Читать книгу Гармония волны. История серфера - Никита Замеховский-Мегалокарди - Страница 7

* * *

Было утро. Начинался март, миндальные деревья готовились раскрыть свои цветки для лучей еще низкого, но уже улыбчивого солнца, и чайки покрикивали над спокойной синей водой залива. Я, возвращаясь с пробежки, как обычно, заглянул в «Рапану», постучался, мне открыл Тренер, выглянул из-за двери и тщательно закрыл ее на щеколду за мной. Он и заспанный Рыжий были там одни. У козел с досками, находящимися на разных стадия изготовления, я просидел уже минут пятнадцать за традиционным разглядыванием журнала. В «Рапане» не было никого, кроме нас, Рыжий незаметно вышел и вернулся через минуту, негромко звучал хардец, умиротворенность царила в мастерской наравне с запахами смол и красок.

Тренер отложил пачку сигарет, сел на стул и благодушно закурил. Он сделал три затяжки… И вдруг в предбаннике мягко щелкнул замок, потом открылась внешняя дверь, и послышались шаги с характерным пошаркиванием, приближающиеся к порогу мастерской. События начали развиваться стремительно. Олег вскочил, воткнул в зубы Рыжему сигарету, схватил линейку, попавшую под руку, и склонился над листком с какими-то цифрами. Тут дверь отворилась, в проеме возник Алексеич, обведя взглядом немую сцену. Его взор задержался на Олеге, он небрежно отмахнулся от Рыжего, нахально пыхнувшего ему в бороду сигареткой, глянул на меня, взял какую-то железку со своего верстака и вышел, только входная дверь опять щелкнула.

Я притих за журналом, ничего не понимающий Рыжий потягивал халявную сигаретку, а бледное лицо Тренера вдруг стало наливаться нездоровой арбузной краснотой. И вдруг его так и прорвало на Рыжего:

– Так это как?.. Как все! Понял?! – закончил Тренер и, вдруг опять покраснев, рявкнул, выдирая у Рыжего изо рта сигарету: – Отдал!!!

И тут же выскочил вон из комнаты!

Рыжий поудивлялся немного, потом машинально взял листок, который Тренер с перепугу принялся измерять линейкой под недреманным оком Алексеича, захихикал и заметил:

– Смотри-ка, он счет за электричество мерил. Пойдем спросим, сколько сантиметров тока у нас нагорело.

Но идти нам никуда не пришлось: дверь распахнулась, Олег появился сам, а за ним неспешно в мастерскую вошел Алексеич. Тренер смешался, повел глазами по сторонам и вдруг громко спросил у бородатого тугого на ухо старика:

– Папа, у тебя нет сверла-восьмерки?..

Тренеру тогда было ни много ни мало тридцать два года, его дочери Ульяне стукнуло одиннадцать, он был, да и сейчас является, для всех нас лидером. И вдруг такое низвержение с пьедестала собственным отцом – это было больше чем стресс, это была душевная травма… А как известно, любая травма требует лечения. Средством же лечения душевной раны в «Рапане» признавалось только одно, а именно то, к которому обычно с таким неиссякаемым энтузиазмом прибегает русский человек.

Сия панацея явилась благодаря Сереге Яценко. Если все в клубе строили доски, то Серега занимался вещами, на мой взгляд, не то что с виндсерфингом, даже с морем не связанными. Он пилил и строгал какие-то загадочные реечки. Для чего он это делал, спросить я пока ни у кого не отваживался, самому мне никто ничего не объяснял, хотя любопытно мне было – жуть. Но суть дела не в этом. Снова, уже в который раз за это затянувшееся утро, мягко щелкнула дверь, Тренер по каким-то одному ему известным признакам правильно определил входящего и, не дождавшись, пока он войдет, с надеждой осведомился:

– Серега, есть?

Из предбанника послышался приглушенный голос:

– Да, было еще вчера, – и после паузы подозрительно косящийся по сторонам Серега возник на пороге мастерской и задал вопрос: – А где, Рыжий? Еще вчера было.

Рыжий среагировал мгновенно, но немного бестолково:

– Где было, гляди?! Не было нигде!

– Ой-ой-ой, Рыженький, не было, ой, не нашел, ты смотри, я же ее к себе в тумбочку запер…

Тренер, следивший за этой сценой со страдальческой миной на лице, после этих слов невольно выдохнул и, воодушевившись, надвинулся на Рыжего:

– А-а-а, долбан, мой посудку! – и, подумав, добавил: – Хе-хе-хе, дурень…

Рыжий метнулся в полутемную кают-компанию, принес оттуда четыре разномастные чашки и захватанную испачканными в смоле пальцами полупустую бутылку «Крем-соды». Быстро расставив все это на пионеровской доске, предусмотрительно накрытой обрывком обоев, из которых тогда в клубе резали трафареты, он обвел народ взглядом, в котором скандинавское спокойствие сочеталось с тривиальным вожделением.

Серега тем временем не спеша отпер свою «инструментальную» тумбочку, достал початый пузырь популярного «Княжего келеха» и так же не торопясь разлил.

Рыжий схватил чашку первым. Тренер с Серегой с достоинством взяли свои и, уже было собравшись чокнуться, остановили так и не сдвинутую посуду в воздухе и уставились на меня, усиленно вглядывавшегося в журнальные страницы, с недоумением и даже неодобрением. Мол, чего заставляешь ждать товарищей?!

Отказаться у меня, не любителя алкоголя, не хватило духу, да это и не был в тот миг банальный полтос, это был символический акт. Меня предварительно не приглашали. Просто принесли посуду и налили, не сговариваясь, я больше не был гостем, меня приняли.

Как описать вкус водки? Кто-нибудь пытался? Хотя саму водку, я не сомневаюсь, пробовали все!

Вот и я не сумею описать ее вкус, но она для меня навсегда осталась «именно той водкой», той самой, после которой существование среди привычных с детства вещей и дорогих людей приобрело новый вкус и запах. Стало горько-соленым, крепко пахнущим красками, растворителями и смолами. Это был глоток, после которого я получил право называться досочником, как остальные, и поэтому даже теперь, если поседевший Тренер скажет мне, что я никакой не досочник, переживать буду сильно!

Примерно еще с неделю я приходил в клуб и вперивался в свой выученный уже наизусть журнал, пока в один из дней меня не огорошил сюрпризом Тренер. На своем скрипучем велосипеде «Украина», который в качестве транспортного средства использовали все гонцы в «магаз», благосклонно напутствуемые Тренером и ругаемые им же на следующий раз «гнидами» и «гадюками» за халатное отношение к технике, он привез целую стопку ярких иностранных журналов. Выложил из самошитого рюкзака на доску в мастерской и посмотрел на меня своим особенным взглядом.

Спасибо я тогда не сказал. Схватил первый же – на его обложке, как сейчас помню, был изображен розовый парус с номером 1111 USA – и начал листать. Вначале я натыкался на все тот же парус и его обладателя Робби, а потом вдруг увидел фотографию серфера.

Он стоял на скале с небрежно зажатой под мышкой доской, в гидрокостюме, и смотрел на волны, идущие ровными стадами внизу, у его ног! Я перевернул страницу. Там было огромное количество фотографий, посвященных серфингу. Я просмотрел другие журналы и сражен был окончательно: кроме фотографий классического серфинга и бодибординга, в них не было никаких иных изображений, разве что фото девицы в конце, рекламирующей какие-то майки.

Бороться со стихией…

Бороться со стихией нельзя, с ней можно только слиться…

Многим религиозным течениям, как примитивным, так и входящим в состав мировых религий, известна практика слияния, соединения физического действия с мотивирующей сознание формой мысли, выраженной в мантре, молитве, речитативном напеве. Вещие старцы – гусляры, аэды или тохунга – жрецы-сказители Полинезии – пользовались определенными привилегиями, во многих случаях были табуированы, поскольку считалось, что экстатическое состояние, во время которого начинал проявляться их дар, является диалогом с богами. Здесь просматривается параллель с шаманскими камланиями, состоянием транса, в которое входят исповедующие многие культы посредством произнесения мантр, молитв или нигуним[17]. Вспомним, что во время камланий, к примеру, эвенкийский шаман использует помимо мотивирующего состояние набора слов также и набор движений; мусульманские «танцующие дервиши» кружатся до исступления под произносимые речитативно молитвы, а хасиды при произнесении нигуна раскачиваются, доводя себя до экстаза.

То есть мотивирующим моментом является все же информативный ряд, выраженный в словесной форме или заложенный при посредстве той же формы в сознание ранее, а движение играет роль равноценную, но мотивирующую не сознание, а освобождающую рефлексы. И серфинг в своем экстатическом, если угодно, медитативном аспекте имеет прямое отношение к осознанию «себя в мире и мира в себе». То есть рассматриваемый как совокупность атлетики и мировоззрения серфинг позволяет слить в себе два начала – физическое и духовное, то есть является способом достижения экстатического состояния посредством физического действия при условии определенной мотивации. Но при этом серфинг – далеко не единственный подобный пример. Существует ведь и система восточных психофизических комплексов, известны иные (например, индоарийские) сходные системы. Однако все они выстроены на охотничьих или воинских навыках, и только серфинг даже в своем визуальном, зрелищном аспекте ушел от противоборства человека с человеком, человека со зверем и перерос в противостояние личности и стихии, которое по сути своей невозможно, ибо бороться со стихией нельзя, с ней можно только слиться.