи. Другие женщины делают это, даже не задумываясь, а ты отказываешься. Ты не можешь пока выполнять долг жены, и я тебя не принуждаю, упаси Боже. Но подумай и обо мне. Если ты хочешь, чтобы мне было хорошо сейчас, не отталкивай меня.

Она опустила задремавших сыновей в колыбели:

– Я не умею, – Маша спрятала глаза.

– Там и уметь нечего, – Степан поцеловал ее.

– Она тебе это делала? – жена покраснела.

Он вышел из спальни и более ничего у нее не просил.

Гийом развернул карту Тихого океана: «Смотри». Они сидели на залитой солнцем палубе. Поскрипывали мачты, под свежим ветерком, полоскались опавшие паруса, с камбуза «Изабеллы» пахло рыбой.

– Красота, – восхищенно проговорил Петя.

В углах большого листа искусно нарисовали единорога, птицу, похожую на лебедя, только черную, странную, длинноногую и бескрылую, птицу и прихотливо свернувшуюся змею.

– Я сам делал, – улыбнулся француз:

– Я учился картографии в Дьеппе, у лучших в Европе мастеров… – он показал на Индонезию, – знаешь, что здесь?

– Как не знать, – обиженно ответил Петя, – я оттуда пряности вожу.

– А это? —Гийом ткнул пальцем в остров к югу от Индонезии, в нижней части карты.

– Большая Ява, – прочел Петя. Юноша недоуменно сказал: «Не слышал о таком».

– Ты о Южных Землях слышал? – усмехнулся моряк.

– Конечно, – Петя вспомнил: «Terra australis recenter inventa sed nondum plene cognitа. У Стивена есть новый атлас Ортелия, напечатанный в прошлом году. В нем подробно изобразили южные земли».

Гийом вскинул бровь:

– Подробно, только неправильно. Аристотель один раз сказал, что на юге должна быть земля, потому что она есть на севере, а в природе все уравновешено. Все за ним повторяют, а головой не думают. Стефан! – крикнул он.

– Что? – донесся голос Степана. Петя курил на юте, прислонившись к бизань-мачте.

– Ты веришь Аристотелю? – поинтересовался Гийом.

– Смотря в чем, – капитан подошел к ним. «Спроси моего брата, он зимовал на Свальбарде, есть земля дальше к северу?»

– Местные, говорят, что дальше только льды, – пожал плечами Петя: «Но подо льдами может таиться большой остров или континент».

– Остров, – твердо ответил Гийом: «Гренландия давно известна, но что лежит от нее к западу, мы пока не знаем».

– Северо-Западный проход, – Степан взглянул на горизонт: «Мы долго будем биться о льды, прежде чем найдем его. Но я уверен, что на севере нет континента. Там много островов, больших и маленьких».

– Значит, и на противоположной стороне нет? – Южная Земля на карте Гийома была гораздо меньше той, что в атласе Ортелия.

– Есть, отчего же, – лениво сказал француз: «Однако и кое-что другое есть, к северу, ближе к Индонезии». Красивая, с длинными пальцами рука поглаживала бумагу.

– Остров? – кивнул Петя на Большую Яву.

– Континент, Пьер, – ответил Гийом: «И я намереваюсь его открыть».

Он добавил:

– Португальцы туда ходили, лет пятьдесят назад, но только не вернулся никто. Это хорошо, у них земли много, куда им еще.

– А я вернусь, – твердо закончил Гийом: «И принесу Франции новые владения».

– Тебя король в тюрьму посадил, – Степан поморщился: «Зачем ты перед ним выслуживаешься?».

– Я не перед ним, – темно-серые глаза Гийома потеплели.

– Короли что? Сегодня один, завтра другой. Я не для них стараюсь, а для страны. Но брат твой, Пьер, – он вздохнул, – не хочет со мной идти. С одним кораблем в долгое плавание отправляться опасно, а где я еще найду такого капитана, как Стефан?

– Иди куда хочешь, – сердито сказал Степан, – ты холостой и без семьи. У меня дети и жена. Сначала я должен обеспечить семью, а потом отправляться на поиски новых земель. Все, – повернулся он к Гийому, – пора. Отчаливаем.

– Что, – поинтересовался француз, – даже в Порт-Рояль напоследок не отпустишь?

– Закончим дело, и гуляйте несколько дней, – Степан улыбнулся.

– Да с кем гулять, – Гийом велел матросам: «Шлюпку мою давайте!»

– Ты у нас верующий…

– Ты тоже, – прервал его Степан.

– Я сначала француз, а потом все остальное, – отмахнулся Гийом: «Брат твой, – он подтолкнул Петю, – влюблен по уши. Еще неизвестно, что хуже».

– С Фрэнсисом встретимся и гуляйте, – рассмеялся старший Петя.

– Разве что. Пьер, знаешь, как у нас говорят, – обернулся к Пете французский капитан: «Plus on boit, plus on a soif». Чем больше пьешь, тем больше хочется. Мне четыре года хотелось, не шутка. Про тебя, – Гийом ухмыльнулся, – тоже пословица есть: «A jeune chasseur, il faut vieux chien».

Петя отчаянно покраснел.

– Куда мы? – спросил он брата. «Изабелла», накренившись, повернула к югу.

– Пользуясь языком моего друга Гийома, – Степан следил за парящими вокруг корабля чайками, – у нас вскоре состоится une petite reunion.

– Откуда ты знаешь, что Фрэнсис отплыл от Номбре де Диос? – недоуменно спросил Петя.

– Если бы я, Петька, – вздохнул Степан, – не знал того, что мне знать надобно, я бы здесь, – он обвел рукой море, – долго не прожил. Я не только туда, – он помрачнел, – на шлюпке ходил, но и еще кое-куда.

Пустынные берега исчезали с горизонта. Впереди простиралось играющее легкой волной темно-синее море.

Зайдя в капитанскую каюту, Степан запер дверь.

– Сильный шторм? – посмотрел на него Петя.

Петя отмахнулся:

– Бывало и хуже. Не нравится мне, что «Призрак» отстал. Я говорил Гийому, чтобы он поменял корабль. Еще четыре года назад надо было это сделать.

– Почему он не поменял? – недоуменно спросил Петя.

– В тюрьме сидя, такое не провернешь, – ядовито ответил капитан, взяв бутылку.

– Пока он золото не привезет, никто из судовладельцев не рискнет с ним связываться. Мне легче. «Изабеллу» на казенные деньги выстроили. Что своего я в нее вложил, так вернул давно и с лихвой. Я с командой на жаловании, долю в добыче мы получаем, а Гийом своими руками должен зарабатывать.

– Держи, – он протянул брату бокал: «Хорошо с французом плавать, на борту всегда найдется приличное вино. Я что хотел сказать, – Петя привалился к переборке: «Если начнется заварушка, в бой не суйся».

– Может начаться? – Петя выпил.

Степан устало улыбнулся:

– Все может быть. На тебе Машка и мальчики мои, поэтому сиди тихо. Завещание я дополнил. Я каждый год это делаю, бумаги все в порядке.

– Степа, ты умирать собрался? – испуганно спросил его брат.

– Море не спросит, собрался я, или нет. И пуля испанская не спросит. И петле на рее это не интересно, – жестко ответил ему капитан: «Если в плену окажемся, молчи, что ты мой брат. Команда у меня надежная, они не выдадут».

– Почему? – Петя налил себе еще.

– Потому что меня первым вздернут на рею, а тебя, если узнают, кто ты такой, вторым, – отозвался Степан.

– Но я ничего им не сделал, – растерянно сказал Петр.

– Зато я сколько сделал, Петенька, отсюда до Плимута не перевешать, – вздохнул капитан: «Или ты думал, что я пятнадцать лет на чаек и волны любовался? Карту, что в моих документах лежит, помнишь?»

– Да, – ответил Петя.

– Я туда каждый год кое-что добавляю, – Степан осушил оловянный стакан: «Это не только для мальчишек, но и для детей твоих».

– У меня тоже есть… – попытался возразить ему брат.

– Еще не помешает, – коротко сказал Степан: «Все это не мое, а семейное».

– У меня, может, и детей не появится, – хмыкнул Петя.

Братья помолчали.

– Кстати, – Петя оживился, – забыл тебе сказать. Я гамбургский вклад к нам в контору перевел.

– Как ты это делаешь? У тебя нет полномочий от Никиты Григорьевича покойного, – удивился Степан.

– За процент. Схема простая. У них есть доверенность от Судакова с правом передоверия, вкладом управляю я, а они получают звонкое золото, – Петя рассмеялся.

– Им какая выгода? – спросил Петя.

Петя зевнул:

– Я лучше всех в Лондоне деньги кручу. Не у всех есть время такими делами заниматься, а чтобы средства тухли, для нас, торговцев и банкиров, ровно как ножом по сердцу. Как их вложить, у меня голова болит, а конторы в Гамбурге и Антверпене прибыль считают. Жаль, что с Венецией у меня не удалось, а то бы все европейские вклады в мои руки перешли.

На мокрых камнях таял легкий снег. Узкие проулки Каннареджо тонули в наползшем с лагуны тумане. Петя постучал в низкую дверь.

Несколько свечей горело в тяжелом, бронзовом канделябре на отполированной до блеска дубовой стойке. Старик поджал тонкие губы: «Знаете, когда приходить».

– Не первый год дела с вашими людьми веду, – улыбнулся Петя.

– В пятницу до обеда, в субботу после ужина, как положено. Шесть дней работай и делай всю работу свою, а день седьмой, суббота, Богу, Всесильному твоему; не совершай никакой работы, – процитировал он.

Старик пристально посмотрел на него:

– Я о вас наслышан. Язык у вас подвешен отлично и в голове кое-что имеется, не спорю. Однако я как управлял мне доверенным, так и буду управлять.

– Я вам дам, – Петя потянулся к перу и чернильнице.

– Положи на место! – прикрикнул старик.

– Моя семья Марко Поло деньги одалживала, я не буду всяким мальчишкам чужие средства раздавать. Приходи, когда тебе сорок лет исполнится, когда детей родишь, тогда и поговорим. Если доживешь, – старик взглянул в затянутое моросью окно.

Петя открыл рот. Старик ехидно заметил: «Я доживу, не волнуйся».

– Еще Стамбул остается, – Петя разлил остатки вина: «Не мешает прокатиться туда, поговорить с держателями вклада».

– Смотри, – Степан усмехнулся, – только осторожней. Что с прибылью по вкладам, кому ты ее передавать собираешься… – он не закончил

– Пусть лежит, – отозвался Петя: «Потом решу, что с деньгами делать. Степа, – он почесал висок, – ты здешние острова знаешь. Приживутся пряности, что мы из Индонезии возим?»

– Отчего бы и не прижиться, – задумчиво ответил брат: «Только чтобы плантации закладывать, надо сюда рабов везти».

Петя хмыкнул:

– Это не мое дело, а владельцев земель. Я с недвижимостью не работаю, слишком много хлопот. Кстати о недвижимости, надо посмотреть усадьбу в деревне. Детям там лучше будет. Что думаешь? – Петя взглянул на брата.

– Неплохо бы, – Степан быстро встал. «Выстрелы. Сиди здесь, на палубе не показывайся».

– Кто это? – лазоревые глаза брата казались в свете фонаря совсем темными.

– Для Фрэнсиса рано, – Степан проверил пистолеты: «Либо Гийом нас нагнал, либо испанцы, – он помолчал, – опомнились».

Дверь за Вороном захлопнулась, корабль основательно тряхнуло.

Палуба накренилась, под ногами заплескала вода. Вцепившись одной рукой в канат, Ворон сказал помощнику:

– Двое. Это не очень хорошо.

Он подумал, что, наверное, зря взял Петьку в рейд. «Изабелла» пыталась сбежать от испанских галеонов. Темнота и поднявшаяся буря еще могли спасти корабль.

– Скоро рассвет, – помощник вгляделся в горизонт.

– Если мы оторвемся, то, может, и обойдется, – пробормотал капитан: «Один из них медленнее, он с грузом».

Над их головами просвистело ядро, моряки наклонились.

– Кто такой смелый нашелся? – Ворон от души выругался: «Сейчас они у меня получат».

– Капитан, может не надо? – щека Ворона зло подергивалась: «А если Гийом не успеет?».

– Успеет, – Ворон крикнул. «Орудия к бою!»

Молодой капитан «Виктории» Себастьян Вискайно обернулся:

– Губернатор велел брать его живым, слышали? Во-первых, за труп я получу меньше, – он усмехнулся, – а во-вторых, его надо вздернуть прилюдно, чтобы остальным англичанам неповадно было.

– Он один? – спросил кто-то из моряков.

– Да, – Вискайно хмыкнул:

– Непонятно, что он здесь делает, но если я его нашел, он у меня никуда не уйдет.

– Смотрите, капитан, – тронул его за плечо помощник: «Куэрво развернул корабль».

– Прекрасно, – хищно вздернув верхнюю губу, Себастьян погладил золотистую бородку: «Тем легче будет его уничтожить. Где „Санта-Клара“? Она шла рядом с нами».

Помощник оглядел темный горизонт. Кроме белокрылой, огромной «Изабеллы» вокруг не было ни одного корабля.

– Отстали в буре, наверное, – пробормотал испанец.

– Он сейчас выстрелит, – сзади указали на «Изабеллу».

– Hijo de puta, – сквозь зубы выругался Вискайно.

Прибавив парусов, «Призрак» повернул на юг.

– Tres bien! – Гийом, разглядел светлую полоску над горизонтом: «Но если мы сейчас наскочим на испанца, Стефану придется нас подождать».

– Почему? – спросили его сзади.

– Я четыре года не наводил пушки на цель, – француз усмехнулся, – но я помню, как это делается. Кстати, – он прищурился, – вот и он.

– Невозможно, – прошептал помощник.

Гийом невозмутимо ответил: «Impossible n’est pas français».

Ядро завертелось на шкафуте «Виктории». Пробив настил, снаряд упал вниз.

– Еще, – спокойно сказал Степан: «Пока от него и щепки не останется, понятно?». Он навел пушку: «Ближе!»

– Опасно, Ворон, – тихо предупредил помощник: «Он может пойти на абордаж».

– Пусть идет, – капитан на мгновение оторвался от прицела: «Я его лично встречу у трапа со шпагой».

Ворон выстрелил: «Теперь пусть что хочет, то и делает. Он горит».

Вискайно приказал: «Ближе!»

– Капитан, – крикнули, – пожар на палубе!

– Знаю, – отозвался испанец: «Сейчас английская сволочь потонет вместе с нами».

Рассвет окрасил паруса «Виктории» розовым. Море утихло, дул ровный северный ветер. Пылающий испанский барк неумолимо приближался к «Изабелле».

– Степа! – услышал он сзади.

– Пошел вон в каюту, – не оборачиваясь, приказал Петя.

– Степа, он врежется в нас, ты не сможешь уйти, – потрясенно сказал брат.

– Когда я захочу услышать то, что я знаю, Петенька, – ласково проговорил Ворон, – я тебя позову, хорошо?

– Сделай что-нибудь! – закричал младший брат.

– Заткнешься ты когда-нибудь, или нет! – взорвался Степан. Огонь, охвативший «Викторию», пылал совсем рядом.

– Это что такое? – вгляделся Гийом в столб дыма на юге. Расстрелянная «Санта-Клара» погружалась в воду.

– В море всех, – француз указал на пленных: «Нет времени, надо торопиться».

– Сука, – Петя беспомощно наблюдал за отчалившим от горящего испанца капитанским ботом.

– Мы не успеем, – сказал помощник: «Он меньше и быстрее нас».

Степан поднял голову: «Эй, на мачтах! Держитесь крепче, я буду поворачивать!».

Кливера на носу заполоскало ветром. «Изабелла» с натугой перевалилась на другой борт. Схватившись за фал, Петя едва уклонился от языков огня.

Испанцы посыпались с палубы «Виктории» на шканцы «Изабеллы».

– Merde! – выругался Гийом: «Все на палубу! Берите абордажные топоры, кирки, все что угодно, но их надо расцепить!»

– Тогда мы сами сгорим! – прошептал помощник.

– Пусть сгорит мое старье, но не лучший корабль в этих водах, – француз взвесил на руке топор: «Стефан пристроит нас у себя, а если погибнет „Изабелла“, тогда отсюда трудновато будет выбраться».

Степан бросил взгляд на север: «Успел!». «Призрак» стоял рядом с «Викторией». Испанец медленно отходил от «Изабеллы».

Петя заорал, перекрикивая треск ломающейся обшивки корабля: «Пусть тонут к черту, никого не спасать!»

Петя впервые видел, как горят люди. Они прыгали в море, словно десятки живых факелов. Он перегнулся через борт. С пылающего веселым огнем «Призрака» спускали шлюпки. Его внезапно словно ударили под ребра. Пуля на излете врезалась в палубу «Изабеллы».

Кровь была темной и быстрой, как и на лужайке. Прижав руку к ране, он услышал голос Степана.

– Царапина, – брат бесцеремонно повертел его из стороны в сторону: «Иди в лазарет, жди очереди. У нас много обожженных, сначала они».

Подросток лет четырнадцати, с бледным лицом, опустил пистолет.

– Степа, он ребенок… – Петя пошевелил холодеющими губами: «Оставь его!».

– Piedad, por favor! – испанский юнга рухнул на колени. «Por favor, por de mi madre!»

– Он может держать оружие, значит, не ребенок, – холодно сказал капитан. Ворон оглядел мальчика:

– Pero me no tengo madre.

Из разорванного пулей горла подростка хлынула кровь. Петя потерял сознание.

В капитанской каюте было накурено.

– Как он? – кивнул Дрейк на спящего Петю.

– Отлежится, ему только кожу содрало, – проведя черту под вычислениями, Ворон показал бумагу капитанам. Те кивнули.

– И корабль за наш счет, – Петя хлопнул Гийома по плечу: «Спасибо тебе».

– Ты бы то же самое сделал, – отмахнулся француз.

– Как все прошло? – спросил он Дрейка.

– Легче чем здесь, – улыбнулся тот: «Меня не ждали, за что надо благодарить Стивена. Его агенты отлично работают. Вы прямо битву при Лепанто устроили. Я столько трупов в море и не видел еще никогда».

– Что мясники говорят? – Гийом выпил.

– Человек сорок до Англии не доживет, – хмуро ответил Степан: «Когда лазарет начнет освобождаться, мы вас переселим. Запах там не самый лучший, но приятней, чем сидеть с крысами в трюмах. Тем более, внизу из-за золота и повернуться негде».

Капитаны рассмеялись. Гийом добавил:

– Франсуа, когда у меня появится новый корабль, я опять попрошусь с тобой в рейд, но дойду до Номбре ди Диос сам.

– Я в Новую Андалусию подамся, дела кое-какие завершить, – Степан потянулся: «Вам сколько времени на берегу надо? Ночи хватит? Я бы не стал долго болтаться в округе, мало ли что».

– Маловато, – хмыкнул Гийом, – но ладно. В Плимуте возьмем с Франсуа пару девиц, наверстаем свое.

– Как вы к шлюхам ходите, – Степан зевнул, – французской болезни не боитесь, что ли?

– Индейских девчонок здесь сколько хочешь. Когда ты первый, можно не волноваться, – француз разлил вино. «Чтобы в следующем году мы заработали еще больше!»

– Аминь, – ответил Петя.

– Но я, – Гийом усмехнулся, – не любитель возни с девицами. Это лучше, – он бросил что-то на стол.

– Я о них только слышал, – Фрэнсис Дрейк повертел пакетик: «Помогает?»

Глаза Гийома заблестели смехом.

– Наш добрый король выпустил меня из тюрьмы в феврале, сейчас конец мая. Пока все в порядке. Поверь, Франсуа, в Париже я времени не терял… – Гийом кивнул на стол:

– Я с тобой поделюсь.

– Интересно, в Англии они есть? – задумчиво спросил Дрейк.

– Наверняка, – француз потянулся за новой бутылкой, – на континенте они были в обиходе и до того, как я за решеткой оказался. Votre sante! – он поднял бокал.

– Стивен, – Дрейк просунул голову в дверь капитанской каюты: «Шлюпка готова, мы отчаливаем».

– Тише только, – Степан поднял голову от карты: «В драку не лезьте».

Дрейк улыбнулся: «Как прикажете, капитан».

Степан хотел что-то добавить, но вернулся к атласу.

Петя проснулся от света фонаря.

– Ты куда? – он оторвал голову от койки.

– На берег по делам, – Степан взял кинжал: «Как бок?»

– Побаливает, но не сильно, – Петя зевнул: «Ты почему без шпаги?»

– Не такие у меня дела, чтобы шпага понадобилась, – отозвался Степан. Синие глаза брата мягко взглянули на него.

– Ты осторожней, Степа, – Петя-младший вздохнул: «Дело твое, но я бы на твоем месте потерпел».

– Я на своем не потерплю, – коротко ответил брат: «И хватит об этом».

Петя отвернулся к переборке.

Степан потягивал вино, ожидая, пока взглянет на него шлюха, примеченная им с порога таверны. Наконец, она повернула изящную голову в его сторону.

Это была Белла, только смуглая и темноволосая. Маленькая, легкая, с еле заметной грудью девушка была метиской, с кожей цвета темных каштанов. Он кивнул на лестницу. Шлюха дрогнула ресницами, метнулись затасканные юбки, она поднялась наверх.

На полу чадила свеча. В раскрытые окна дул напоенный жарой ветер. Вдали перекатывались раскаты грома, из сада несло дурманящими цветами.

Проведя губами по острым лопаткам, Ворон с размаха хлестнул девушку пониже спины.

– Еще, – она застонала: «Еще!».

– Потом, – пообещал он, вспомнив, что никогда не делал этого с женой. С Беллой все было другим, как другой была сама Белла.

Белла, задыхаясь, повернула голову: «Ты такой один, ты знаешь? Еще, пожалуйста, еще, Ворон!»

Тогда он был готов умереть от счастья, вдыхая соленый запах ее волос, слыша ее низкий стон.

– Терпи, – шепнул он шлюхе. Та рассмеялась: «Я это делала».

– Не со мной, – Ворон с удовлетворением услышал всхлип.

– Подожди, – попросила она: «Больно».

– Я тебе говорил, – он стер с ее лица слезы: «Ладно, я медленно».

В конце она только могла кричать. Вцепившись зубами в смуглое плечо девушки, чуть слышно застонав, он представил Беллу. Только с ней Ворон мог быть таким, как хотел. С ней, и сейчас, в грязной, жаркой комнатушке.

– Работай, – оторвавшись от шлюхи, он толкнув ее вниз: «Старайся, chica, я только начал».

Гладя ее темные локоны, Ворон понял, что ему не хватает той, с кем не надо ничего скрывать. С женой он никогда не мог себе этого позволить. Ему не хватало той, что отдавалась ему с радостью, как делала Белла.

За окном ударила молния, осветив море холодным сиянием. Прижав ее к себе, он выдохнул: «Ложись».

Она повиновалась: «Не все разве?».

Ворон рассмеялся: «Я сказал, dulce, на всю ночь. Ночи еще много».

Когда за окном запели птицы, он заплатил, много больше, чем надо было. Девушка уткнула лицо в подушку: «Говорили, что Куэрво шлюхами брезгует».

Ничего не ответив, Ворон осторожно закрыл за собой дверь.

Проснувшись до рассвета, Степан поднялся по трапу. Вахтенный подремывал, море было ровно масло. Расстегиваясь, Ворон оглянулся вокруг. Палуба пустовала.

Сжав зубы от боли, он привалился к борту корабля. Степан подышал, приходя в себя. Вернувшись в каюту, он посмотрел на Петьку. Брат дремал, словно ангел небесный. Во сне Петька всегда казался Степану шестилетним мальчиком, увиденным в Колывани.

Ворон пошел в лазарет «Изабеллы».

Осмотрев его, врач вздохнул. Половина экипажа страдала тем же самым, но от капитана он такого не ожидал.

– Это лечится? – хмуро спросил Степан.

– Лечится, – врач набрал густую жидкость в медный шприц: «Будете приходить каждый день, и к Плимуту все пройдет».

Стиснув руку в кулак, Ворон заставил себя не стонать.

– Сэр Стивен, – врач замялся, – в следующий раз не рискуйте. Это вещь неприятная, но от нее можно избавиться. От французской болезни вас никто не вылечит.

Кивнув, Степан пошел стоять свою вахту.