Читать книгу Чугунные крылья - Николай Горицветов - Страница 8

Никогда ещё путь домой не казался таким бесконечным, вьюга – такой колющей, темнота – такой непроглядной. А потом, когда придёшь – если вообще придёшь, не откажут силы – жди известий из больницы о маленьком сыне. Уже прошло желание придушить одной левой ту мразь, что плохо прикрепила баллон в кузове. Одно только желание, одна цель существования – знать, выживет ли Никита.

…Вот уже и подъезд. Теперь подняться и начать следующий этап ожидания – домашний. Много ли толку, что дома теплее…

Добравшись до квартиры, Александр Марков даже не звонил в больницу – слишком страшно. Он, в обездвиженном состоянии на диване, дожидался жены. Прошла ещё одна мнимая вечность – в замке заскрежетал ключ, затем раздались… глубокие всхлипы.

– Света!! – неистово закричал и вскочил Александр. – Света, что с ним?!

– Ой, Саш, ты уже здесь?

Сквозь заплаканное лицо жены проступила – как это так?! – улыбка.

– Прости, Саш, я не хотела тебя так пугать. Никитушка наш на поправку идёт.

От перепада эмоций Марков пошатнулся. Потеряв голос, он спросил напряжённым шёпотом:

– А почему ты вся в слезах?

– А-а, это-то? Это я от того, что он говорил. Меня так тронуло, это ж не мальчик у нас, а ангел!.. Святой. Представляешь, говорит: «Почему меня скоро выпишут, а Диму ещё не скоро? Не хочу без него выписываться! Здесь ещё лежать останусь!». Представляешь, Сашенька, это ж святой у нас растёт! Как ещё это назвать? Это церковь причисляет к святым, может и Никиту нашего причислят?

Муж некоторое время помолчал, приходя в себя, вздыхая от облегчения, только затем обдумал услышанное и высказался:

– Так-то оно так, Свет. Обычные люди могут назвать Никиту святым. Но вот только с церковью проблема – там святым посчитают скорее не того, кто делал добро другим, а того, кто причинял зло самому себе.

Марков был не то чтобы убеждённым атеистом, он просто не мог сказать, есть ли Бог. Главное, он ужасался тому, что церковь иногда ставит обрядовость выше человечности. По крайней мере, некоторые представители церкви.

Эта история произошла в середине нулевых.

Зимой, на детской площадке, шестилетний Никита Марков с такими же малышами играл в войну. При этом, как известно, одни мальчишки играли за хороших, другие – за фашистов. Особенность Никиты в игре заключалась в том, что он никогда и ни за что не соглашался быть фашистом. Другие дети могли, даже его лучшие друзья, а он – нет. Как-то это ему претило и всё. Позднее, став подростком, он уже люто ненавидел нацизм. Никита слишком рано о нём узнал из книг и возненавидел саму теорию нацизма. Мальчик ужасался тому, как можно убивать или, как минимум, порабощать людей за одну лишь национальность. У него от этого даже сон нарушался. Такова была цена его неумеренной любознательности с чтением и просмотром фильмов. Ещё и отец ему рассказывал, после жалея об этом.

Мальчишки играли под присмотром матерей, ведь сколько в девяностых распространилось криминала!

– Так, далеко не убегайте, ребята! – крикнула одна из мам.

Недалеко от дома проходила пустынная дорога. На том месте, которое вскоре стало застроено высокими домами, тогда был пустырь, и по нему проходила дорога. Только начинались стройки, и на одну из них по разбитой дороге проехал грузовик «ГАЗ» с оранжевой мигалкой. В его кузове и прицепе находились баллоны с ядовитым газом. Вдруг грузовик попал колесом в огромную выбоину, в результате чего один из баллонов выпал из кузова и прокатился по сугробу в сторону детской площадки.

Увидев этот предмет, малыши застыли. Всё могло бы обойтись, если бы не возглас Никиты:

– Это наше новое оружие против фашистов.

Другой несмышлёныш уцепился за клапан баллона.

– Чего ты делаешь? – вмешался Никита, тоже сунув руки. Они чуть отвинтили баллон, и из него, со зловещим свистом, начал тонкой струйкой выходить смертоносный газ. Никита и его друг склонились над баллоном и наблюдали, как газ проделывает углубление в снегу, затем пытались закрутить баллон обратно.

Так газ выходил ещё минут десять, и Никита с другом уже пробовали ртом ядовитую струю. Вот тут у них и закружилась голова, а газ тем временем начал распространять запах.

– Фу, воняет! – выкрикнул ещё один ребёнок. – Ма-ам, тут что-то воняет!

И тут заговорившиеся матери мигом сорвались со скамеек, но когда подбежали к своим детям, двое уже упали без сознания. Одним из них оказался Никита…

…Последовал вызов неотложки из таксофона… Затем вызвали службу газа, оцепившую территорию… Затем отделение интенсивной терапии… Очищение крови через капельницу…

А что это за Никита, которого могло бы не стать?

Никита Марков уже в столь юном возрасте выделялся среди ровесников. Всем бросалась в глаза его справедливость, честность, рассудительность и прямота. Им восхищались и ровесники, и взрослые. В те годы он был предводителем компании, и предводителем не просто крутым, умеющим возвыситься, а добрым, всегда приходящим на помощь. Да и этот баллон он не хотел откручивать, хотел помешать, но повернул клапан в ту же сторону, что и его друг. Александр и Светлана Марковы считали себя самыми счастливыми родителями на свете, пока не случилось это…

И в других случаях Никита проявлял благородство.

Когда, вообще ещё года в три, мама укачивала его в кроватке днём, он спать не хотел. Он вообще спал меньше, чем надо, как излишне живой и подвижный. И, пролежав некоторое время после раскачивания, он сказал матери:

– А можно я встану?

– Ну вставай, – неожиданно просто для него сказала мама.

Никита встал, но потом стал сожалеть об этом, ибо должен был всё-таки лежать, раз так заведено взрослыми. А мама пошла ему на уступки, ничем не заслуженные. Это огорчило малыша до слёз. Чтобы успокоиться и очистить совесть, он попросил маму:

– Если я ещё раз скажу: «Можно я встану?», – ты мне скажи: «Нет, полежи ещё!».

Другой трогательный случай явился, когда ранней весной простудилась одна девочка, его подружка из соседнего подъезда. Никита провозгласил с грустной торжественностью:

– Весна отменяется! Я не дам ей наступить, пока не выздоровеет Надя! Я не буду никуда выходить без Нади!

Нечто подобное повторилось и в той больнице…

Но вот только при всех этих высоких нравственных качествах, которые продолжили проявляться в школьные годы, у Никиты откуда-то взялись и отклонения. Просто за большие достоинства или таланты всегда приходится чем-то расплачиваться. У Никиты такой расплатой являлся плохой сон, нередко с кошмарами, болезненная впечатлительность, обострённое восприятие несовершенства мира, несправедливости. Всё это – расплата за превышение среднестатистических человеческих показателей. Люди серые, обычные, не выделяющиеся особыми качествами или дарованиями – те ни за что и не расплачиваются, не имеют отклонений и потому называются в быту нормальными.

Что до Никиты Маркова, то он лет в семь-десять задавался, к примеру, такими вопросами: почему в мире так неравномерно распределено счастье? Может, когда вот он, Никита, бывает счастлив, кто-то в этот же момент вдруг очень несчастен? Откуда взялись нищета и голод? И в то же время богачи, владеющие дворцами, яхтами, вертолётами и прочим, но самое главное, не задумывающиеся о голодных нищих и ничем не хотящих с ними делиться? Никита был слезлив. От несовершенства мира и своего собственного, когда он сознавал, как сам вдруг ненароком совершал или допускал какую-нибудь несправедливость. Или же когда, наоборот, бывал растроган. Это качество уже не назовёшь похвальным для мужчины. Бывало, что настроение мальчика менялось на противоположную крайность – он мог хохотать до изнеможения, бывал чрезвычайно разговорчив и любознателен. Со всем этим – нарушениями сна, кошмарами, перепадами настроения, он и стал наблюдаться у психотерапевта на момент поступления в школу.

Обладал Никита также обострённым осознанием человеческой смертности. По этому вопросу ребёнок обращался даже к религии. Некоторое время он понемногу молился, интересовался церковью, но потом стал ощущать в религии в основном тиранию. Его отношение к религии и особенно к церкви стало таким, как и у его родителей, которые были агностиками. По поводу бессмертия он надеялся, почти верил, что наука что-нибудь изобретёт.

Отдельно стоит сказать и о его родителях. Александр и Светлана на редкость подошли друг другу, сошлись в интеллигентности, начитанности. Познакомились они вообще в библиотеке. Светлана тогда училась в медицинском, Александр же штудировал техническую литературу – учился на автомеханика. Тема их первого разговора оказалась весьма необычной – евгеника, улучшение человеческой природы путём корректировки генов. Будущий отец просто заметил пересечение книжных тем – медицинской и инженерной. Уже став супругами, Александр и Светлана могли вести за чаем такие разговоры, какие, казалось, ведут друг с другом учёные или философы.

Но учёными они не стали, оба будучи в то же время практичными.

Светлана стала медсестрой и поэтому в больнице с маленьким Никитой, после того несчастного случая с газом, присутствовала не только как мама, но и как профессионал.

Александр проработал на автозаводе, но когда машиностроение, как и вся промышленность в стране пришло в упадок, он стал уже не собирать машины, а просто ездить на них на далёкие расстояния, став водителем-дальнобойщиком.

Итак, уже в начальной школе Никита Марков являл собой чуть ли не идеал мужчины. Однажды девочку в его классе по имени Настя поддевал один хулиганистый паренёк.

– Важности на себя напускаешь! Расфуфырилась!

– Ты давай, к русскому языку готовься! – в свою очередь вскипела Настя.

Она действительно отличалась важностью, строгостью поведения и всегда со вкусом одевалась, модничала. За это её и поддевал тот мальчишка. Он собрал к губам слюну и чуть наклонил голову над её партой. Настя замахнулась на него пеналом. Он отошёл на шаг и столкнулся с Никитой.

– О-о-о! Это ж герой нашего класса! Блюститель порядка! Шериф О’Хара!

– Костя! Перестань поддевать девочек.

– А то что? – расплылся Костя в придурковатой улыбке.

– А то…

– Ну! – весь передёрнулся Костя.

– А то списывать не дам! И вообще, здороваться не буду.

– Ой, так страшно прям! А вот по морде врезать не погрозишься?

– Ну… если ты до такого способен опуститься, то… жаль…

И Никита спокойно пошёл на место. Через несколько секунд зазвенел звонок на урок.

Девочки, безусловно, замечали достоинства Никиты, но только про себя. Они даже стеснялись такого джентльмена. Настолько он казался им безупречным, что они считали себя недостойными даже друг с другом о нём говорить, только обменивались взглядами. Они стеснялись спросить у Маркова какой-нибудь ответ к задаче. Героизмом среди одноклассниц считалось сказать ему «привет!». Когда это происходило, как Никита отвечал! Прикрыв глаза, с небольшой, но ясной и твёрдой улыбкой говорил: «Привет!». Та, которая слышала это в ответ, испытывала счастье с примесью испуга и не могла ничего говорить подружкам.

А вот Костя Савин списывал у Никиты постоянно.

И вообще, трудно представить, как эти антиподы к средним классам могли превратиться в лучших друзей! Один – круглый отличник, другой – троечник, один – примерный, другой – сорванец. Но с годами Никита и Костя стали как-то сходиться, оказывать друг на друга взаимное влияние. Никита становился живее и подвижнее, Костя – наоборот, спокойнее и задумчивее. Будто вся их изначальная противоположность оказалась чем-то поверхностным, но объединяло их нечто глубинное. Сразу этого и не назовёшь. Какая-то принципиальность, у каждого на свой лад, стремление переделать что-то в окружающем мире. А это наиболее свойственно подростковому возрасту.

Наивысшая стадия дружбы Кости Савина с Никитой Марковым началась, когда Костя заговорил об анархии.

– Ты не задумывался, Никитос, что миром сейчас правят деньги?

– Слушай, Костян, задумывался, с детства ещё! Как у нас вдруг мысли сошлись!

– И так беспощадно бабло это правит! Слышал про пацана, который из-за смартфона повесился?

– Ох-х… Слышал, – горестно вздохнул Никита.

Об этой страшной истории писали в газетах. Мальчик из бедной семьи мечтал о смартфоне вместо старого мобильника. И однажды получил его в подарок не от родителей, а от тёти, более зажиточной. Но ребёнок слишком увлёкся им, и на уроке смартфон отобрали. Ребёнок ощутил свою жизнь конченой и, придя домой, повесился на двери…

– Но предложить-то ты что-то можешь? – спросил в свою очередь Никита, – революцию?

– Тут, видишь ли, если та революция, Октябрьская, которой уже сто лет… – Костя поморщился от раздумий, – она бы ещё могла что-то выправить, привести к идеальному обществу, если бы… эти большевики не стали бы снова государство возрождать с его репрессиями. Сталин оказался тем же царём, только красный, перекрашенный. Из-за этого социализм пал со временем. Не нужно было никакого государства, нужна была анархия. По верному пути пошёл Нестор Махно, он ни в какие вожди не лез.

– Интересно рассуждаешь, такого я и на истории не слышал! Откуда ты это берёшь?

– Да так, поглубже залез в историю. Книжки, фильмы, инет. Наткнулся на интересное – стал глубже копать.

– Ну, молоток ты!

– В общем, я тебе чётко скажу: самый идеальный, справедливый общественный строй – это анархия.

– Без государства?

– Естественно, безо всякой власти. Анархия – значит «безвластие».

– Это что значит, каждый делает, что хочет? А если кто-то хочет убивать, наживаться за чужой счёт?

– Эх, дотошный ты, как всегда. Это значит установление для человечества гармоничных отношений, братства, которое настанет безо всяких государств, без деления на «моё» и «твоё», на «мы» и «они». Ещё деление людей на нации покорёжило человеческую жизнь, отсюда произошёл фашизм.

– Ненавижу фашизм! – воскликнул Никита. – Давно и люто ненавижу!

– Похвально. В меньших масштабах он ещё национализмом называется. Это и в нашей школе найти можно. Ходил в школу паренёк с юга, с Кавказа. Реальный такой пацанчик, дружелюбный, крутой. Но вот его одноклассники, мелкие ублюдки, его затравили за одну только национальность.

Никита настороженно посмотрел на друга. Тот ухмыльнулся.

– Да нет, тут всё не так трагично кончилось. Он просто уехал на историческую родину, в Дагестан куда-то. Но всё равно жалко, такой реальный был дружбан. Это всё государство делает.

– Не очень понял сейчас. Государство на него натравливало всех этих придурков?

– Государство даёт преимущество одной нации перед другой. Русские объявлены какой-то там… титульной нацией. Все остальные – чужаки, хоть и живут здесь. Нерусские как будто враги.

– Не слышал я ничего такого по телевизору.

– Да счас! Всё скрыто внушается, сам не заметишь. Государство само не раскроет свою поганую сущность. Государства друг с другом воюют, простых людей убивать друг друга заставляют. Например, Россия – большая, а Дагестан – маленький.

– Дагестан вообще-то – часть России, – поправил Никита.

– А-а, – осёкся Костя, – но я бы предпочёл называть его частью мира. И вообще, хорошо бы отменить понятия «родина»? Или если бы все люди считали родиной планету Земля?

– Может, и хорошо бы, надо подумать!

– Ну подумай, ты же умный у нас.

Заиграла мелодия звонка на урок…

Так, постепенно, Никита впитывал идеи анархизма, находя в них что-то созвучное своим давним, можно сказать, врождённым мыслям и чувствам – поискам справедливости, всеобщей гармонии, ненависти к фашизму, к унижению слабых. К пятнадцати годам Никита окончательно стал убеждённым анархистом. И анархию он понимал не как вседозволенность, а как самое справедливое общественное устройство. Доказательством служило то, что его убеждения вовсе не исключали серьёзного отношения к учёбе.

Никита имел и младшую сестру Алёну, моложе на пять лет, он следил также и за её учёбой, за выполнением ей домашних заданий. Когда Никита лежал с отравлением, её, годовалую, оправили к бабушке. Характером она вышла не такая, как брат, более своевольной. Но перед братом она просто благоговела и никогда не делала того, что могло бы вызвать его хоть малейшее недовольство. Для неё он представлял такой авторитет, до которого даже отец не дотягивал.