Читать книгу Записки Кота Босиком - Николай Боярчук - Страница 18

Делишки наши помаленьку продвигались. Марихуанна писала ему, а он ей. Они живо общались в Интернете, каково и в поездах дальнего следования между подружившимися людьми не всегда случается – столь откровенно, доверчиво и подробно писали – говорили о себе, о своих желаниях и чувствах.

Иоанна при этом держала тон и соблюдала чин, она с церковно-укорительной кафедры остужала Василька и постоянно напоминала ему о христианской добродетели – смирении и кротости. А он в ответах ей бушевал. Они соревновались в изобретательности, блистали остроумием и юмором, нежностью и внимательностью друг к другу. Но это нормальное состояние, проекция восторга, предвкушения свиданий.

«Дорогие и милые сердцу моему скитальческому Иоанна и Мери! Тронут строчками Вашей записочки, которую обнаружил я днесь совершенно случайно за ужином своим холостяцким, да и то, благодаря нерадивости повара моего шельмы – Прохора. Что велел я ему свежевать и затушить к столу нашему зайца осеннего, что в полях заповедных пристрелил я тут, поохотившись, в кои и жду я Вас погостить с Иоанной вместях непременно и с трепетом…

Так вот, сей безбожник и еретик как есть, а особливо, в делах поварских, и подал мне зайца сего, как положено. А при вскрытии тела оного Ваша дражайшая мне записочка и обнаружилась. И предела счастья моему вопще не было, и от головокружения и нежности, коими обуялся к вам я в час тот для Прохора выгодный, сохранил-таки повара от ударения подносом тем, что поднес он мне на ужин скоромный, хоть и не очень постный.

Потому как умишком своим я смекнул без задержечки, что не зайца есть предназначено было мне злым умыслом сего повара Прохора, а скорее всего кота нашего дворового, обормота Евграфыча. А то, может, приблудного. Который и есть, подлец! загубил птицу-голубя, что записочку вашу любезную и доставил мне путем таким заковыристым. Хорошо же то, что хорошо кончается. И ответ вам теперь вот наладил я, и у Прохора где-то заяц цел, если не пропил уже, сбыв его потаенно трактирщику.

Милая Мери, я бы про ужин свой так долго вам не рассказывал. Если бы не новость ваша насчет Иоаннушки, помоги ей, Господи!

А в печаль я впал, что в траву-полынь горькую, потому как невмоготу мне стало жить далее, без рукоделия того, что у вас художником в горнице сотворяется. И вместо голубей я велел только что Прохору запрягать коней моих самых Пегасовых, и чтобы мчали они на третьей космической в Ваше скорее созвездие славное. За портретом Иоаннушки, дабы мог я ея образу место лучшее в сердце своем вычистить, и залу свою чтоб украсить мог работой художественной и бесценной мне, чем все Лувры вместе с музэями и галереями…

Ба! Кто-то только что распахнул мне внезапно лета вечернего окна черные. И не поверите, вырвал из рук, из под пера буквально мое к вам написание. То не ветер ли был почтальоновый? В нетерпении к Вам порывающийся? Не узнаю теперь о судьбе отрывка сего, пока не получу от вас, мои милые и сердечные, ответика мне, задумчивому. Писал Василий, эсквайр 29-аго числа с.г. из имения Бельского».

«Дорогой Василий, как по батюшке? Вы меня несказанно обрадовали тем, что Прохора-шельму помиловали. А что без ужина вовсе осталися – это дело житейское, не правда ли? Про портрет Иоанны Вы сказывали, так из скромности Вам не пошлем его. Вы его не телесными очами прежде увидели, да признали, как будто и приняли? Так чего уж портрету тому гастролировать по галактикам разным неведомым? Коли Богу угодно, так свидимся, но об этом в другом уж послании. Ваши письма, скажу со смущением, мне отрадней работы и клироса. Что за радость от Господа встреча та, что случилась меж нами как десять дней! Напишите мне, как живется Вам в этом городе страшном Бельске. Как охота идет, есть ли дичь еще, не опасно летать нашим голубям? О себе лишь скажу, что тронута тем вниманием, что мне Вы оказываете. Да вот просьбочка есть к Вам малая, – напишите сколько лет Вам от роду, а то гадаю я, письма читаючи, как давно вы на свет народилися. Не из праздности, а из смирения знать хочу, кем меня наречете: коль сестрицею кликать станете, даже старшею, не обижуся. Ведь без имени как общаться-то – неразбериха может случиться. Вы меня за сестрицу чаяте, а на деле совсем иначе все. Вот и все, дорогой Васек, письмецо я сейчас запечатаю и пошлю, пусть летит по воздуху, да нигде не преткнется более. Ваша Маша, и в горе и в радосте, ну и Аня, как водится, рядышком».

«И Маше и нашей Анечке. А с портретиком Иоаннушки – Я и впрямь обожду без заочию. Видимо во сне, что лучше, чем воочию, Приду я к Вам сегодня же. Ночью. И волнуюсь, Машенька, это честно сказал, Что за диво Вы дивное? В этом чужом мне городе? И клад один за другим восхитительнее открывается мне, как читаю Ваши письма: так и Ваша душа, талантами нездешними преисполнена. Я в восторге. И в грусти. И дивлюсь всему. То ли знамение? То ли судьба? То ли путнику отдохновение, То ли сердцу без заслуг нечаянное вознаграждение – встреча с Вами. Но Я перестану гадать. И не сумею отречься. От мечты. И в ней Вы заняли да, почти что всё теперь место. Но Вы – не моя. Вы Богу невеста. Впрочем, мы так и так, я верю, Встретимся… И кто знает? Может быть, еще и здесь. И где звезда с звездою говорит…»