Читать книгу Симеон Сенатский и его история Александрова царствования. Роман второй в четырёх книгах. Книга вторая - Николай Rostov - Страница 5

В тот день, когда протокол кемский исправник в гостиничном номере составлял, Мефодий Кириллович проснулся в благодушном настроении.

Спалось ему этой ночью крепко и сладко на пуховой монастырской перине.

Северное яркое солнце светило в узкое окно, как изображают на иконах, снопом золотого света, словно ангел в келью заглянул и полумрак кельи своим взглядом осветил.

И граф потянулся легко и благостно. Ведь это его ангел своим взглядом удостоил!

И в этой утренней неге он решил еще понежиться и поразмышлять.

Но ни понежиться, ни поразмышлять ему не дал драгунский полковник Марков.

Не постучав, он вошел к нему и прямо с порога сказал:

– Келарь пропал, ваше сиятельство! Зря мы ему вчера поверили. Убежал… подлец!

Мефодий Кириллович посмотрел спокойно на драгуна. Потом неспешно свесил свои ноги с кровати и попробовал одной ногой пол, как пробуют воду (не холодна ли?). Пол оказался холодным – и он спросил Маркова, будто входить в эту холодную воду отказался:

– Да с чего ты взял, что убежал? – И добавил: – Может, убили?

– Воскресенье сегодня, ваше сиятельство, а не четверг!

– Да, конечно, – согласился граф. – По воскресеньям он не убивает. Впрочем, думаю, найдется наш келарь. Ты спрашивал? Может, уехал куда?

– Спрашивал! Все его ищут, – усмехнулся драгун, – да вряд ли найдут. Ночью его видели на пристани.

– Ну вот, значит… все-таки уехал. Куда – спрашивал? – Мефодий Кириллович вдруг поймал себе на том, что этот вопрос уже задавал драгуну.

Да, конечно, задавал, но драгун ведь не ответил на него. Видно, исчезновение келаря и господина полковника закружило.

Закружило, разумеется, Маркова исчезновение келаря, да так, что он даже забыл с утра похмелиться. Но все же узнал, что ночью в Кемь ушла яхта «Гамаюн», а чуть раньше – в Архангельск парусный ботик «Секира». Ботик этот келарь и провожал, так что драгун уверенно ответил графу Большову:

– Что, ваше сиятельство, мне спрашивать? Сам знаю, что в Кемь сбежал келарь. Разрешите, я его догоню!

– Если он тот самый старец, то не догонишь! Да и нужен ты мне тут. Не отпущу.

– Тогда позвольте, ваше сиятельство, одному моему человеку в Кемь записку написать. Он-то его непременно догонит.

– Что за человек? – спросил граф Большов.

– Вы его… вернее – ее, ваше сиятельство, знаете. Это – Жаннет Моне.

– Бутурлина, что ли? – ничуть не удивился граф Большов и шутливо добавил: – А от князя не достанется нам на орехи?

Жаннет Моне была когда-то, как сейчас говорят, в княжеской команде – и, очень может быть, что и сейчас в ней, т. е. по его ведомству числится. К тому же доля истины в его шутке была. На орехи, в случае чего, не от князя, а от государя им достанется! Но граф на этот случай «соломку» постелил.

Во все детали «Богомолья на Соловках» князь Павел Петрович его не посвятил – и он предусмотрительно на этом не настаивал, но государю все-таки сказал: «Превесело будет, если мы с его людьми лбами где-нибудь сшибемся!» – «Но что я могу поделать? – улыбнулся государь. – Сами же знаете, Мефодий Кириллович, что наш князь это как раз и любит, чтобы искры из глаз! Он их „искрами истины“ называет!» – «Искры искрами, но ведь и слезы, ваше величество, будут, – вздохнул граф Большов и добавил: – И… не дай бог, ваше величество, кровь!» – «Слезы, – засмеялся государь, – я вам утру. А вот крови, надеюсь, не будет».

– Князь ничего не узнает, – заверил его Марков. – Она тут с Бутурлиным случайно оказалась.

– Хорошо, напиши ей, – согласился граф и тут же произнес свое словечко: – Превесело, думаю, она нам поможет!

А пусть, решил он для себя, и неслучайно мадам Бутурлина сюда приехала. Посвящать, князенька, надо было меня во все тонкости! А то ведь не знаю, какую ты карту в рукаве своем фокусном спрятал: туза ли, даму – или короля бубнового? Может статься, тот библейский старец, что наперегонки с драгуном в Кемь скакал, за нас играет, а мы его… вашей же козырной дамой треф пришлепнем – и по бороде его сивой… превесело.

Ох, прозорлив был граф Большов Мефодий Кириллович!

Прозорлив.

Только вряд ли этот старец был человеком Павла Петровича. И все же козырной дамой треф (Жаннет нашей) этого старца и «пришлепнули»!

Вот что она написала драгуну Маркову, когда получила от него записку.

Милый Гаврюша!

Рада бы тебе помочь – келаря этого в Кеми сыскать, да, как говорится, кто бы мне самой помог.

Под домашним арестом я нынче, под подозрением.

Убили твоего библейского старца этой ночью.

А коридорный лакей меня видел, как я из его номера ночью той выходила. Правда, и старца он живым видел. И все же, подлец, заявился ко мне днем. «Я, мадам, наблюдал, как вы с убитого старца свою сорочку сняли, – сказал он пренагло. – Зачем? Но я буду молчать обо всем этом, если вы мне сто тысяч золотом мое молчание оплатите!» – «Твое молчание, – возразила я ему заносчиво и опрометчиво, – дешевле стоит!» – «Не сомневайтесь, – усмехнулся лакей, – грамотный. Сейчас же записку напишу, что вы о дешевизне моего молчания сказали. Если что, мадам, мою записку прочтут! Жду до вечера». – «Хорошо, – сказала я ему, – подумаю. Ступай!» Он вышел, а через два часа его задушенным в гостинице нашли.

Не знаю, написал ли он свою записку, и если написал, то нашли ее или нет! Но пальцы у него, сама видела, в чернилах были. Так что жду: или его убийца мне эту записку предъявит, или полиция. Не знаю, что лучше.

О подробностях убийства старца твоего говорить не буду. Узнаешь сам. Единственное, что хочу сказать (я одна это знаю – не проговорись!), – на той сорочке кровью было написано: «Я новый счет начал! Он не из нашего числа».

А келарь вечером этого же дня нашелся.

– Где вы были? – не преминул спросить его полковник Марков.

– На Секирную гору ночью ходил, чтобы пьяные драгуны молиться не мешали! – злопамятно ответил келарь – и тут же добавил: – Да вот, как на грех, срамная голая девка мне явилась. Пришлось ее высечь. Но упорной оказалась – не отстала. Всю ночь своим телом прельстительным соблазняла, молитве моей мешала. Под утро только ушла. Я молитву сотворил – и заснул. Весь день на горе той и проспал.

А на следующий день пришли вести из Кеми.

Ночью в гостинице города Кеми убили постояльца (старика благородной и почтенной наружности) – и убил его кто-то из постояльцев гостиницы прямо в номере старца – и раздел донага из озорства – проказник! А днем там же, в гостинице, задушили коридорного лакея. И столь пикантны были подробности смерти старца, что не женщина ли его убила? Имя ее полиция пока хранит в тайне.

Но вот что странно!

Убили двоих, а хоронить одного придется.

Тело убитого старца пропало, исчезло (само, что ли, на небо вознеслось?), а кровью на белой стене было написано:

Кровью собственной он это написал или чужой, неизвестно. Сторож морга, слава богу, в ту ночь был пьян.

– Да, превесело, – сказал без обычной своей веселости граф Большов, когда все это рассказал ему драгун. – Значит… он не из их числа, поэтому и не ищите его тело! Премудро, будто из Библии, – продолжил неожиданно весело. – Но ведь на него, мудреца, другие мудрецы найдутся. Я только что Послание к Титу святого апостола Павла перечитывал. И смотри, – воскликнул он удивленно, – на каком месте ты меня прервал! – И граф прочитал начало стиха тринадцатого из главы первой этого Послания: – «Свидетельство это справедливо». А в двенадцатом стихе апостол Павел о неком критянине лукавом поведал, – заговорил он наставительно. – Сей критянин предерзко заявил, что все критяне – лжецы! А из этого высказывания выводится, ежели поразмыслить, что не все они лжецы, хоть один правдивый из них да найдется. И вот что я тебе, Гаврила Гаврилович, скажу. Дня через два я отсюда уеду. Не по моей, сам знаешь, части… убийствами и прочими разбойными делами заниматься, а ты тут останешься. Государь новых людей, думаю, уже послал с убийствами этими разбираться. Так ты им мои слова передай! Не все убийцы – убийцы. И вот из чего я это вывел. Сам знаешь, все убийцы лжецы. И это справедливо – убийца ты или просто лжец. Но если убийца или лжец скажут вдруг правду, то выйдет, что лжец соврал – и не соврал одновременно, а убийца убил – и в то же время и не убил. И сей парадокс убийцы просто разрешается: он человека убил – и его, им убитого, за себя выдал – а сам вместо него стал. Он в этом случае и на Библии поклянется, что не убивал он себя! А ведь не понимает, что опять соврал, хотя и правду сказал. Так что выходит – не поколебать ему парадокс, который я для него вывел. – Граф замолчал и, обхватив голову руками, погрузился в чтение Библии. – Так ты все еще тут? – посмотрел он через минуту на драгуна. – Ступай. Я комиссию нашу своей волей, данной мне государем, распускаю. С этой минуты ты свободен. Выручай свою Жаннет. Ступай!

– Но, ваше сиятельство? – изумился драгун. – Я про Жаннет ничего вам не говорил.

– Ты и про то, что она тебе написала, мне не рассказал. А я знаю, – закричал он сердито, – превесело он ее в свое самоубийство мнимое впутал и на нее убийство этого лакея повесил! Превесело. Ступай.