Читать книгу Гармония волны. История серфера - Никита Замеховский-Мегалокарди - Страница 6

* * *

Девяностые не жалели не только отдельных людей, они ломали хребты промышленным гигантам, что уж говорить о зависимых бюджетных организациях, особенно спортивных… И естественно, что Приморский клуб парусного спорта чаша сия не минула. Все развивалось по сценарию, до боли известному многим… Организованный директором судостроительного объединения с целью рекламы своей продукции – досок «мустанг», клуб как белая птица взмыл среди ему подобных, получив статус летней базы сборной СССР по виндсерфингу. Он являлся колыбелью многих мастеров и кандидатов в мастера спорта, о разрядниках я уж и не говорю. Но потом завод начал медленно засыхать, как дерево, и потихоньку, как листья осенью, от него начали отпадать различные структуры, не имеющие прямого отношения к основному производству.

Я втащил в ворота «Рапаны» все еще причитающего о судьбе кур Серегу в то время, когда забвение уже коснулось клуба «Летучий голландец» и коллектив его значительно уменьшился за счет потянувшихся в Москву на заработки, сократившись до нескольких человек, среди которых основным костяком были: Олег Шестаков по прозвищу Шестик – мастер спорта СССР, многократный победитель регат союзного масштаба, участник международных состязаний; Андрей «Пионер» Белинский – мастер спорта Украины; и Сергей Яценко – завхоз.

И, как много лет назад, я остановился сразу за порогом. Прежние запахи, ни на йоту не изменившаяся обстановка вернули меня в прошлое, а глаза ребят, эта причастность к тайне в них – слегка насмешливое, изучающее и все-таки доброжелательное выражение, подействовали как в детстве, и я растерялся.

Серега не преминул этим воспользоваться, он вырвался из моего захвата и выдал залпом:

– Олега, покажи ему фотки «бодика», у меня куры там, не успею оприходовать, и Людка вперед влезет! – закончил он уже с улицы.

Шестик (впоследствии с моей легкой руки переименованный в Тренера, поскольку выполнял эту функцию некоторое время, а для меня таковым был и остается и по сей день), не спуская с меня гипнотического взгляда, воззвал куда-то в темноту похожей на тамбур кают-компании:

– Эй, Пионер, алле! Дай журнал новаковский, у меня руки в смоле.

На его зов из дверей кают-компании появилась голова Пионера, поздоровалась со мной, поскольку все население нашего поселка хоть шапочно, но все-таки знакомо друг с другом, а потом возник и весь Пионер с ярким заграничным журналом в руке.

Журнал был полон фотографий виндсерфового содержания, и только в самом конце в нем была помещено фото человечка, летящего с волны в ластах на небольшой доске. Журнал я разглядывал долго, сидя в предбаннике сразу за воротами, под висящими парусами, а мимо меня в заводских робах, заляпанных эпоксидной смолой и обсыпанных пенопластовыми опилками, в следующее помещение, на дверях которого было написано Poison room[15], проходили ребята. Проходили в святая святых – мастерскую.

Я начал частенько приходить в клуб, делая вид, что захожу просто так, идя мимо на спортплощадку повертеться на турнике. Потом на турник я уже непременно ходил через «Рапану», благо чего-чего, а времени у меня, безработного, было навалом. Я упорно снова и снова разглядывал один и тот же журнал с фотографиями людей из другой реальности. На меня уже перестали коситься как на инородное тело, пообвыклись, особенно после того, как я, увидев, что ребята курят одну на четверых сигаретку, пожертвовал всеми имевшимися у меня на тот момент сбережениями в размере семидесяти копеек и приобрел на них поштучно полпачки сигарет марки L&M Lights.

Курящих в «Рапане» было мало, поскольку и народу-то всего ничего. Активно курящими были Рыжий, он же Серега Цапко, и Тренер.

Рыжий был старше меня на год, имел постоянную работу в пожарной охране нашего загибающегося предприятия и сиял не тем рыжим пламенем, каким пылают славяне, украшенные природой этим колером, а светил каким-то холодным скандинавским золотом, имея вдобавок голубые, как воды фьордов, глаза. За что и называли его то «норвежским стрелком», то «шведом», хотя он чаще и охотнее откликался просто на Рыжего.

Его рыжая судьба, несмотря на то что обладатели этой масти считаются отличными ото всех и во всем, как раз, наоборот, была одним из самых типичных вариантов судеб многих и многих моих сверстников, родившихся в глубинке.

Конопля росла под благодатным солнцем. Настоянная ласковыми ветрами июля, она приобретала власть над подростковыми умами, отгораживала от всего реального сладкими пластами своего дыма, и мудрый, понимающий, в отличие от семьи и школы, Кастанеда так удобно объяснял мир… За ней уже шли настоящие наркотики, холодные иглы, смрад от макового «черного» варева и смерть друзей от передоза, ломка, армия и легкое пьянство.

В клубе я застал Рыжего, находящегося на стадии «легкое пьянство». Он уже давно себе ничего не клеил, но теперь, поднакопив денег на материалы, решил построить доску, прототипом которой служил «мистраль»[16].

Рыжий бродил по крошечному помещению мастерской, где умудрялись одновременно строить три-четыре человека, мял чертеж, посмотрев на который я подумал, что никогда ничего подобного не смогу даже нарисовать, не говоря уже об обклейке или других процессах. Бродил, обдумывал и нет-нет да и протискивался мимо Тренера, сидящего на стуле с цигаркой и отдыхающего после очередной поклеечки, то есть мелкомасштабной необходимой работы с эпоксидной смолой. Проходя в очередной раз мимо, он вдруг вскидывался и смотрел на Олега, как будто заметил его только сейчас, случайно, удивлялся и произносил:

– О, ну-ка, Олега, дай цигарку посмотреть!

Тренер прерывал свое занятие, вынимал изо рта сигаретку двумя сложенными спичками, чтобы не испортить влажными, только что вымытыми от смолы руками процесс табакокурения, передавал Рыжему всю конструкцию и неизменно добавлял:

– На, че фишки свои синие вылупил?

При этом, вращая указательным пальцем, обозначал примерную окружность этих самых фишек.

Тренер никогда не доставал из своей «инструментальной» тумбочки припрятанную там сигарету и не подносил ее ко рту, предварительно не выяснив у нескольких человек, где некий Алексеич. Выглядело это примерно так. Ощутив потребность закурить, он некоторое время стоял у тумбочки, вытянув губы вперед, будто просчитывал варианты, потом огорошивал кого-нибудь недавно вошедшего внезапным вопросом:

– Где Алексеич?

Получив ответ, что никто Алексеича еще не видел, он некоторое время усваивал полученную информацию, а потом справлялся о том же у человека, давно находившегося в мастерской. Сопоставив полученные таким образом факты, Тренер выходил в предбанник, проверяя и там, под парусами, отсутствие Алексеича; после чего закрывал изнутри ворота на щеколду, поскольку обычный замок хитроумный Алексеич мог запросто открыть снаружи своим ключом и проникнуть в «Рапану». Убедившись таким образом, что в лице Алексеича помехи не будет, он наконец закуривал.

Способность спорить с собой…

Состояние, переживаемое человеком в процессе скатывания с волны, сравнимо с поэтическим вдохновеньем. Человек раскрывается весь, распускается, как цветок! В этот момент внутренний диалог заканчивается, а демоны страха, заставляющие его постоянно слушать себя, которым, кстати, в полинезийской мифологии отведено особое место и имена которых в переводе звучат как современные серфовые термины – короткая и длинная волна («Аремата Роруа» и «Аремата Попоа»), – отступают. Человек переполнен ощущениями, которые, как мы определили выше, есть не что иное, как чистая энергия, преобразованная восприятием, и он обретает способность спорить с собой, то есть рассуждать.