Читать книгу Смерть во сне - Никита Божин - Страница 5

До дома Илья доехал за считанные минуты, впервые обратив внимание на более-менее качественный асфальт на улице, где жили его родители. До позапрошлого года здесь расстилалась самая обычная гравийная дорога, зараставшая грязью каждую осень и весну, летом грязь подсыхала, образуя клубы серой дорожной пыли и небольших ям, куда стекалась вода от дождей, а зимой, если дорогу сильно не заметало, ездить по ней доводилось с удовольствием. Теперь здесь лежал пусть и тонкий, но асфальт, и Илья даже немного разогнался, прежде чем поставить машину у дома. Выключив фары, в темноте он видел все те же выглядывающие из окон лица соседей, но нахлынувшее умиротворение заполняло его душу, да и общая усталость сказывалась, поэтому он оставил все свое раздражение и неудовольствие от происходящего и просто вошел в дом.

Мать еще не спала, читала книгу на кухне, усевшись в старом кресле, под светом настольной лампы, которая, по воспоминаниям Ильи, была в их доме всегда. Силуэт мамы в темноте очень походил на тот, какой он привык видеть и десять, и двадцать лет назад, и разливающийся по кухне желтый свет одарил его особым теплом и необыкновенными, по своей легкости, воспоминаниями, и хотя всего минуту назад планировал молча юркнуть в свою комнату и лечь спать, настроение вдруг изменилось, и он пожелал говорить с матерью, хотя о жизни не беседовал давно.

Завидев сына, мать сразу засуетилась, сказала, что начала уже переживать, что его так долго нет, заодно посетовала на вечерние холода, боялась, как бы он не замер и не заболел. Ответный аргумент, что Илья на машине, практически не сработал. Под разговор Ольга Григорьевна быстро поставила чайник и принялась нарезать бутерброды, открывать варенье, распаковывать печенье и конфеты и высыпать баранки, так как Илья от ужина отказался, но чаем решил не пренебрегать.

– Ветер-то какой. Неприятно, – говорила мать, прислушиваясь к отрывистым завываниям за окном.

– Только недавно поднялся, а так тепло было.

– А как там Ирочка, Оксаночка? – спросила мама.

– Да вроде бы все хорошо.

– Рады были тебя видеть?

– Еще как. Пообщались вдоволь.

– Ну и слава Богу, Илюша.

– Это точно.

– Как тебе город, изменился?

– Немного другой, но все равно, я уже здесь чужой. Я его не понимаю и не могу оценить иначе, как проезжий.

– Илюша, почему ты так говоришь? Здесь же твой дом.

– Ну да, ну да, – произнес Илья, все думая о том, что при первой же возможности сменит гражданство, а когда родители умрут, то больше сюда ни ногой.

– Как папа себя чувствует?

– Ой, неважно, Илюша. Молюсь, что может еще обойдется, но что-то совсем плох. Как ты уехал, так он лег и больше не вставал, и со мной не говорил.

– Думаешь, все-таки умрет?

– Не знаю, Илюша, – сказала мать и впервые за его приезд заплакала.

Илья не любил слез, огорчений и сентиментальностей. Он практически не имел навыков и опыта, как утешать людей, как помогать и успокаивать, а слезы матери не любил вдвойне. Он часто вспоминал, как мать вечерами плакала, когда отец находился в долгих командировках. Случалось это не регулярно, но время от времени повторялось. Помнит он, как плакала она и горько переносила смерти своих родителей, бабушки и дедушки Ильи. И даже несмотря на жестокий, властный нрав дедушки, всю свою жизнь посвятившего пьянству, увеселению и саморазложению, смешанному с любовью поиздеваться над людьми, она и смерть такого тяжелого человека переживала не один месяц. Помнил Илья и частые истерики и слезы сестры, всегда нагонявшие на него апатию и непонимание, как себя вести. Эта черта так осталась с ним по сей день. Неизвестно, ждал ли хоть один человек от Ильи попыток утешения или внимания в минуты тоски и боли, но сцены похожего плана разворачивались перед ним с пугающей периодичностью, иногда даже от незнакомых людей.

Пока мать утирала слезы, он все время молчал, уставив взор в холодильник, на котором висела куча магнитов, привезенных старшим братом из разных теплых стран и юга России. Илья за свою жизнь ни единого магнитика домой не купил.

– Кума звонила, спрашивала, как ты добрался. Очень увидеть тебя хочет, – отойдя от слез и утерев раскрасневшиеся очи, произнесла мать.

– Ну, может быть, – дал пространный ответ Илья, тяжело выдохнув.

В действительности он даже не понял, о ком идет речь. Слово «кума» знакомо Илье, но вот кто именно скрывается за ним, он не догадывался. В свою очередь мать знала, кто такой деверь, свояк, шурин, золовка, сваты, кумовья, чем удивляла сына. Он не понимал, для чего люди используют такого рода архаизмы, когда всем бы следовало начать изъясняться проще и конкретнее, без доисторических терминов и определений. При желании он мог бы без труда узнать значение каждого слова, но не делал этого из принципа. В противовес богатству родного языка, он ставил английский, как эталон речи, но обсуждать это с матерью не хотел, хотя стоило бы попробовать.