Читать книгу Смерть во сне - Никита Божин - Страница 2

Сразу после съезда с федеральной трассы на региональную качество дорог ухудшилось. Не прошло и одного километра, а дорога походила на решето, подобно пробитой градом листве. По мере приближения к городу трасса становилась хуже, и часть пути оказалось безопаснее проехать по менее разбитой встречной полосе (благо поток машин неплотный) и избежать риска оставить в очередной яме колесо, либо же, неудачно увернувшись, заехать в кювет. Разбитую дорогу изредка сменяла череда заплаток, как попало накиданных в самых непроходимых участках, но эти меры незначительно способствовали улучшению покрытия, и замазанные, как пломбами, пятьсот метров ям не радовали совершенно. Илья, разумеется, с упоением ехидничал и бранился в адрес дорог, местных властей и всей страны. Со странным озорным и нерациональным приступом Илья нарочно въезжал в большие ямы, подставляя машину по удары, щепетильно рассчитывая, что каждый новый удар нанесет урон подвеске, и он сможет выставить поломку как результат наплевательского отношения к дорогам в России, что даже машина не выдержала первой же поездки. Если бы он читал классику и хоть немного знал культуру страны, мог бы, например, козырнуть заметкой про две беды, но Илюша, как ни странно, о России знал очень мало. Что история, что культура, что даже религия были для него одним сплошным пробелом.

Трасса проходила по местности, перемеженной то возвышениями, то углублениями, как будто машина двигалась между широких оврагов, время от времени соединенных мостами через скудные протоки и речушки. На одном из очередных подъемов с возвышенности показались очертания родного для Ильи города, и как он не хотел бы хорохориться, точно опытный капитан с вниманием рассматривающий в подзорную трубу новую землю, он все же понимал, что узнает образы четко и помнит все ясно. Его напускной страх, что по родному городу придется ездить с навигатором, дабы не потеряться в непривычной местности, развеялся сам собой, как только он пересек табличку «Добро пожаловать».

Маленький город, как и тысячи других ему подобных, абсолютно точно застыл во времени. Многие годы прошли с рождения того же Ильи, но отследить здесь глубоких прогрессивных перемен не удавалось. Самые значительные условные перемены, различимые визуально и дающие последствия: почти все производства закрылись, с другой стороны, открылись в больших количествах магазины; немного изменились во внешнем виде парки и скверы, и как будто бы все. От местного самоуправления исходят отчеты, что город нормальный, есть все есть – и магазины, и школы, если хотите, и интернет. Да, действительно, есть все, но и нет ничего.

Город встречал каждого приезжего скучной постиндустриальной картиной. Вдоль дороги застыли полуразвалившиеся кирпичные заборы, за ними – руины заводов, складов и автостоянок сельскохозяйственной техники. Среди бетона и металла неплохо растут кусты и деревья, бродят загулявшие кошки, и маленькие дети играют в классики. Рядом стоят двухэтажные дома – бывшее социальное жилье для работников этих самых предприятий, частные деревянные и редкие кирпичные постройки. Бывший индустриальный район напоминает послевоенный фильм, где в кадре ходят измученные жизнью люди на фоне руин, искореженного металла и оголенных каркасов грузовиков вместо танков.

Илья, подобно оккупанту, небрежно осматривал улицы, безуспешно надеясь выловить взглядом из толпы кого-то знакомого, кто мог бы сразу его признать и оценить новый уровень, рост и прогресс, но, как назло, ни единого хоть мало-мальски знакомого лица ему не попалось, впрочем, нельзя сказать обратного. То, что он не знал людей, не гарантировало, что не знали его, и уже пару человек, как минимум, узнали Илюшу и, пока он ехал, успели позвонить матери, доложить, что приехал ваш сынок, видели уже, встречайте.

Когда машина Ильи подъехала к дому, сразу у калитки встречала осведомленная о прибытии мать, а рядом с ней еще и соседи за компанию. Всего четыре человека: мать, Татьяна и Володя Пустаковы, а также Андрей Темьян. Конечно же, Илья их всех прекрасно знал, так как те же Пустаковы жили здесь давно, возрастом младше родителей Ильи в среднем почти на десять лет, но дружили вполне по-соседски и часто друг у друга бывали. Андрей Темьян моложе и сюда переехал около девяти лет назад, когда Илья учился в университете, и сам Темьян почти ровесник старшему брату Стасу, но выглядит старше своих лет.

Илья страсть как не хотел таких публичных встреч, но избежать их повторения уже в который раз не удалось. Он подъехал к дому, не заглушая мотор и как будто не раздумывая, что делать дальше. Сердцебиение участилось, он вжался руками в руль, с тупой злобой глядя в забор, и почти готов был сорваться прочь отсюда, не объясняя причин, лишь демонстрируя свою дерзость, свое презрение, в конце концов, обиду, что снова встречают не так, как бы ему хотелось. Из раздумий его вырвал Андрей, открывший пассажирскую дверь и почти прокричавший:

– Машина-то огонь! Здоров, Илюха! Как сам?

– Здравствуйте, – на выдохе произнес Илья, изображая сильнейшее неудовольствие.

Водительскую дверь открыла мать Ильи, почти силком вытащив его, и вместо приветствия бросилась горячо обнимать, целовать, тут и Андрей с рукопожатием подключился, а следом и Пустаковы со своим церемониалом. Сцена разыгралась самая наихудшая, какую только мог придумать Илья. В итоге он почти силой вырвался, юркнув за калитку, всем видом демонстрируя, но не говоря вслух, как ему это не нравится, и как скорее хочет спрятаться, дождаться смерти отца и умчаться прочь. Мать вошла следом за ним.

– Мам, а по-другому что, нельзя было? – вскидывая руки, нервно спросил Илья.

– Сынок, ну ты чего? – с наивным добрым видом спросила его мать.

– Обязательно каждый раз толпу собирать, чтобы на меня поглазели? Давай еще все село, весь город позовем, чтобы меня показать! Что за смотрины, в самом деле!?

– Илюша, ты все критикуешь соседей, – с улыбкой произнесла мать, потрепав ему волосы, – совсем не изменился.

– Еще как изменился, – проронил Илья и пошел вперед.

Конечно же, Ольга Григорьевна как и прежде узнавала своего сына, все того же сложного, замкнутого, остерегающегося общества ребенка. В детстве он не любил гуляний, утренников, праздников, предпочитая посвящать время самому себе. Особенно эти предпочтения усиливались в старшем возрасте, временами напоминая мизантропию. Иначе говоря, будучи сложным ребенком, Илья предпочитал обществу одиночество и видел в этом только плюсы. Как только он уехал в Петербург, а потом в Европу, так еще более трепетно оберегал личное пространство и покой, но мать хоть и знала все это, по-другому не могла, и реакции сына объясняла возвратом. Подрастет, и пройдет все. Илье, между тем, исполнилось тридцать лет, но выглядел он скорее как студент старших курсов. Внешне средней комплекции, не худой, но и без лишнего веса, по фигуре не сказать, что стройный, скорее средненький, как непородистая лошаденка. Лицо худое, со впалыми щеками, гладко выбрито, прическа короткая, аккуратная, волосы темные, как у отца в молодости, а глаза хитрые и внимательные, точно шпион все вокруг разглядывает. Агрессивная энергичность, взрывающаяся по поводу и без, всегда сменялась затяжной пассивностью и замкнутостью, и любой знавший его человек мог предугадать, что через полчаса Илья уймется, свернувшись, как еж в клубок, и на время затихнет до новой вспышки или инициативы.

Он поднялся по лестнице и не успел коснуться дверной ручки, как на пороге показался отец, отворив дверь с другой стороны.

Владимир Староверин на первый взгляд не походил на человека, находившегося при смерти, хотя и смотрелся как сильно уставшим, немного бледным, глаза только совсем стеклянные, взгляд несобранный. Впрочем, подмечать это Илья не умел, и тот факт, что отец не лежит в постели, произнося последние слова, а стоит перед ним, поверг его в определенное сомнение, что ему действительно может быть так уж плохо, что со дня на день умрет. Впрочем, заговорил отец тихим, слабым голосом, но руку сыну пожал так, что будьте нате, сила в руках, кажется, никогда его не оставит.

– Пап, привет. Я думал, что ты совсем плох. А ты и ходишь.

– Да может еще и обойдется, подождем, – вклинилась в разговор мать.

– Как обойдется? – искренне, без яда спросил Илья.

– Не слушай мать, – сказал отец, – она не шарит.

– Вова, давай, не бранись, иди в дом. Может еще и обойдется, – бодрила всех мама.

– Мам, так что ж ты не сказала, что папа может и поправится? – спросил Илюша.

– Это одному Богу ведомо. Врачи одно говорят, а я молюсь, дай Бог, и обойдется еще.

– Зачем тогда я приехал? – спросил Илья, но отец этого не услышал, мгновением ранее уйдя в дом, а мать лишь подтолкнула его в спину, и оба шагнули через порог.

Приехал Илюша, добрался, слава Богу! Сынуля наш родненький, здесь он, – искренне радовалась Ольга Староверина, оживленно хлопоча на кухне, чтобы поскорее накрыть на стол по случаю приезда сына. Думает, устал ведь несчастный с дороги, измучился. Она все не могла поверить, что человек в тридцать лет способен преодолеть подобный переезд без каких-либо проблем, а все вспоминала маленького Илюшу, капризничавшего в автобусах через двадцать минут после начала езды.

Илья зашел в ванну, не заметив новую сантехнику, тщательно вымыл руки и лицо, глядя на себя в зеркало, и все думал: И зачем я приехал? Папа ходит, все с ним хорошо. Чего тащился? Отпуск еще потратил на все это. Вернуться еще можно, если завтра пораньше выехать, ну, или в воскресенье могу. Побуду сегодня вечер, субботу, а потом и назад.

– Илюша, давай к столу. Папе нельзя, он полежит. Перекуси пока с дороги. Как хорошо, что я сегодня выходная, все успела, все поделала, тебя вот встретили. Слава Богу, что ты добрался. А то я уж всю дорогу переживала, как подумаю, сколько страсти на дороге происходит, ой, каждый день по телевизору передают. Так переживала. Ну, ты расскажи, Илюшенька, как дорога была?

– Нормальная.

– Илюш, а чего ты такой? Уставший, что ли. А давай соседей позовем, давай я сейчас тете Ларисе позвоню да дяде Сереже? Хочешь, приедут? Повидаешься с ними, они все соскучились. Помнишь, как раньше всегда у нас дома все собирались? Хорошо как было…. Давай, я позову, все, что скажешь, сделаю, и тебе не так скучно тут с нами будет.

– Мам, никого не надо, пожалуйста. Можно мне побыть одному? Я к папе приехал.

– Да, а что к папе? Я вот что хочу сказать, может еще и обойдется все. А родных-то повидать надо. Родные-то – свои люди все.

– Мам, давай не сегодня, пожалуйста.

– Ладно, ладно, ты садись, кушай, накрыто все.

Илья сел за стол и ел как-то совсем без аппетита. За последние годы он отвык от домашней кухни, предпочтя кафе, рестораны и фастфуд, и сейчас невольно сравнивал мамину еду и ресторанную, и выбор был не в пользу матери, впрочем, по субъективным критериям. Сам себе Илья давным-давно ничего не готовил, не то чтобы ленился, нет, просто вполне честно не умел это делать и считал лишним учиться.

– А что Стас, приедет? – спросил Илья, пережевывая квашеную капусту.

– Завтра будет. Сегодня, сказал, дела, бизнес же все свой, не может, говорит.

– А Ира как?

– Ира хорошо. Дай Бог, все у нее ладненько тут, потихоньку. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

– Надо будет к ней заехать.

– А и съезди, что дома сидеть. Сейчас покушай, отдохни да и поезжай. Она ж тут рядом совсем, пешком можно. Можем и вместе поехать, и папу возьмем, если захочет.

– Да я лучше на машине. Один.

– А и то правда, что по улицам вечерами ходить. А тут обернуться не успеешь, уже и темно, уже и вечер. И я могу с тобой тоже на машине поехать. Папа давно уже за руль не садился, я отвыкла уже, каково это.

Ольга Староверина всю жизнь имела странную манеру в произношении некоторых букв, в частности, она всегда смягчала букву «р», произнося ее как бы «ръ» на конце, иногда игнорировала гласную «н», вместо слова «неё», произнося, например, «её», чем немного раздражала сына, который пусть и не значился ценителем русского языка, но старался говорить на нем максимально официально, недолюбливая просторечия и старясь игнорировать любые местечковые слова и фразы, используя почти юридический язык, как будто по учебнику для иностранцев. Отец изъяснялся схожим образом, но еще использовал грубую форму «гэ», иногда меняя «к» на «х», и «в» на «ф». В школьном возрасте Илья и сам разговаривал в похожей манере, но уже в старших классах переучился, а вот Стас пронес подобный уровень владения языком через все, пока не перебрался в Москву, где первый раз столкнулся с насмешками от выходцев из Алтая, Мурманска, Сызрани и Ухты, после чего стал фильтровать произношение, но, испытывая сложность со скоростью мышления, обильно разбавлял речь матом для быстрой связки.

После обеда, на котором Илья ничего толком не съел, лишь поковырявшись то в одном, то другом блюде, но с охотой выпив стакан компота, снова решил поговорить с отцом, чтобы убедиться, что с ним все нормально, и можно будет вскоре уезжать.

Мать спешно помыла посуду и пулей выскочила на улицу, где принялась рассказывать соседям, поджидавшим ее на лавочке, все, что успела узнать от сына, да дополнила к рассказу свои первые впечатления, все-таки целый ворох новостей с его появлением образовался. Для всех соседей, в жизни которых мало чего интересного происходило, любая новая фигура вызывала волнующие чувства и предвкушения разбавленной рутины. Возле машины Ильи деловито ходил сосед Андрей Темьян, оценивая, с одной стороны, статус и качество автомобиля, с другой, подмечая огрехи в конструкции, видимые лишь ему одному «жучки» на лакокрасочном покрытии, и без препарирования констатируя неизбежность скорых поломок и необходимости дорогого ремонта, чем вводил в состояние тревоги мать Илюши. Другое дело, что слова Андрея безгранично далеки от реальности, а он сам, в жизни не имевший машины, автомобиль такой марки видел первый раз, но в глазах соседей представал вполне себе серьезным экспертом.

Илья стоял у западной стены огромного зала, копаясь в телефоне, заряжавшемся от розетки. Он совсем не обращал внимания на окружавшее его пространство, а ведь это дом, в котором он вырос, провел детство и юность, это именно тот зал, где отмечались праздники, дни рождения, новый год, и даже бабушку тут отпевали, и гроб стоял два дня, пока ее читали перед погребением. Илье вполне себе все равно. Диваны, шкафы, кресла, стоящие вдоль стен, казались ему даже чуть-чуть противны, так как старая мебель, пусть и очень качественная, навязывала ощущение бытового моветона, и он бубнел с неудовольствием, что могли бы и в IKEA что-нибудь купить, но не учитывал тот факт, что ближайшая IKEA находилась в Москве.

За окном мать Илюши взахлеб хвалилась соседям байками про сына, собирая все больше аудиторию.

– Никого не брали, а Илюшу взяли, – делилась она впечатлением и радостью от того момента, когда Илья был переведен в европейский офис, подчеркивая, какой ее сын умница. Не оставался без внимания факт, что Илья обошел трех человек, кто еще претендовали на место. Таким образом, история, рассказанная соседям не в первый раз, снова будоражила публику.

– Сколько можно говорить, – недовольно бормотал Илья, и, чтобы отвлечься, он аккуратно сел на диван, открыл свой ноутбук, несколько раз наугад ввел самый примитивный пароль от Wi-Fi, но безуспешно – простые комбинации не подходили.

На мгновение он даже растерялся, не понимая, к кому обратиться, уверенный, что родители знать не знают, как работает роутер, что такое пароль и где его искать. Твердое убеждение, что как только провайдер настроил здесь все и подключил домашний компьютер и телефоны к интернету, больше родители к вопросу не возвращались, а в случае любых сложностей только и делают, что в панике звонят в техническую поддержку. Он мысленно упрекал родителей в компьютерной неграмотности в прогрессивный век, но, не имея иных вариантов, побрел к отцу.

Отец, сгорбившись, сидел в спальне, как раз за старым компьютером, купленным еще в 2007 году, и читал какие-то мировые новости.

– Пап, а ты чего не лежишь?

– Надоело уже, решил немного развеяться.

– Я вообще хотел пароль от Wi-Fi спросить…

– Да, давай введу. Давай ноутбук.

– Да ты скажи, я сам введу.

– Он сложный, в нем много символом, разный регистр и целая система, в общем. Он где-то у матери записан, но мне проще запомнить, чем искать ее бумажки по всему дому. Давай я сам.

– Ты сможешь? – засомневался Илья.

– Раньше получалось.

– Я покажу куда нажимать, – сказал Илья, но не успел сориентироваться, как отец взял ноутбук, быстро ввел пароль, работая почти всеми пальцами своих грубых рук. Попутно ноутбук выдал ошибку, но отец бегло ее прочел, не смог целиком перевести, поэтому просто закрыл сообщение, попробовал еще раз все то же самое, и со второй попытки заработало.

– А у вас там ноутбуки только на английском, на русский нельзя переставить? – спросил отец.

– Можно, мне английский больше нравится. Четкий и понятный язык, все по делу, без тяжелых словесных конструкций. У меня все устройства на английском, и в обычной жизни стараюсь не думать на русском языке.

– Привык уже?

– Как будто это мой родной язык.

– Славно.

Илья хотел уйти в зал, чтобы провалиться в глубины интернета, но все же совесть не позволила ему молча развернуться, и он задал дежурный вопрос про здоровье отца.

– Судя по всему дела неважно, – подтвердил отец.

– Что ли умирать собрался? – Илья хотел сказать это в шутку, но вышло натянуто, как будто с издевкой, как будто плохо отрепетировано.

– Конечно, не собирался, но приходится. Знаешь, что решил? Если умирать, так осенью, – только ответил ему на это отец, не зная, как правильно выйти из неловкого положения.

– Ясно, пап.

– Ты бы сходил на природу, погулял, развеялся. Раньше ведь любил.

– Что я там не видел?

– Нового ничего не увидишь, но воздухом подышать полезно. Знаю, в городах народ и деньги платит, чтобы на природу глаза таращить. Готовы за право сидеть на веранде перед кустами, суммы повышенные вносить. А тут все даром. А главное – не хуже. Бери – не хочу.

– Да я вот и не хочу. А заплатить, так мне это не сложно. Если надо – заплачу. Да и лучше заплачу.

На том Илья оставил отца и вышел из комнаты. В этот раз он вдруг понял, что отец отчасти современный человек, несмотря на возраст, и вполне не дикий, несмотря на место жительства. А ведь не так давно несвойственно было при старении оставаться, что называется, в состоянии принимать реальность, идти почти в ногу со временем хотя бы на самом бытовом уровне, но его отец, кажется, идет, как может, пусть уже еле прибирая ноги, но не сдается. Сколько Илья знал отца, он никогда не терял интереса к жизни, все время пытался жить актуально, узнавать новое, интересоваться чем-то большим, чем еда и сон. Если спросить отца о новых технологиях, он мог рассказать о них и пять, и десять лет назад, как мог и сейчас. Да, он не следил за модой, не интересовался прогрессом в плане социального развития, но относительно всего, что касается техники, опережал в эрудированности своих ровесников. Отец мог бы рассчитывать на многое, живи он в другой стране, так решил сейчас Илья, и вот уже у сына проснулись некоторое дополнительное уважение к отцу, чуть больше, чем просто как родственник к родственнику. И тем не менее, все здесь как-то не так, и по-другому стать просто не сможет.

Илья вышел во двор, чтобы проветриться, и заодно, заприметив новую беседку, с удовольствием в ней приютился, скрываясь от солнца и лишних взглядов под покровом еще не увядших вьющихся растений. Он мечтал, что сегодня больше не увидит соседей.

Но посидеть спокойно в интернете не получилось, во-первых, Wi-Fi до беседки почти не доставал, да и мысли лезли в голову одна за другой. Ранний сентябрь напоминал ему день, когда он первый раз вернулся из института домой спустя всего две недели. Но и тогда он мысленно возвышался, думая, «я больше не часть города». Чувства эти теперь усилились многократно. Он приехал домой, и все казалось чужим, и он чужой, но никто не хочет этого признавать, все играют свои роли. Что ж, время все равно расставит все по местам, и признаваться будет не нужно.

Один вопрос его тревожил: что делать сейчас? Как понять, умрет отец, или нет? Сказать семье, что ему срочно пора ехать – можно, но совесть это сделать не позволяла. Он понимал, что мать в любом случае будет настаивать, чтобы он остался, отец, кажется, готов умирать, да с другой стороны, может, в таком состоянии и протянет еще пару лет. Ждать его, что ли, здесь? А дома уже как будто тошно и тесно, пусть и размеры его в разы превосходят конурку Ильи. Поговорить бы с кем. Да не с кем. Стас только завтра появится. Впрочем, старший брат не эталон собеседника, но хоть что-то. Остается только Ира. Он решил поехать и с ней что-нибудь возвышенное хорошенько обсудить.

Илья пошел в дом за ключами от машины и на пороге столкнулся с матерью, как раз уходившей от соседей.

– Мам, вот зачем ты с соседями меня обсуждаешь? – довольно грубо спросил Илья.

– Илюша, ну что ты такое говоришь? Мы же просто по-соседски общаемся, ну что же в этом плохого?

– Вижу, они все друзья такие у вас.

– Ну как с соседями могут быть плохие отношения? Это ж самые близкие люди.

– Близкие?

– Конечно. А если за домом посмотреть да помочь что? Всегда рядом. Дай Бог всем, чтобы соседи были хорошие, это ж такое счастье.

– Не знаю, у меня совсем не так. Знать не знаю своих соседей и мне плевать на них. Так, здороваемся, и все.

– Да, в городах часто так бывает, а здесь все же люди попроще да поближе.

– Плевать мне на соседей, – еще раз закрепил свою мысль возбужденный Илья и вошел в дом.

Он быстро накинул куртку, взял ключи от машины, документы, глянул в зеркало и убедился, что выглядит потрясающе. Одеваясь, он кратко бросил родителям, что едет к сестре. Едет один.

– Правильно, ты Ирку с зятьком проведай. Племяшку посмотри, – напутствовал ему отец.

– Да попроси Федю, чтобы он на неделе к нам заехал, надо дерево спилить. Отец уже не может, – говорила мать.

– Пап, а ты уже все, совсем? – безэмоционально спросил Илья. – Помню, ты ж сам всегда рассказывал, как в одиночку бани, дома рубил. А дерево не спилишь?

– Да сколько ж можно рубить? – риторически спросил отец.