Читать книгу Записки Кота Босиком - Николай Боярчук - Страница 21

Если бы ты знала! Как мне трудно одному, когда нет тебя рядом. И тебя не будет рядом никогда. Я это знаю.

Но я не могу с этим смириться. Вы слышите, я не хочу соглашаться с вами! Со звездами, мне так назначившими. С древними оракулами, все наперед известившими. С министрами все столь неудобно для тебя и меня устроившими. С добродушным дворником нам сочувствующим. Вы понимаете? Мы могли бы быть рядом.

И нет моей в том вины. И ты не виновата. Ты выживаешь в своей Швеции так, как понимаешь, потому что тебе назначено строить гнездо. Выращивать потомство, хранить жизнь на Земле. И другой тебе будет детопроизводителем, потому что он тебе крышу гарантирует. И некоторый комфорт, положение социальности. Квартира, телефон, гараж, джакузи. А что же я? Я – Парус в море. Облако на небе. Перекати-поле. Веточка Палестины.

Гром и молния я. Грех и всякое дыхание живого. Грек? Нет, я другой избранник.

…И я не строил квартиры. И карьеры я не созидал. Я жил в трущобах, как дети. От генералов песчаных карьеров. И я над пропастью. А ты не ржи. И мне сирены Титана пели песни. И я вновь и вновь прохожу страдания молодого Вертера. И мой брат – Жан-Кристоф. И я стал графом Монте Кристо. И капитана Блада шпагу храню на стене, мне им лично подаренную. Айвенго меня называют. Хоть я все тот же Том Сойер. Кот Босиком. Но прощания с детством никому не избежать. Это я вам обещаю.

Мне удалось наладить мосты и вывести на чистые пруды Иоанну с Васильком. Они после недолгой встречи в Москве интенсивно переписывались! Они засоряли интернет откровениями и думали, что их никто не видит, не слышит и не читает. На Василия нашла ипохондрия. Ну, элегия такая – преувеличенное желание потосковать и что-нибудь философичное, то есть ультрафиолетовое вывести. До утра. А там – фиалки сами почнут раскрываться. Для пчел и птиц, желающих нектара. И разговоры-письма через сеть такое чудо! Что километры? Что века? И что разлука?

– Проснулся, значит? Ой, я, кажется, «на ты»… Я постоянно блаженно улыбаюсь и хотя это не мешает моей работе, скорее, наоборот, но я всеми клеточками ощущаю, как разваливается привычный уклад моей жизни. Это, наваждение… Ну, скажи мне, что Ты веришь в Бога и во всем уповаешь на него, «даже до смерти»? Не нравится мне вот так облекать в слова смысл того, что я и постичь-то не в силах, но – это связующая нить с Тобой. А что «на ты», – не смущайся, я внутренне «на Вы». М.

– Ой, развеселила. Да я знаю, сразу знаю, что ты не сможешь позвонить. Давай, я тебе. Да, и голос я теперь знаю. Он – родной. Родник. Буду ждать Тебя.

– Я трусиха, и позвонить мне пока страшновато. Тебе телефонный голос мой должен понравиться. Говорят, он журчит, словно, речечка… Такое сладкое томление и неизреченность во мне…

Давай пока без голоса?

– Я – такой же. Часто стесняюсь.

– И сегодня мы вместе и ты не против этих слов? Я уже совсем «на ты» перешла, реагируя на призыв стать частью друг друга. (Прости, но «на Вы» мне сейчас никак.) Я знаю за собой такую манеру: когда мне встречается красивая душа, которая и меня замечает, то интуитивно я начинаю ее обволакивать собою, при этом полностью раскрываясь (а не расставляя сети). Понимаешь ли Ты меня: я начинаю себя расточать. Не каждый может это принять и вместить в свое, как часто бывает, уже заполненное сердце. Все заканчивается быстро: невместимость, которую называют несовместимость. Я максималистка: все или ничего. Не пугайся, православие во мне все это смягчило, облекло в удобоваримые (для окружающих) принципы, борьба перешла на внутренний план.

– А про максимализм – он у меня в квадрате. В окружности! бывает, до отупения. Но тебе повезло. А может быть, к несчастью. Я – или пуст, и Тебе легко меня заполнять. Или просто место для Тебя давно уже готово. Приходи и занимай. И только лелеять буду. Может быть, и баловать. Как дитя любимое. Как желанную. Женщину. Как душу самую родную. А так, далеко не подарок. Во многом. Трудный я. Подросток.

– Ой, как не люблю я так сумбурно изъясняться, но не отвечать Тебе – почти, что утончение пульса. Уже Твоя, но еще не Твоя, М.

– Так и я, смотри, не удержался и не сохранил приличий. Я к Вам на Ты уже так часто… И Ваше ко мне обращение на «ты» мне также мило. Или даже необходимое, точнее, столь желанное мне продолжение… чего? Наваждения? Хуже того или лучше, но я и умру во имя Бога. И с Его именем на устах. Значит, на губах своих. Если они даже не смогут шевелиться. Или я это всё придумал сам. Это все мираж, томление крови. Но и это я сейчас сказал так, для того, чтобы свести всё к шутке. То, что выше. То, что вижу. Или, по крайней мере, к чему готов. А путь этот всяко тяжкий. К Богу. Но тем и слаще… Бог. Да, ну, какой тут мазохизм?! Будто я не знаю, что такое боль? И разве её я в силах полюбить?

Будто я не знаю, что и страдание чистит не хуже огня? Но разве я хочу страданий? Или боли? Нет, я хочу быть с Богом. И еще, Он ведь верит в меня и в то, что я не последний из Его солдат! Настоящих и бессмертных. Потому что я тысячи раз уже готов умереть и чтобы не было меня, но чтобы Бог во мне остался. Или Он усмотрит. И вооружит Он меня, как мало, кто вооружен ныне из смертных. Чего же мне бояться, если Бог со мной?! Разве что малодушия и трусости. И плотской немощи и уязвимости?

Спаси меня, Боже и не дай мне так опозориться. Лучше сейчас же умертви меня и брось собакам на съеденье. Но укрепи. Иду. И сокрушу любое противостоянье. А Тебе? Тебе – уступлю. Даже если это будет своеволием моим и преступлением против Бога. Но Он не даст мне преткнуться. Ибо и не я. Но Он идет. А мне просто нужно быть и оставаться человеком. Ты спросила. Мне пришлось ответить. Что будешь делать?