Читать книгу Чугунные крылья - Николай Горицветов - Страница 7

Вовсе не была такой уж раскрасавицей студентка факультета иностранных языков, которая приглянулась Сергею Капитонову. Но Сергей всегда смотрел в глубину всего и всех и, таким образом, нечто увидел в этой девушке. В первую очередь он разглядел то, в чём она была похожа на него – серьёзное отношение к учёбе. Он не слышал её разговоров с подругами, но видел её мимику при этих разговорах – когда весёлую, когда серьёзную, как и должно быть при полноценном общении. А ведь какой редкостью стало серьёзное отношение к учёбе! На поточных лекциях по предметам, далёким от английского, она, как и её подружки, старательно переводила тексты. Лицом же она напоминала Сергею один мультипликационный персонаж, который запал ему в душу в далёком детстве. У неё была милая улыбка с выступающими крупными передними зубами, за что Сергей мысленно стал называть её Белкой. Так обсмотрев эту Белку со всех сторон, не только пространственных (но и от пространственных никуда не деться в молодости), Сергей наполнился ощущением, которое мог выразить по-философски так: совпадение реального с идеальным в отдельном объекте.

Но окончательное воздействие эта девушка оказала на Сергея в один в высшей степени весенний день. Она имела довольно узкий круг общения, и на крыльцо университета не выходила, как некоторые другие, не обязательно курящие. Уходила она в окружении подруг, очень быстро, не задерживаясь на крыльце. Но однажды, именно так быстро выйдя, она так же быстро ворвалась в душу Сергея. Ему сначала бросилось в глаза кое-что из одежды, о чём Сергей впоследствии, после трансформации своего мировоззрения, раздумывал с неприятной стороны. Но до этого было ещё далеко.

Итак, Сергей стоял на крыльце. Он не курил. В этот раз он пил минеральную воду «Нарзан». А ещё слушал в наушниках любимую радиоволну, где поставили в тот момент песню «Позывные весны». И тут мимо него прошла скорым шагом интересовавшая его девушка. Благодаря её мини-юбке он увидел, что не существует на свете более прекрасных ног. С этого момента он интересовался уже не столько девушками, сколько одной-единственной девушкой.

Вот только не ведал он способов выражения этого интереса, способы достойного знакомства, не пошлого. В оставшийся месяц учёбы на первом курсе взору Сергея однажды снова предстали эти потрясающие ноги. Однажды, когда он кое-куда отошёл, отстав от своих, и ему пришлось спускаться по лестнице рядом с этой самой Белкой, на которой сфокусировалось всё его мировосприятие, но он так и не смог этого выразить. Так сразу, неожиданно, он совершенно не был готов к знакомству. Сергей пробовал пройти вперёд, но не получалось – впереди была подружка, которая не посторонилась. Попросить пропустить парень опять же посчитал неподходящим. Словом, не мог он ничего. Разве что только рассмотреть ещё кое-что в том же роде – на ножке, на нежнейшем сгибе он заметил маленькую родинку, отчего особенно бросило в жар. Но во время спуска по лестнице главенствовало всё-таки не это ощущение, а досада, ощущение себя недотёпой и слизнем. В конечном итоге знакомство он запланировал на следующий учебный год.

Но каким стало последующее лето! Как преобразился Сергей Капитонов в ожидании второго курса! Он стал исполнен мужественного спокойствия, глубины взгляда, благородства осанки, где бы он не находился. Его почти перестали терзать болезненные воспоминания, а очередные дрязги между родными он стал переносить значительно легче. Родные же, со своей стороны, отметили перемену с Сергеем, не только мама, но и бабушка, и отец. Бабушка думала о благотворном воздействии свежего воздуха на даче, где Сергей этим летом находился много. И если всё-таки вдуматься, то такого не могло произойти с парнем от одного лишь вида девичьих ног! К запечатлённому в памяти образу родинки и прочим образам должно было что-то добавляться…

Конкретно Сергей никому ничего не сообщал, оставлял сокровенными свои новые чувства. Лишь матери он пробовал отдалённо намекнуть на происходящее внутри себя. Парень упоминал то село, где мать впервые встретилась с отцом, спрашивал о деталях той встречи и главное – что говорил и делал отец. Елена Сергеевна вспоминала:

– Пришёл он к нам в дом молодых специалистов из армии, накаченный такой, улыбчивый. С ним ещё друзья армейские. Взял учебник, по которому я преподавала, увидел логарифмы, что-то сказал про них.

– То есть сказал про логарифмы, и этого оказалось достаточно? – вызнавал Сергей.

– Нет, потом ещё спрашивал: «Где Лена?», – когда я с огорода пришла и ноги отмывала от земли. Ну, ему перед тем ещё сказали про меня.

И что было интересно – Елена Сергеевна и не догадывалась, зачем сын всё это узнаёт. Даже когда он сказал, что его первой любовью был диснеевский персонаж по имени Гаечка и что в университете учится похожая на неё девушка – всё равно никакой догадки о причинах происходящего с ним. Не получались у Сергея намёки, ну и ладно.

Но с каждым последующим началом нового курса Сергей вдруг стал испытывать новый шок. Второго курса у него попросту не оказалось, ему пришлось «ускориться» из-за малочисленности группы философов. Правда, был вариант сменить специальность, чтобы нормально учиться на втором курсе, но Сергей что-то его не предпочёл. Смена специальности показалась ему излишним метанием. И даже если на втором курсе сохранялись поточные лекции с тем самым факультетом иностранных языков, где училась преобразившая Сергея девушка, Сергей всё равно подумал, что это не гарантия успеха. Сменой специальности он бы явил свою некую нетвёрдость, непостоянство. К тому же вариант смены специальности не выбрал больше никто, все выбрали ускорение. А как Сергея ободрили, сказав в деканате, что при его способностях ни у кого нет сомнений, что он потянет два курса за один год! Так выбор стал предрешён…

Студенту Капитонову было приятно слышать похвалы не сами по себе, а в соотнесении их с тем, что может услышать Белка. Ведь будет же приятно ей узнать при её собственном серьёзном отношении к учёбе, что ей заинтересовался не какой-нибудь, а столь серьёзный и умный молодой человек; не такой, который поступил, чтобы специально кого-то высматривать.

Новыми одногруппниками Капитонова на экстерне стали: один – фанатично настроенный верующий католик, второй – въедливый рационалист-формалист, фанатик логики и культуры мышления. И вот, когда к ним в группу добавился Сергей, рациофундаменталист, которого звали Рома Фокин, скорее решил использовать его в качестве некоей третьей силы, рефери, который рассудит их, заняв сторону либо Божественного Откровения, либо рационального постижения истины. В то же время, самого Сергея Рома стал проверять на предмет того, действительно ли он философ, «соответствует ли своему понятию». Это был для Ромы фундаментальный принцип оценки людей. Его заинтересовало то, что Сергей говорил в день знакомства про экзистенциализм, и после он стал настойчиво расспрашивать Сергея. Это происходило следующим образом: Фокин требовал у Капитонова объяснить, как он понимает то или иное высказывание, сделать ему доклад о Хайдеггере – не преподавателю по предмету, а именно ему. Словом, так требователен не был ни один преподаватель.

– Ну чего, Серёг, я тебя спрашивал, а ты мне не сказал.

– О чём?

– Хайдеггер!

– Я до него не добрался ещё, мы не проходили.

Свою въедливость Рома пояснял пословицей: «Назвался груздем – полезай в кузов». Он давал Сергею и книгу для рецензии, но мама решительно запретила её читать, сказав, что некогда.

При этом всём Сергей уже начал забывать о девушке своей мечты, так как давно её не видел. Сперва думал – или заболела (бедненькая), или перешла в другое место (сам он бедненький). Но потом уже начал думать: «Ладно, помечтал немного, явил способность к преображению и всё на этом!». Это было хорошее упражнение в светлом чувстве. Как вдруг Белка неожиданно вновь появилась аж в ноябре! И прежняя мечта ожила снова!

К тому времени у Сергея Капитонова возросла религиозность – он уже и постился, и побольше молился, читал не только «Отче наш». Только в этом не сыграл никакой роли фанатичный католик Вадим Гринько. И вообще, с ним была история, отдельная от всего вышеизложенного. О своей вере Сергей пробовал сообщать только намёками, в отличие от Вадима, который срывал лекции в случае, если преподаватель утверждал что-либо идущее вразрез со Священным Писанием, и кричал на лекции: «Давайте не будем впадать в ересь!». Но Сергей ещё не знал, каким предстоит стать ему самому.

И однажды, когда Сергей проучился на экстерне (одновременно на втором и третьем курсах) почти до весны, всё соединилось в одной болевой точке. Произошла его самая жестокая стычка с Ромой. Сергей направился с занятия со вторым курсом в библиотеку, где и встретил Рому с Вадимом. По пути оттуда в направлении Красной площади эти двое снова повздорили.

– Ты этим иди бабушек в переходе грузи! – бросил финальную реплику Рома, повторив несколько раз.

И когда Вадим направился к метро, Роме захотелось ещё пройтись, и Сергей двинулся с ним. Прошли всю Красную площадь и ГУМ (Сергею не понравилось столь затянутое хождение), после выхода из которого началась стычка.

– А что такое любовь? – спросил Рома.

К такому вопросу Сергей и сам не готовился, и никто его не готовил. Рома высказал некоторые суждения, Сергею они показались мало связными.

– Да, что-то вроде того, – всё, что мог ответить Сергей.

– Да-а! Поговоришь с тобой на философские темы, особенно вечером!

– Тьфу, блин, да чего тебе ещё надо, когда я всё сдаю и курсовую написал, и вообще я на экстерне.

Рому это задело, и он обозлился:

– А вот что мне поесть, когда домой приду?

– Что подогреть из готового или что купить?

– Из готового…

– Не знаю твои вкусы: гречку там, вермишель.

– А котлеты?

– Котлеты если только соевые, без мяса, потому что сейчас пост.

Это был первый из тех самых намёков, но Рома сакцентировал внимание не на том.

– Ага, значит, о еде можешь говорить?

Что-либо ответить Сергей оказался не в силах, он только сжал кулаки и челюсти. Дальше было метро, в котором он ничего не видел от сдерживаемой ярости. Перед ним на эскалаторе снова возник Рома – этот гадкий выскочка, который так просто показал ему его никчёмность. На платформе Сергей всё-таки попробовал заговорить первым.

– О чём ты там меня спрашивал?

– Да ни о чём! – скривился Рома в глубочайшем презрении.

– Что, безнадёжен?

– Безнадёжен!

Сергей снова сжался и отошёл от него. Если бы не народ, он не знал, что бы сделал с этим мерзейшим существом. И всё же они вошли в один вагон, даже в одну дверь. Помолчали. И вдруг подал жалкий голос Рома:

– Не бывать мне, наверное, философом.

У Сергея же настроение от этого вмиг переменилось. Говоря коротко, он, конечно, остыл. Что же получается: у Ромы такая же неопределённость, как и у него?

– Отчего вдруг такие выводы трагические? – этот вопрос Сергея прозвучал так сочувственно, как он сам того не ожидал. В итоге, когда Сергей первым вышел из поезда, то внешне совершенно загладилась та вражда, неожиданно возникшая в историческом центре Москвы. Только дома Сергей ещё пометался и лёг с очередной из бесчисленных душевных ран, не понимая, как всё-таки Рома мог таким сделаться.

Бывали моменты, когда при встрече в метро или в отдалении с той самой девушкой, она казалась Сергею уже и не такой миловидной, какой-то старообразной. Как будто тогда, год назад она его очаровала благодаря какому-то снадобью в бутылке «Нарзана». Обычно напитком любви называют вино, но для Сергея таковым оказалась минеральная вода.

Но в дальнейшем, до конца этого суматошного учебного года, она снова стала видеться ему лучше, вновь понравилась её беличья улыбка. И даже – это впервые заметил Сергей! – она сама на него оглянулась.

Экстерн, между тем, подошёл к концу. До конца июня Капитонов дописывал последний реферат за второй курс.

С переходом на четвёртый курс пришёл новый страшный удар. Факультет Капитонова решили перенести в другое здание, отделив от факультета, на котором училась нужная ему девушка. Просто нужная и всё! Пусть Сергей так и не узнал её имени, но всё дело шло именно к тому, как он был уверен. Ведь она уже сама стала на него чуть-чуть издалека смотреть, а также наоборот – специально не смотреть, чего-то опасаясь. Один раз встревоженно задержала на нём взгляд, затем резко бросила этот взгляд на противоположную стену. А шедшая перед ней подружка также смотрела на Сергея с суровым видом телохранителя. «И какая же сволочь так устроила, чтобы разные факультеты находились в разных частях Москвы?!».

…Теперь что же, всё оборвалось? Не было ничего чернее этой мысли. Сергей с той самой позапрошлой весны находился будто в дурмане и полагал, что без Белки, имени которой он не знает, ему не нужен будет вообще никто, и, может, он уйдёт в монастырь. И что интересно, он рассматривал монашество просто как единственный разрешенный христианством вариант самоубийства. Он также хотел в таком случае показать родственникам, у которых всё складывалось в личной жизни: «Смотрите, как бывает! Ждали от меня чего-то другого, «нормального», а получилось вот так! Кому что достаётся. Пути Господни неисповедимы!». И всё равно, представление своего ухода в монастырь было столь трагичным, что у Сергея, впервые за долгие годы, стали наворачиваться слёзы.

– А может, меня просто придётся положить в психушку? – озвучил он матери и несколько иной вариант.

Его подавленное состояние заметил даже не отличавшийся особой чуткостью отец.

– Чего это он лежит такой пришибленный? – спрашивал у жены Евгений Владимирович.