Читать книгу Фельдъегеря́ генералиссимуса. Роман первый в четырёх книгах. Все книги в одном томе - Николай Rostov - Страница 19

Разобрал головоломку –

Не могу ее сложить.

Подскажи хоть ты потомку,

Как на свете надо жить…

Арсений Тарковский

Им нельзя без умолчаний

Век свой до конца прожить,

Ну а нам без примечаний,

Чтобы век их тот сложить!

И тем не менее – без примечаний будет эта глава. И в дальнейшем я попробую без них обойтись. Сам не люблю их. С ритма чтения сбивают – и с толку.

Честно скажу, что последнее свойство примечаний беспощадно использовал, но не с целью читателя в мистификацию историческую ввергнуть (читателя нашего никуда теперь не ввергнешь! – да и сотовый телефон всегда под рукой (как раньше энциклопедия) – враз можно исторические справки навести), – а жанр у моего романа просто такой (детективный) – и прежде чем что-то распутывать, надо напутать, и чем больше путаницы – тем лучше.

Но время теперь пришло распутывать, так что без примечаний и умолчаний!

Но вот ведь какой парадокс. Эта глава у меня сама по себе – одним большим примечанием к предыдущим главам и будет.

Итак!

Между Торжком и Выдропужском в декабре 1804 года бесследно пропало двадцать пять русских фельдъегерей – факт невероятный в истории России – и невозможный.

А вот все-таки пропало.

Нашлись злодеи, и злодеи опытные и бесстрашные, потому как чтобы на главном тракте государства напасть на вооруженных до зубов людей военных, опытных и проверенных (другим и не поручали возить государственные бумаги чрезвычайной важности и секретности), – это какое же надо было бесстрашие и опытность иметь? Ведь только от одного звука державного их колокольчика, фельдъегерского, у обычных наших дорожных разбойников, грабивших обычных наших путешественников, стыла кровь – и они врассыпную деру давали.

За этими опытными и бесстрашными злодеями стояли другие злодеи, еще более опытные (бесстрашие этим злодеям пока воздержимся приписать).

На след одного из этих злодеев (Человека в черном) Порфирий Петрович Тушин, не без помощи, конечно, Селифана – кучера своего, и напал. И тут же, на следующий день, на него самого напали!

Слава Богу, ушел.

Опыт помог – не дрогнула рука, артиллерийская точность не подвела, лошадки не выдали (лошадиной водкой их не напоили – вот они и не выдали).

А потом и Селифан не подвел – вызволил из беды, как не раз вызволял с малолетства самого Порфирия Петровича.

Вызволять из тюрьмы Селифану, конечно, помогали, но мы умолчим кто, хотя дело это прошлое и весьма благородное. Ведь за спиной у тех и у этих злодеев еще третьи злодеи оказались.

Назовем мы их державными злодеями. Сразу же власть подключили, Порфирия Петровича в тюрьму упекли. Без державных людей, т. е. людей при должностях и чинах (по всей видимости, немалых!) это было бы сделать невозможно.

Так вот они и для тех людей, кто Селифану помогал, т. е. порох артиллерийский под тюремную стену подкладывал, чтобы он рванул эту стену точнехонько (без очередной контузии Порфирия Петровича), повод найдут, вернее – устроят, как Порфирию Петровичу устроили, души невинных людей загубив!

Взыщется им за это их злодеяние.

От Порфирия Петровича и взыщется! Но не всем, к сожалению, и не скоро.

Беда со здоровьем у Порфирия Петровича приключилась – беда большая.

Впал он в свое статуйное оцепенение – и который день в нем пребывает.

Лежит в потайной комнате у московского генерал-губернатора. Каждый час зеркало ко рту Прохор прикладывает: жив ли?

Почему Прохор, а не Селифан?

Пропал Селифан бесследно. Последний раз его в трактире с каким-то кучером видели. Пьян был неимоверно кучер, видно Селифан очень серьезный разговор с ним вел. Сам был трезв. Когда разговор они закончили, он этого кучера к себе на спину взвалил и куда-то унес.

С тех пор Селифана и не видели.

Через день кучера мертвым в сугробе нашли. Так что Селифан теперь, как и Порфирий Петрович, в разбойном розыске.

И одна надежда теперь у графа Ростопчина – на Жаннет!

Да-да, на Жаннет Моне – французскую актрису, актрисулю нашу.

И сразу же разъясню, что штабс-ротмистр Бутурлин придан ей в качестве ангела-хранителя самим генералом от кавалерии Саблуковым!

Как это удалось генералу, что белокурый красавец наш согласился только лишь ангелом-хранителем ее быть – и не больше, одному, как говорится, Богу ведомо.

Верите, едва удержался, чтоб не заставить вас опять в мое примечание нырнуть. Но удержался. Честное слово ведь дал. Честное слово и генерал с Бутурлина взял, что ангел он ее и хранитель – но не больше. Но как удалось у него это честное слово вытянуть, вырвать, одному Богу известно – и тут без всяких примечаний!

Приведу только ту часть общего разговора штабс-ротмистра Бутурлина с генералом от кавалерии Саблуковым и московским генерал-губернатором Ростопчиным, где они обговаривали технические детали плана операции, название которой сам придумал Ростопчин («Кордебалет»), – и сам же он эту операцию и удумал, но не без участия деятельного капитана артиллерии в отставке Порфирия Петровича.

– …Кутеж вы такой дерзости устроите, – распушил брови Ростопчин, – что я зачинщика главного, т. е. вас, штабс-ротмистр, из Москвы выдворю.

– А других кутежей, ваше превосходительство, у нас и не бывает! – тут же заверил предерзко московского генерал-губернатора Ростопчина Бутурлин.

Очень не понравилось ему, что их конногвардейский кутеж в их генеральские затеи впутывают.

– Василий, – тут же вмешался генерал Саблуков, – я тебе приказать не могу, только попросить. – И генерал заговорил с Бутурлиным на понятном только им двоим языке. Языке общих дел, в которых они оба принимали участие. Подлых дел в послужном их списке не было: ни против чести собственной, ни против чести Отечества. – А ты знаешь, что я редко прошу. Это как раз тот случай. Поверь, если бы была возможность без вашего кутежа обойтись!..

– Что ж, – ответил Бутурлин, – пусть и мое похмелье хоть раз Отечеству послужит. А то столько шампанского извел на него – пора ему и честь знать. – И не удержался – засмеялся: – К награде его только не надо представлять!.. – Хотел добавить: «Как мой мундир к награде представил государь».

Не мундир и не за мундир, конечно, император Павел Ι наградил Бутурлина.

Он был тем самым молодцом-конногвардейцем, что одолжил государю свой мундир в ту мартовскую ночь, а сам в исподнем и босиком еще с час бегал по царскому дворцу – вылавливал заговорщиков. Они, устрашенные его нелепым видом, думали, что он им не наяву, а в белой горячке явился, – даже не сопротивлялись.

Это и вспомнил Бутурлин и потому ошибся, сказав о своем похмелье во множественном числе:

– Рассолом обойдутся. – А получилось на слух, что о своем похмелье как о важной персоне сказал.

Сии словесные экзерсисы Бутурлина Ростопчин мимо ушей пропустил и продолжил:

– Как вам французских актрисок на кутеж соблазнить, думаю, штабс-ротмистр, не мне Вас учить. А князь Андрей Ростов на ваш кутеж сам прибежит – вы уж не прогоните его.

Почему так был уверен Ростопчин, что юный князь сам прибежит, до сих пор не пойму!

Ах, Боже мой, догадался. Это же ему Порфирий Петрович…

То-то он с такой уверенностью ядра его, Бутурлина, судьбы в него же и запускал. Что Жаннет он юному князю Андрею на пари проиграет. Сорт даже шампанского угадал, которое в серебряное ведерко нальют. И потом только раздраженно возражал, когда вдруг Бутурлин стал предсказаниям капитана артиллерии перечить.

– Как это сразу я среди них вашу Жаннет узнаю? Знак какой подаст?

– Незачем ей знаки будет тебе подавать, да и не успеет. Вам уж руки будут разнимать, да из ведерка лед вытряхивать!

– Она в твоем вкусе, – объяснил прозаически генерал Саблуков Бутурлину сказочную проницательность графа Ростопчина. И сразу же предостерег (тут проницательности никакой не надо было): – Но если позволишь себе в нее влюбиться!.. Ты не только себя погубишь – ты ее погубишь! – в предсказания Порфирия Петровича генерал тоже был посвящен, но не сильно в них еще верил.

– Россию погубишь, если вздумаешь волочиться за ней там, в расположении поместья князя Ростова! – точнее и весомей выразился Ростопчин.

Приступ Порфирия Петровича был короток. Только до полосатого княжеского шлагбаума Ростопчин за Бутурлина мог поручиться, что он не будет ухлестывать за Жаннет, и тут же грозно изрек (это он знал без предсказаний Порфирия Петровича):

– Вот еще что, штабс-ротмистр. Хочу предупредить: самый опасный для вас там будет Христофор Карлович Бенкендорф! Ухо с ним – востро. Вид у него сказочника, а у князя он за тайную канцелярию.

И теперь, когда эта тайная канцелярия возникла сказочно возле Бутурлина, он ничуть не был этому удивлен. Так сказочно только она одна и умела это делать. И тут же спросил:

– Ну, какую сказку еще сочинила про меня ваша тайная канцелярия? – и от этих слов не только в омут, а в примечание нырнешь:

– Буди, буди! Буди скорей, Федор Васильевич, Порфирия Петровича! Хоть будем знать заранее.

Но лежит на диване капитан артиллерии в отставке – и волосы у него дыбом на голове! За одну ночь давешнюю вдруг выросли, будто знали, что днем им нужно будет знак предостерегающий подать.