Читать книгу Смерть во сне - Никита Божин - Страница 4

Илья сделал несколько кругов по центру города, внимательно вглядываясь чуть ли не в каждого прохожего или водителя, ожидая реакции на появление его персоны в городе. Ему хотелось уподобиться известному актеру или музыканту, который своим появлением способен разнообразить любую вечеринку, любое место, почти независимо от обстоятельств. И все же, к разочарованию Ильи, повышенного интереса к себе, точнее даже своей машине, не вызвал, лишь пару человек, и то в основном мужчины, обратили внимание на редкий для этих краев Seat на номерах Евросоюза. Внимания со стороны женской части населения города не случилось, хотя и сугубо наблюдательно Илья не мог не отметить, что женщины и девушки тут заметно красивее, чем во многих других странах, где он бывал за последние полтора года. Наперекор укоренившейся строптивости, заводить внутренний спор с собой по данному эстетическому вопросу он не стал.

Он припарковал машину недалеко от стадиона, пережившего большую реконструкцию и выглядящего презентабельнее, нежели во времена его юности, когда он играл здесь в футбол на физкультуре. Нехотя, но он признал, что помимо стадиона еще пару зданий стали смотреться вроде бы лучше, но, впрочем, было бы странно, если бы город вовсе лежал в руинах, так что ремонт – это всего лишь ремонт, не чудо.

Илья давно привык проводить вечернее время в кафе или ресторанах, не обделяя вниманием и бары. К выпивке у него сложилось сугубо положительное отношение. В самом деле, выпивать он научился много и иногда изрядно, что, впрочем, не наносило большого вреда здоровью, так как для того, чтобы осоловеть, ему многого не требовалось. О своей привычке – ежедневно прикладываться к стакану – он предпочитал не говорить родителям, хотя все его коллеги и окружение тоже выпивали, он предпочел про эту часть своей европейской адаптации умолчать, зная про скверную наследственность в столь щепетильном вопросе. Если бы только мать узнала традицию Илюши что не вечер, то пол бутылочки Монтепульчано, Мальбек или Каберне Совиньон, а иногда напитки и покрепче, она бы накрутила себе столько кошмаров, вспоминая своего отца и всех его братьев, которые в конечном итоге умерли по одной и той же причине – спились.

Первое место, куда он зашел, был тот самый бар «Палермо», как его прозвали в народе, в то время как официальное название никто знать не знал, да и вывеска с названием лет семь назад была демонтирована хулиганами и теперь лежала у кого-то дома. Илья зашел в помещение. Внутри тесно, столы стоят вплотную друг к другу, и между ними – небольшой проход к барной стойке. Чуть далее виднелся выход на летнюю террасу, точно так же заставленную большими дубовыми столами, и там ни одного свободного места, как и внутри. Хоть мало-мальски знакомых лиц в баре не наблюдалось, да и сам Илья подумал, зачем вообще зашел в «Палермо», ведь это заведение определенно не его уровня. Пока он стоял у входа, к нему подошел достаточно молодой человек, возрастом младше лет на десять. Выглядел, впрочем, молодец неважно, уже успел облысеть, худощавое тело сгорблено, зубы желтые, как кирпич, при этом глаза чистые-чистые, и абсолютно пустые.

– Эй, ты чего тут мнешься на входе? – спросил его молодой человек.

– Ищу знакомых, – вежливо ответил Илья.

– А-а-а. А чего выглядишь так? Не местный, что ли? Я тебя тут что-то раньше не видел. Ты откуда явился, черт?

– Приехал к родителям.

– Я понял. А чего так странно одет? Ты не голубой случайно?

– Нет.

– Точно?

– Абсолютно.

– Ну ладно. Ты пойми, я просто живу по понятиям.

– Понимаю, конечно.

– Ну ладно, давай, братуха, – произнес молодой человек и неровной походкой вернулся к своему столу.

Собеседником в этом коротком диалоге выступил местный житель Колька. Он около года назад пришел из армии, с тех пор нигде не работает и крепко сидит на шее у матери. Несмотря на его склонность к жизни по понятиям, в заключении ни разу не был, но воровская романтика насквозь пропитала все его существование. Впрочем, будучи однажды побитым возле этого самого «Палермо», Колька не постеснялся и написал заявление на своих обидчиков, что никак не рознилось с его убеждениями. Многие местные его за это не любили, не оценив выходку с заявлением, но больше не били.

Илья быстро сообразил, если сам не хочет стать жертвой случайного избиения или чего-то подобного, ему лучше уйти. В самом деле, для конкретно этого публичного заведения он выглядел немного вызывающе в своей пестрой рубашке от Desigual, которую не могла полностью сокрыть черная кожаная куртка с металлическим вставками. Верх отлично сочетался с черными драными джинсами и белыми кедами. Набор одежды так и просил, чтобы на него обратили внимание, но только не для визуальной оценки, а как повод подойти, пообщаться с нежданным гостем.

Он сел обратно в машину, заблокировав двери изнутри, и опять же ждал хоть какого-то внимания, но и тут случилось разочарование, никто его не узнавал и не подходил, чтобы познакомиться со «звездой». Тем не менее, апатичность, временами свойственная характеру Ильи, сменилась чувством азарта, что время от времени приводило не к самым лучшим последствиям, но и теперь он решил, что не поедет домой, пока чего-нибудь развлекательного сегодня не найдет.

Илья заехал в еще пару местных кафе, оба раза не встретив ни знакомых, ни положительно заинтересованных в нем людей, пока удача, наконец, не нашла его. Он случайно заметил симпатичное по оформлению место, открытое в городе около полугода назад, это место отличала репутация сравнительно приличного заведения, так как ценник здесь чуть выше, чем везде, а потому и публика, по местным меркам, собиралась богемная. Едва он поставил машину и вышел на улицу, как сразу же заметил одноклассника Артема, курившего в компании с двумя людьми, один сильно старше Артема, второй примерно ровесник. Илья обрадовался, не дожидаясь внимания к себе, сам пошел здороваться. Артем без проблем узнал одноклассника и заодно познакомил с соседом Васей, тот, что ровесник, и с дядей Юрой, прибывшим в гости из Тамбовской области. Вместе с компанией знакомых Илья вошел в новое для себя заведение, любезно попросил свободный стул у соседнего столика и подсел к ним.

Разговор легко завязался, точно все давно между собой знакомы. На самом деле, Артем хоть и никогда не был другом Ильи, но, в сущности, со школьных лет не изменился, это все тот же обычный, немного хитрый человек, любит порисоваться, претендующий на определенную образованность, как бы выше средней по городу. Закончив школу с двумя тройками, Артем прибавил в высшем заведении и сейчас воспринимал себя местной, страшно сказать, элитой молодого поколения.

После краткого диалога и обмена вопросами-ответами на тему «как дела и что нового», все большую инициативу взял Илья, как человек заграничный, а также дядя Юра, наделенный богатым жизненным опытом в силу возраста. Говорили о разном, обсуждали и прошлое, и настоящее. Шутили, но и о серьезных делах толковали.

– А здесь хорошо. Первый раз в этом месте, – делился впечатлением Илья.

– Недавно открыли, – сообщил Артем.

– Смотрю, здесь тише, люди приличные. Это я к тому, был только что в «Палермо», тот еще контингент.

– Это тебе показалось, там в целом обычные люди. А вот в «Здравушку» сейчас зайди, вот там экспонаты собираются. Кунсткамера! – выразил мнение дядя Юра.

– Или паноптикум, – дополнил мысль Илья, так как примерно знал контингент «Здравушки» еще с детства, и десятилетиями он не менялся.

Посмеявшись да погрузившись в комичные воспоминая, перешли к теме настоящего.

– Ну, как там вообще, в Европе той, хорошо? – интересовался дядя Юра.

– Просто волшебно. Совершенно другой мир!

– Эх, побывать хоть когда, – мечтательно произнес дядя Юра, но сложилось ощущение, что дальше мечтаний это желание не зайдет, всегда оставаясь чем-то невероятным.

– А мне и в России хорошо, – сказал Артем, – все у меня здесь есть, все тут нормально.

– Мне тоже в России хорошо, – согласился Вася, – я даже загранпаспорт принципиально не сделаю никогда.

– Подожди, а если в Турцию поедешь? – вставил замечание Артем.

– А в Турцию тоже, что ли, загранник нужен? Я думал, туда как-то по-свойски пускают. Все просто ездят часто.

– Летают, если быть точным, – сумничал Артем, демонстрируя свою осведомленность в географии, – и да, загран нужен.

– Подожди, а вот у меня матушка в Витебске у тетки была, так у нее нет паспорта, – дивился Вася.

– Так это ж Белоруссия, какая это заграница! Это свои, считай, – авторитетно заявил Артем.

– С одной стороны, свои, а с другой – отдельная страна, так что ты, Артем, Ваську не путай. Правильно он говорит, тетка за границей была.

– Дядь Юр, ну ты серьезно сейчас?

– Да шучу, шучу. Я ж сам в союзе столько лет-то прожил, до сих пор все республики как свою страну воспринимаю.

– Таких сейчас немного осталось, все уже, смирись.

– Э, нет, ошибаешься, Артем. Вот тебе случай. Я как-то с одним человеком работал, он все уши протрубил, что родом из СССР, и законы России на него не распространяются, паспорт даже советский сберег, конституцию с собой таскал. В общем, странный был человек.

– И как же он тогда живет?

– А как? Так и жил, пока разок его не грабанули, так сразу в ментуру пошел просить защищать по закону, и как раз к закону-то Российскому уповал. Вот тебе и убеждения.

– М-да, темный народ, – довольно произнес Илья.

– Хватает. А ты вот что расскажи, там же ведь, в Европе-то, народ другой совсем. Приличнее наших? – пытал про Европу дядя Юра, не сильно желая дальше обсуждать Белоруссию да Турцию.

– Те, что коренные, да, конечно. С эмигрантами сложнее, смотреть надо, – с удовольствием подхватил тему Илья.

– Эмигранты, оно понятно, – толковал дядя Юра, – про них и разговору нет. А вот, знаешь, как у них там с точки зрения культуры профессионального роста?

– В смысле, карьеры?

– Ну да. У нас на работе много молодежи теперь, да не все работать хотят. Наши, вон, зенки выпучат, да только деньги давай и должности. А кто свой, родственник, значит, чей-то, тот как бы и сам собой поднимается. Глянешь – а он уже начальничек или депутатишка. Там же не так, небось? Культура там?

– Нет-нет, там народ другой, – продолжил любимейшую тему Илья, – там важно не только, сколько заработаешь, а скажу так, социально-культурное важно, чтобы ты был человек подобающий. Они и работают, и живут честно. Ничего там плохого нет. Заявляю: в Европе нет никаких пороков у людей!

– Прямо совсем, что ли, никаких? – достаточно серьезно засомневался Вася.

– Абсолютно. Там живет человек другого уровня, русским до них ни в жизнь не дотянуть.

Такие разговоры навели неловкость в общество, смутив легкое общение, при всем том, что собеседники Ильи могли в чем-то с ним согласиться, но все же, разделить такое одиозное мнение никоим образом не смели. Илья, в свою очередь, о Европе, как и России, знал на удивление мало, но только если при мыслях о родной стране он предпочитал думать только о плохом, то, размышляя о Европе, делал все наоборот, – думал только о хорошем. Холодную оценку он давать не умел да и не хотел, а потому впадал в крайности.

– У нас просто люди совсем другие, это важно понимать, ребята, – прокомментировал дядя Юра, – и сравнивать одних с другими можно, но это будет так себе. Мы ж всегда жили совершенно по-разному. Иногда, в правду, объяснить некоторые поступки я и сам не могу.

– Это какие, например? – спросил Артем.

– Да вот про отношение к жизни хотя бы. Ну не привык наш человек наслаждаться ею и не умеет, а привык только выживать. Отсюда уже тебе море расхождений.

– Это ты к чему?

– К тому, что ментальность у нас на корню разная.

– Ну, приведи пример!

– Да вот: в моем городе было полно старух, обитавших за гранью бедности. У них отрезали газ за неуплату, они не включали света и воды, почти не ели, носили лохмотья и так и умирали. Но после смерти у бабок обнаруживались такие капиталы, что последние лет тридцать они могли жить не просто не бедно, но с размахом. Есть лобстеров по утрам и шампанским Вдова Клико запивать. И ладно, если обнаруженные деньги еще от этого государства, а не от развалившегося.

– Объяснить это очень даже можно, – спокойно заявил Артем.

– Допустим. Но объяснить и в правду можно, но понять, понять можно?

– Никак нет, – отчеканил Артем.

– Вот и я говорю. Илья, видано такое в Европе той?

– Я уверен, что такой абсурдной глупости ни с единым европейцем произойти не могло, – важно резюмировал Илья.

– Наши, что же, глупее, выходит? – разочарованно спросил Вася.

– Однозначно, – подтвердил Илья.

– Темные мы просто да и страдали-то всегда. Привыкли, что жить надо так и никак иначе. Молодежь, вроде вас, она еще умеет быть современной, а бабки эти, как в те годы не умели, так не умеют и сейчас. Думаешь, мало их еще с причудами?

– Да, это просто позор. В Европе такого и близко нет. А что на уме у русских, объяснить невозможно, – не унимался Илья.

– Сейчас должен Гришка появиться, – загадочно сказал дядя Юра, – он вам что хотите объяснит и расскажет, мужик он умный, пьет только много.

– Не появится, – буркнул Вася.

– Чего, опять валяется у калитки пьяный? – в шутку спросил дядя Юра.

– Не, его ж сегодня менты забрали.

– За что это? – удивился Артем.

– Говорят, кассу взял в редакции газеты.

– Гришка кассу взял? – еще сильнее удивился Артем.

– Не верю, – заявил дядя Юра.

– Да там и понятно, что не он. Но, похоже, посадят его, – все нагнетал Вася, наслаждаясь моментом своей осведомленности.

– Так откуда информация, давай точнее? – серьезно насел на него Артем.

– Да мамка с работы пришла, рассказывает: Зинка их, бухгалтер, подняла хай, что из кассы пропало 26 385 рублей 19 копеек (столько, вроде бы). Говорит, похоже, растрата, но та не созналась. А там Гришка пьяный ходил, стихи какие-то на публикацию принес, на него и показали. Вот его и забрали.

– Ничего себе история. Дядя Юра, слышал? – дивился Артем.

– Еще как слышал.

Илья молчал, он снова хотел ввернуть наблюдение, что такого в Европе ни в жизнь произойти не могло, но сообразил, что сейчас лучше помолчать со своим комментарием, и неожиданно для всех первый произнес.

– Спасать надо Гришку этого.

Компания поддержала идею о спасении, все, кроме Ильи, быстро допили свои бокалы, и все вчетвером загрузились в его машину и поехали к отделению полиции. Ситуацию координировал Артем, работающий в местной прокуратуре, и потому в перспективе не будет послан куда подальше полицией просто так. Отец Артема тоже служил в прокуратуре, но в должности сильно выше сына, и этот фактор вдвойне препятствовал возможность послать Артема, тем более в городе хорошо знали как отца, так и сына. К тому всем поднимало боевой дух присутствие Ильи, как представителя другой страны, от европейского суда по правам человека.

Гришкой, которого поехали выручать, звали Григория Андреевича Брагина, бывшего военного, ныне живущего на пенсию, нигде не работающего. Он увлекался написанием стихов, часто обивая пороги всевозможных местных меценатов, и время от времени издавал свои сборники самиздатом за деньги благотворителей. В целом в городе его многие знали, в частности, знали слабость к выпивке, часто обнаруживая Гришку в непотребном состоянии в самых разных частях города. Это неловкое обстоятельство не мешало оставаться на плаву в обществе, и люди все равно знали его как незлобного, но острого на язык человека, отчего стихи пусть и малоизвестны, но в определенных кругах ценились. Многие тексты отдавали нескрываемой антигосударственной тематикой, что никак не задевало местных властей, не считавших автора за человека. Григорий много времени проводил в типографии и редакции, где его прекрасно знали и часто видели окровенено выпивши. Он иногда стрелял деньги, но всегда все отдавал, то со скромнейших гонораров от продажи книг, то с военной пенсии. Несмотря на пристрастие заложить за воротник, в свои годы Гришка выглядел прилично, после запоев следил за собой, смотрелся поджарым, носил довольно длинную, но объективно запущенную прическу, при этом всегда исправно брился. Глаза у него – цвета мяты, с небольшой затуманенностью, точно пелена стелется над землей. Выражался Гришка крайне интеллигентно и культурно, будучи трезвым, лишь декоративно используя мат. Жил одиноко, без семьи, впрочем, возможно был разведен, этого никто не знал. Жил в своей квартире и общался с таким широким кругом людей, что в некотором смысле олицетворял местную знаменитость. Он шатался не только по городу, но и любил прокатиться на велосипеде до деревень и сел, облюбовав возможность выпить водочки на природе, посмотреть на птиц, походить вдоль сельских домов, выпивая с дедами. Одни словом – районная знаменитость и вхожий в дома человек. Только Илья слышал про него впервые, несмотря на то, что Гришка сюда переехал уже лет пятнадцать как, для Ильи рассказ звучал в новинку, но он с полнейшей серьезностью и граничащей с пафосом уверенностью решил ему помочь, почитая спасение текущим долгом. Как потом он с гордостью думал: был бы русским – не стал бы помогать, но я давно другой человек.

Прибыв к отделению, спасители быстро взялись за дело, и, благодаря усилиям и возможностям Артема, удалось оперативно переговорить со следователем и его подчиненным, на пару проводившим допрос. Помимо них про задержание Гришки в отделении знали все, из уст в уста передавая, что забрали бедолагу, теперь точно посадят, хоть и не виноват он.

Первым на контакт пошел подчиненный следователя, кратко изложив суть да дело, и признался:

– Да я понимаю, да и Дмитрий Семенович (следователь) тоже понимает, что подстава это, что бухгалтерша проштрафилась, но сознаться боится – у нее ж из зарплаты взыщут или выгонят, вот она на Гришку и показала, а все в редакции подтвердили. Ему сейчас реально проще сознаться, легче будет.

– Сознаться в чем? – удивился Илья.

– В краже, – сказал Артем.

– Так он же этого не делал.

– Ясно, что не делал, но какие у нас варианты? Дело есть, надо закрыть, – говорил помощник.

– Я хочу поговорить со следователем, – твердо заявил Артем.

Следователь оказался человеком беспрецедентно суровым и безразличным, вел он себя нагло и уверенно, в одинаковой манер общаясь как дома, так и на работе. Ничего слушать он не хотел, заявив, что сядет этот Гришка как миленький, и ему уже все ясно, а признание вообще суть дела не изменит.

– Он же невиновен, – чуть ли не шепотом произнес Илья.

Следователь посмотрел на него как на слабоумного, не став ничего комментировать.

– Товарищ капитан, – обратился к нему Артем, – давай на чистоту. Я понимаю, что тебе надо дело закрывать. Но и Гришку сажать совсем не вариант. Он воевал за страну, у него наград куча, и явно он не мог ничего взять. Его весь город знает.

– Тебе чего надо?

– Давай в этот раз не будем сажать невинного, – предложил Артем.

Следователь смотрел на него стеклянным взором, не выражая никаких эмоций. За всю его практику Гришка стоял не в первом десятке тех, кто получал срок просто так, поэтому никаких взволнованных чувств не испытал. Кроме того, он знал, что и отец Артема не безгрешен, но имел удивительную способность не трепать языком и даже самому Артему не изъявил желание рассказать парочку шокирующих историй про папашу. Из всей ситуации его и смущало лишь спонтанное, почти шуточное внимание коллеги из прокуратуры к этому персонажу, поэтому он сказал.

– Пусть бухгалтерша приедет и даст показания.

На том и решили. Вся компания снова загрузилась в машину Ильи и по наводке подчиненного следователя поехала по адресу, где жила та самая женщина, подставившая Гришку. А следователь не стал терять время и продолжил методичное давление на подозреваемого, но тот оказался редким по устойчивости психики человеком и держался как надо, периодически отбивая нападки следователя фразами: Я людей в грузовики по кускам загружал. Давить на меня бесполезно, испугать меня невозможно.

Бухгалтер местной редакции Зинаида Фролова проживала с мужем и сыном в частом доме почти на окраине города. Машина с группой по спасению Гришки добралась туда буквально через десять минут и, ударив по тормозам, остановилась у самого забора. За забором залаял пес, судя по голосу – обычная дворняга, не слишком крупная, но звон цепи о какой-то столб пугал своей бешеной интенсивностью. Внешний вид дома выдавал, что здесь идет большой ремонт. Лицевая часть фасада наполовину покрыта сайдингом, рядом сложены кучи щебня, песка, какие-то еще материалы, плохо различимые в темноте. В доме светились окна, судя по всему, работал телевизор. Надо полагать, люди внутри мирно смотрели телевизор, может быть даже смеялись над каким-нибудь шоу, и о судьбе Гришки беспокойства не проявляли.

Илья стал искать звонок у калитки, тогда как остальные оказались смелее, попытавшись открыть дверь, обнаружили, что она заперта, и начали барабанить «что есть сил» в забор. За забором пес сходил с ума, из соседнего дома вышел за калитку сосед, с любопытством наблюдавший за происходящим. Спустя буквально минуту калика дома Фроловых распахнулась, и перед гостями появился муж Зинки, одетый в шорты и шлепки, а на голое тело наброшена куртка, в зубах его вальяжно болталась сигарета.

– Вам чего надо? – спросил он.

– Жена дома? – спросил Артем.

– Тебе зачем? – с наездом спросил муж.

– Затем, что она человека подставила, и он может получить срок за то, чего не совершал. Не по-людски как-то получается. Обсудить надо.

– А, этот синюжник, что ли? Не смеши меня, кому он к черту сдался? – борзо парировал муж.

– Нам сдался, – сказал дядя Юра.

– Мужики, ну вы сейчас серьезно? Вам какое дело вообще, я не понимаю?

– Самое прямое. Мы сейчас едем в ментуру, и там твоя жена дает показания, рассказывая все, как есть.

– Никуда я не поеду! – послышался сзади робкий, надрывной голос бухгалтерши.

– Зина, иди в дом! – подначивал ее муж.

– Вот у вас совесть есть вообще? – негодовал дядя Юра, – подставить человека и дома спокойно жрать, смотреть телевизор!

– Да, а что тут такого, я не понимаю? – удивился муж.

– Сам виноват, вечно пьяным лазит. Достал уже всех, – оправдывалась Зинка.

– Какая разница, пьяный, или какой? Он брал что-нибудь, воровал?

– Это он украл! – уже переходя на слезы, говорила Зинка.

Муж хотел захлопнуть калику, но Вася, будучи самым здоровым, сориентировался и рванул вперед, не дав ему это сделать.

– Да я сейчас ментов вызову! – завопил муж.

– Это совсем не обязательно, мы сейчас туда и поедем, – важно сказал Артем.

– Я никуда не поеду! – орала Зинка.

На разворачивающийся сценарий потихоньку собирался зритель из числа соседей, спустя пару минут все уже плюс минус были в курсе вопроса, и мнения относительно того, что надо делать, разошлись. Кто-то всецело поддерживал Зинку, не видя проблемы в том, что случилось, иные, напротив, порицали подлый поступок, заявляя, что отправить в тюрьму невинного – греховно и аморально. А еще какой-то порядочности хотим от государства, – доносилось со стороны.

Зинка ни в какую не признавала вину, уже не открещиваясь, что это, в самом деле, ее растрата, она не видела ни единой причины, почему так нельзя поступить, и что жалеть этого Гришку. Ни на секунду сердце ее не екнуло, что горе коснется другого человека, что это, быть может, поломает всю его оставшуюся судьбу, это ее не печалило, как и ее мужа, и половину соседей. Илья, наравне со всеми, пытался образумить ее, но у него получалось хуже всего, а потому он тактично замолчал, все еще думая, какой сюрреализм перед ним разворачивается, и что в Европе такое невозможно. Финальным козырем стало заявление Артема, что он работает в прокуратуре (приврав про свою должность), и дело так не оставит.

Созвонившись с главным редактором той самой единственной газеты в городе, бухгалтер была вынуждена изложить, что ситуация приобретает сложный оборот, и так просто Гришку посадить не получится, а значит, и растрата не спишется. Тем более местная газета работает на интересы правящей власти, облизывая ее с ног до головы, и такой удар по репутации, который мог перерасти в огласку, им нежелателен, потому главный редактор поручил Зинке ехать в отделение, а сам между тем сделал пару звонков, похлопотал, и дело удалось замять.

Уже поздним вечером Гришка в компании Ильи, Артема, Васи и дяди Юры вышел совершенно свободным человеком.

– Ваша газета «Мое мнение» – как же это цинично, – первое, что высказал Гришка, когда вышел из камеры, – никогда об этом раньше не задумывался. А ты Зинка? – обратился он к стоявшей в слезах Зине, для которой эта суета так же благополучно кончалась, но она не желала отвечать и просто ушла прочь.

– Не приду больше к ней на чай никогда, – подвел итог вечеру Гришка.

– Ну, ты как? – спросил его дядя Юра, – что чувствуешь?

– Вот она, свобода. Как же приятно, – восторгался он, выйдя на улицу, после чего стал горячо благодарить своих спасителей, среди которых знал всех, кроме Ильи, но и ему выразил свое почтение.

– Ну, ты как, дядь Гриш? – спросил Артем.

– Очень даже неплохо. Одно только пугает – как жить теперь? Как людям верить? Все, что с нами происходит – постановка. Настоящий театр же.

– Да, Зинка та еще актриса оказалась.

– Кто во что горазд.

– Да дура она, – коротко обозначил Артем.

– Да, дура, это понятно. С другой стороны, не виню ее. Боялась она. У нее ж дом, ребенок, муж бездельник, шабашит где-то, толком не работает. Сама мне как-то плакалась, говорит, мол, Григорий Андреевич, как мне тяжело. Чаем тогда угощала, конфетами. А потом с этой кружки мои отпечатки снимали.

– Надеюсь, ее уволят.

– Да нет, пусть пашет. В наказание ей, потому что условия ее работы в этой мерзкой шараге невыносимы, что люди, уходя с ее места, радуются работе в супермаркете на кассе. Они же там все чертовы бюрократы и выслуженцы. Так что пусть помучается, – улыбался Гришка.

– И все же, как у нее совести хватило так вас подставить, ведь знала ж, зараза, что сама напортачила, а на вас спокойно вешает. Да и следователь, ну я все понимаю, привыкли они всех подряд сажать, но вас-то весь город знает. Как он может на чистом глазу вас в тюрьму отправлять, зная, что просто так, – переигрывая, выражал удивление Илья.

– Может быть, он очень даже и думал, что есть за что.

– В смысле? Он же сам сказал бухгалтершу привести. Знал же ведь все, – заметил Вася.

– Знал, а верил в иное. Ему ж и план надо выполнять, и дело закрыть, и звания новые получать. Дел, понимаешь, невпроворот. Должны ж они страну от таких, как я, оберегать, вот он и оберегал. Просто на меня успели пальцем показать чуть раньше. Показали бы на другого, от другого бы оберегал. А тут вы подоспели, пальцем на Зинку показали, а пальцев у вас много, да и важные есть, с перстнями, так сказать, вот он и понял, что есть для родины зло поопаснее Гришки Брагина.

– Будете теперь стихи про родину-то писать? – спросил Вася.

– А чего нет? Буду. Моя родина – это не люди, это вот, город, природа. Я не патриот ведь. Хотя страшно хочется быть патриотом и любить свою страну. Но не дают.

– А вы ж говорили следователю, что воевали, что у вас награды?

– Говорил, – скромно опустив глаза, сказал Гришка.

– А он что?

– А ему все равно. Знаешь, как батя мой говорил, когда я после армии домой вернулся, и меня в ментуру звали на работу. Говорил: если скажут тебе – иди, отца своего скрути и в кутузку, если сможешь, быть тебе ментом, а если нет, то извиняй. Я ведь и не смог – в армию вернулся. Там хоть отца крутить не пришлось.

– И правильно! Нечего среди них делать. Тем более после войны ужасов повидавши, – говорил дядя Юра.

– Да, ужасов полно. До сих пор, смотрите, все тело в шрамах.

Он снял футболку, показывая раны. Некоторые из присутствующих уже не один раз их видели.

– Видите, как мне дорога эта страна. Одно ранение еще есть на заднице, вы не возражаете, если в этот раз не буду ее показывать? – очень интеллигентно поинтересовался дядя Гриша, будучи очень довольным своей шуткой.

– Выпить не хочешь? – спросил дядя Юра.

– Не откажусь, – отчеканил Гришка.

– В «Палермо»?

– Давай лучше в «Синицу». Там сегодня все свои будут.

Илья немного расстроился, что после освобождения Гришки все внимание полностью перешло на него, и стало очень быстро наскучивать общение, да и долг он вроде как выполнил, самолюбие потешил и самооценку возвысил. Преисполненный самых лучших чувств о себе, сказал, что ему пора ехать по делам, прохладно со всеми прощаясь, обещая, что непременно еще встретятся, и даже номера телефонов взял, но, на самом деле, никому звонить больше не собирался.

– В другой раз еще увидимся, – бросил уходящему Илье вслед Гришка и пошел пить водку с дядей Юрой.